Три прекрасных витязя

Три прекрасных витязя

— Нервное переутомление, — определил врач и прописал мне ежевечерние полуторачасовые прогулки перед сном.

Я представил себе нашу Вторую Глиноземную в эту пору: темные подворотни, забор с проломами вокруг новостройки, фонари, расположенные друг от друга на расстоянии полета стрелы, — и мне стало тоскливо.

— Доктор, — робко сказал я. — А днем нельзя?

— Почему нельзя, — ответил доктор. — Можно и днем. Даже нужно. Пешком на работу, пешком с работы — если не очень далеко… Но перед сном — обязательно.

Вечером, провожая меня на первую прогулку, жена сказала:

— По тротуару не ходи. И от заборов держись подальше. Лучше иди серединой улицы.

— Учи ученого, — буркнул я.

— Закуривать ни с кем не останавливайся, — продолжала жена. — Знаешь эти их приемчики: сначала — дай закурить, а потом — раздевайся. — Она задумалась, припоминая что-то. — Я после войны сразу с одним парнем дружила…

— Ну? — сказал я.

— У него пистолет был — отец с фронта привез. Правда, не стрелял — что-то там заржавело, — но помогал здорово. Подойдет к нему ночью какой-нибудь тип прикурить, а он свою папироску в ствол вставит и протягивает. Представляешь?

— Угу, — хмыкнул я. — Вот и выходила бы за этого ковбоя.

— Тебе все шуточки! — обиделась жена.

— Какие, к черту, шуточки! — мрачно сказал я, запихивая в карман гаечный ключ. — Шуточки…

На улице было темно и пустынно. Хотя кое-какая жизнь и пульсировала, судя по доносившимся звукам. Звуки эти, однако, были неутешительные. Возле забора стройки кто-то со скрипом выворачивал доску. Неизвестно, для какой цели. Может, вооружался. Где-то впереди противными голосами пели неразборчивую песню с леденящим душу припевом: «Страааашно, аж жуть!».

Я шел серединой дороги, от фонаря до фонаря. Самые темные отрезки перебегал рысью, хватаясь за бухающее сердце.

…Бандит вышел из-за угла пивного ларька. Здоровенный детина с квадратными плечами.

— Эй, гражданин! — хриплым голосом сказал он. — Прикурить не найдется?

«Вот оно!» — ахнул я, и правая рука мгновенно онемела.

Теперь, если бы даже у меня был не гаечный ключ, а пистолет, как у того жениного ухажера, я бы не смог им воспользоваться.

Левой рукой я кое-как вытащил зажигалку и начал безуспешно щелкать ею — рука позорно дрожала, огонь не высекался.

— Что ты трясешься, будто кур воровал, — неодобрительно сказал детина. — Дай-ка сюда.

Он отнял у меня зажигалку и с первой попытки добыл огонь.

И тут я увидел на рукаве у него красную повязку.

— Господи! — воскликнул я. — Так вы дружинник?! Я-то думал…

— А ты думал — мазурик, — усмехнулся он. — Правильно думал.

У меня подсеклись ноги.

— Правильно опасался, земляк, — пыхнул он сигареткой. — Здесь этой шпаны, как мусора. Запросто могут и раздеть и ухайдакать.

Тут я окончательно убедился, что он не бандит, и правая рука сама собой оживела.

— Пусть попробуют, — храбро выпрямился я. — Пусть только сунутся. А вот этого они не нюхали? — и я показал ему гаечный ключ.

— Выбрось! — строго сказал он. — Приравнивается к холодному оружию. Срок получишь.

— Извините, — хихикнул я. — Вы же дружинник. Не учел…

Дальше мы пошли вместе. Я больше не вздрагивал и не оглядывался. А чего мне было бояться рядом с дружинником?

— Ты, собственно, какого лешего по ночам блукаешь? — спросил он.

— Гуляю, — признался я. — По рекомендации врача. Полтора часика ежедневно. Перед сном.

— Врача! — остановился он. — Это какого же? Дмитрия Сергеевича?

— Точно. Откуда его знаете? Хотя, пардон, вы же дружинник. Все забываю…

— Вот что, — помявшись, сказал он. — Неудобно как-то. Вроде я тебя конвоирую. Еще подумает кто. — И он начал снимать повязку.

— Ни-ни-ни! — запротестовал я. — Выполняйте свое задание. Кому тут думать-то — нас всего двое.

— Тогда мы вот как сделаем, — он все-таки снял повязку, которая в развернутом виде оказалась почти новой дамской косынкой, и разодрал ее на две части.

— Не заругает супруга? — спросил я, подставляя рукав.

— Не узнает, — подмигнул он. — Я незаметно ее слямзил, когда уходил на это… на дежурство.

Возле «забегаловки» к нам присоединился третий. Мы сначала приняли его за пьяного, но потом разобрались: гражданин этот просто оказался очень нервный. До предела издерганный. И страшно сердитый на медицину. — Коновалы! — орал он, брызжа слюной. — Таблеток пожалели! Придумали лечение — гулять перед сном! По этому Бродвею, да? Где за каждым углом по мокрушнику!!

Он успокоился лишь после того, как мы оторвали ему полоску красной материи и повязали на рукав.

…В половине двенадцатого мы задержали первого бандита. Он бежал от гнавшихся за ним милиционеров и вымахнул прямо на нас. Правда, командир наш успел сигануть в сторону и спрятаться за газетный киоск, но оказалось — поздно. Ворюга уже разглядел повязки, понял, что его окружили, и сдался.

Полезное ископаемое

Копали траншею на улице Четвертой Низменной. Водопроводную. Рыли экскаватором, а за ним уж подчищали лопатами. Подравнивали.

Экскаваторщик Буглов зачерпнул очередной раз ковшом и вместе с землей поднял с глубины три с половиной метра бутылку водки. Полную. Этикетка на ней сгнила, а сама поллитра была целенькая. Только стекло маленько пожелтело — видать, от долгого лежания в глине.

Бригадир Васька Зверинцев взял бутылку, посмотрел ее на свет и крикнул:

— Старинная! Истинный бог. Еще довоенная. Видал — донышко у нее вовнутрь вдавлено. Сейчас такие не делают.

Буглов слез на землю.

— Старинная, — подтвердил он. — Только там теперь вода. Выдохлось, поди, все за столько лет.

— Водка-то? — сказал дядя Федя. — Да нипочем! Ты глянь — закупорка у нее какая! Настоящая пробка, не то что нонешние железки. У меня старуха одну такую с тридцать девятого года уберегла. А недавно, как сын из армии вернулся, — достала. Дак мы с Генкой — веришь-нет? — по одному стакану выпили и попадали.

— Верю, — хмыкнул Буглов. — Ты и с рассыпухи падаешь.

— А ну, отсуньтесь! — скомандовал бригадир Васька Зверинцев и вышиб ладонью пробку.

— Нет, не выдохлась, — сказал он, отпив три больших глотка. — Нормальная водка. Вроде Петровской. Петровскую кто пробовал-нет? — и отпил еще глоток.

— Дай-кось мне, — протянул руку дядя Федя.

Бригадир Васька Зверинцев отодвинул низкорослого дядю Федю локтем и подал бутылку сначала мастеру Семижильному.

Семижильный побледнел и отворотил лицо.

— Не могу, — глухо сказал он. — Не мory… без закуски.

А Буглов мог без закуски. Он раскроил бутылку, вылил в рот граммов сто пятьдесят, постоял, прислушиваясь к организму, и заявил:

— Один хрен — что особомосковская, что эта. Не вижу разницы.

— Много ты понимаешь! — зашебутился дядя Федя. — Дай-кось мне!

— Водяра — она и водяра, — сказал Буглов, возвращая бутылку Ваське. — Хоть в золото ее зарывай, хоть в дерьмо.

Бригадир Васька Зверинцев отпил еще глоток и не согласился.

— Даже сравнивать нельзя, — сказал он. — Разве что с экспортной. Экспортную нашу кто пробовал — нет?

Тут они с Бугловым поспорили — на литровку. Семижильный разнял. А спорщики сбросились и погнали дядю Федю в гастроном за нормальной бутылкой — для сравнения.

Дядя Федя вернулся довольно быстро — принес поллитровку и, на сдачу, плавленый сырок — для Семижильного.

Семижильный сказал:

— Только давайте в темпе. А то мы здесь до вечера провозюкаемся.

В темпе прикончили выкопанную бутылку, потом — магазинную, и все согласились, что бригадир Васька Зверинцев выиграл. Буглов, правда, маленько поупирался: местный розлив, дескать, — чего вы хотите? Но все же достал две трешки и протянул дяде Феде.

— Мыла только этого не бери на закуску, — наказал он. — Купи лучше селедку.