Просто сказка... (СИ)

- Мудренее, мудренее, - рассмеялась Василиса, никто и не заметил, что она стоит рядом, - да только есть среди вас те, кому ночка темная попривычнее денька светлого. Вот пусть они и исполнят службу, а то, небось, за всю дорогу лапой о лапу не ударили.

Бонифаций смущенно потупился, Аристарх же застенчиво сказал:

- Мы бы и рады службу сослужить, да вот только не знаем как.

- А с этим я вам сейчас помогу, - поманила их в сторону Василиса. - Ну а ты, - обратилась она к Ивану Ивановичу, - размещай гостей дорогих. Пусть где хотят, там и ложатся; хотят - в горнице, нет - на сеновале.

Гости выбрали сеновал.

Когда Владимир проснулся, солнце еще не успело прогнать ночную прохладу. Царевич плескался около бочки, приткнувшейся к углу дома, Василиса хлопотала около стола, а Иван Иванович что-то ладил в сарае.

Владимир потянулся, попытался рывком подняться - неудобно лежать, когда остальные уже поднялись, - провалился в сено, повернулся, сполз и, весь в прилипших травинках, вышел на двор.

Одновременно с ним раздвинулись кусты, и показались волки.

Один из них (нетрудно догадаться, кто) являл собой высокого тощего грека, со сбившейся туникой и наехавшим на глаза лавровым венком, так что было непонятно, как он может что-либо видеть. На ремне, перекинутом через плечо, на грудь свесилась кифара.

Второй изображал типичного средневекового немца (типичного в том смысле, как они представлены в наших фильмах о Петре Первом), со сбитым, по примеру первого, париком соломенного цвета, в расстегнутом кафтане, в одном башмаке с огромной пряжкой, грязных гетрах и при даже на вид бутафорской шпаге.

Между ними располагался изгибающийся волнами скатанный ковер, явно содержавший что-то внутри себя. Длинный грек, находившийся позади, по мере провисания ковра, делал попытку привести его в строго горизонтальное положение - то есть попросту пнуть. Однако, по причине излишней длины ноги, делал это крайне неловко и неудачно, вместо ковра пиная своего напарника. Тот делал резкое ускорение, ковер вытягивался; "немец" приостанавливался, видимо, желая каким-то образом сообщить своему товарищу о его ошибке и промахе, ковер вновь провисал, следовала новая попытка "выпрямления", и так продолжалось до тех пор, пока волки не оказались около стола и не бросили добыча наземь, под удивленными взглядами застывших зрителей.

Первой пришла в себя Василиса.

- Что ж вы делаете? - всплеснула она руками. - Он же там задохнется. Вы ж, небось, и пыль не выбили?! А ну-ка, давайте, раскатывайте его.

Волки переглянулись, дружно пожали плечами, как бы в недоумении: задача поставлена, задача решена. А уж выбили там пыль из ковра, или не выбили, это дело десятое. Про то изначально ничего не говорилось. Наступив на полу ковра, они с кряхтением поднажали, тот развернулся и из него вывалился довольно полный мужик, рыжий донельзя, нос картошкой, борода лопатой, в покрытой пятнами, выцветшей рубахе, обычных портах и лаптях, взъерошенный, уши дыбом. Он присел и принялся чихать, тряся при этом головою.

- Это надолго, - махнул рукой Иван Иванович; Владимир и царевич приблизились и расположились рядом с ним. - Ну, чего стоите пеньками, поведайте, как службу справили.

- Да чего уж там, - застенчиво пробормотал "грек" и в двух словах изложил суть. Оказалось, что Василиса, напутствуя их на задание, указала им сарайчик, где хранился ковер-самолет. Старенький, особо не пригодный, так как боялся сырости и солнечных лучей, но пригодиться мог. Нашли они тот сарайчик, хоть и попали поначалу на псарню, устроив переполох, а под утро, стоило лишь начать рассветать, вызвали на двор Фоку. Он, как выяснилось, чтобы понапрасну кого не тревожили, поскольку помощников у него развелось неведомо сколько, провел каждому от дверей в комнаты по звонку (веревок столько, пожаловался волк, что запутаться запросто можно), дернешь у ворот, а в комнате колокольчик звенит.

Увидев иностранцев, он даже как будто и не особо удивился, ибо, пока они подыскивали нужные слова, сам разъяснил им что-то совершенно непонятное про разницу во времени между его теремом и Грецией; мол, когда здесь утро, там вечер, когда здесь зима, там лето, когда здесь дождь, там ветер, в обще, что-то в этом роде. Присовокупив также, что в Греции есть все, он заинтересованно ощупал ковер и поинтересовался, уж не новую ли модель ковра-самолета они ему принесли на утверждение. А ежели так, то давайте ее сразу и опробуем.

Он забрал ковер, раскатал его тут же на траве, еще покрытой утренней росой, и стоило ему только усесться в середину, как тот тут же свернулся обратно, так что ни говорить, ни делать что-либо самим волкам, собственно, не пришлось. Им оставалось забрать упакованного Фоку и как можно быстрее ретироваться восвояси.

На протяжении всего этого изложения (довольно, кстати, невнятного по причине постоянной чрезмерной застенчивости излагавшего, второй просто стоял рядом и краснел), Фока, перестав чихать и оглядевшись по сторонам, принялся бормотать нечто невнятное в адрес похитителей, повторяя через слово: "князюшка наш свет-Владимир уж безусловно этого так не оставит" и "даже в римском международном праве понятие есть такое греческое - киднеппинг".

- Зря вы это его стащили, - подмигнув, сказал Иван Иванович, так, что с одной стороны - вроде бы обращался к окружавшим его, а с другой - чтобы его непременно услышал похищенный. - Царские палаты строить, это вам не фунт изюму. Тут толковый строитель нужен. Вот я, например, чем плох? Я строительное дело лучше всех знаю.

При словах "царские палаты" Фока навострил уши, а заслышав что-то про строительство, как-то очень суетливо поднялся и семенящими шажками разом оказался около стола.

- По части строительста, тут нам равных, можно сказать, в целом свете нету, - солидно произнес он, словно в граните отлил. - Вот, помню, мы как-то на севере работали, на острове каком-то. Так мы там без единого гвоздя, - гвоздей тогда у нас не было, - одним топором, - так и топор был всего один, - столько всяких теремов да мельниц нарубили, что не счесть. Мы всю эту греческую науку архитектонику насквозь превзошли. К кому же тогда и обращаться, как не к нам?

- К нам - это сколько? - с подвохом поинтересовался Иван Иванович.

- К нам, это к нам, - продолжал отливать Фока. - Мы в одном числе целой артели стоим. А что там царю-батюшке состроить понадобилось?

- Да вот, вишь, оставили ему иноземцы рисунок, как ловчее терем в несколько этажей построить, а наши мастера как ни возьмутся, все не то выходит.

- Знамо дело, - Фока солидным жестом подтянул порты. - Где ж им без меня справиться? Эти, что ли, иноземцы? Ну, дорогу, что ли, показывайте. А ты, Иван Иваныч, не серчай больно. Возвертаю я тебе сараюшку твою, краше прежней она стала. ("Развалил там все", - шепнул волк Владимиру.) Пошли, пошли, чего стали? Царь-батюшка, небось, заждался мастера, глядишь - и осерчает...

Вот так и случилось, что пришлось расстаться Владимиру с Иваном-царевичем, да с Василисой премудрой-прекрасной, да с Иваном Ивановичем, Кощеем поименованным. Доставили они Фоку к Берендею-царю, обменяли его на летало, и отправились к Бабе Яге, друга верного, Конька, выручать...

И кто знает, пересекутся ли их пути дорожки далее, а потому сделаем-ка мы еще одно небольшое отступление. Всем известно, как представляют Кощея Бессмертного наши сказки, что пишут о нем исследователи фольклора. Тем интереснее, наверное, будет не совсем привычная точка зрения, которую можно найти в книге В.И. Карпеца "Русь Мiровеева".

"Обратимся к истории уже русской. Предок Дома Романовых, а точнее, давшего России Романовых рода Кошкиных-Захарьиных-Юрьевых, носил имя Фёдора Кошки. Кошъ (кошь) - корзина, короб, а с другой стороны - жребий, судьба. Изображения корзины, короба с рыбой и бутылью красного вина (короб также и рыба и корабль) часто встречаются в римских катакомбах, а в средневековой Европе так изображалась святая Грааль - Чаша с Кровью Христовой. А у кельтов та же самая чаша - это котёл, наполненный то жертвенной пищей, то огнём. Между прочим, у героя нашей сказки где-то в соседнем царстве есть "брат Кош", к которому Кощей Бессмертный ездит "на крестины". С другой стороны, на средневековом русском языке кощей - тот, кто ведает лошадьми в дружине князя, кто ведёт запасную лошадь для князя (Словарь русского языка XI-ХII вв. М., "Наука", 1980, с. 398). Но Фёдор Кошка - сын знаменитого Андрея Кобылы, родоначальника не только Романовых, но и Колычевых, Мотовиловых, Шереметевых... А ведь "исполнение имени" совершилось с поразительной точностью: после брака Иоанна Грозного с Анастасией Романовной Захарьиной-Юрьевой родовая линия последней прямо становится "запасным родом", а в 1613 году восходит на престол как вторая, "вместо" Рюриковичей династия Московского царства. Почему? Вспомним, что именно Андрей Кобыла, приехав в Москву из Великого Новгорода, устраивает династический брак Симеона Ивановича Гордого с тверской княжной Марией Александровной, тем самым замиряя два враждующих княжества. Подобными же делами занимается и сын его Федор Кошка в Золотой Орде. Но быть брачно-династическим стряпчим в те времена могло только лицо той же, если не более высокой крови, нежели жених и невеста. Но так оно и было! Мы знаем, что Андрей Кобыла - бежавший от Тевтонского ордена на Русь и принявший Православие потомок литовско-прусского (=русского) царя-жреца Вейдевута, посвящённый также и в ведение своих прямых предков, близкого к (если не тождественного) друидическому.