Удар судьбы

– А вот так! – не без гордости сказала Ираида Львовна. – Сейчас телевизоры подкузьмили, подешевели, начался массовый выпуск. Покупатель приходит в магазин и, ничуть не помаявшись, не пострадавши, выбирает любой и платит деньги в кассу, копеечка в копеечку. А бывало…

Кассирша облизнула губы и продолжала с чувством, со страстью, с умилением:

– Бывало, люди ночами в очереди стоят, переписываются. Тысяча который-то номер! А он, дурачок, надеется, мерзнет в очереди под воротами. И вот к такому-то тысячному дурачку наш Генночка и подошлет… Ну, есть у него такие человечки: «Хочете заплатить лишнюю тысячу и «Север» ваш». – «Хочу!» – «В чем дело, даешь деньги на бочку!»

Ираида Львовна тихонько смеется.

– И сколько на эту самую бочку выложено было, сказать тебе не смогу! Большие тысячи. И ведь ты рассуди, Лидочка, не у государства брали. Государству – копеечка в копеечку. А покупатель, он шальной. Чего захотелось – то и подай немедленно! Такого и нажечь не жалко. И нажигали!

Она вздыхает с надрывом.

– Кончилась телевизорная лафа, массовый выпуск подрезал под корень. Однако, – она грозит кому-то толстым пальцем, похожим на сосиску, – если с умом взяться, то и на спортивных шерстяных костюмах и на коньках можно детишкам на молочишко, а молодой жене на модельные платьишки заработать… Коньков ни одной пары на прилавок не поступило. Генночка даже сам шутил: «Чем, говорит, я не чемпион-фигурист по конькам?…»

Лидия Михайловна опять не спала до утра. Но теперь она уже не вспоминала поцелуи и не мечтала о новых. И не думала, как она будет делиться культурным богатством с Геннадием Романычем. Ей представлялось: на улице к ней подходит сотрудник уголовного розыска. «Это вы целовались со спекулянтом Многоватовым?… Кольцо вам подарил вор Многоватов?» Или: она уже хозяйка в квартире Геннадия Романыча. Входят люди: «Ничего себе, награблено. Вот так фокусник: получает в месяц тысячу триста, а покупает ежемесячно на тридцать тысяч! Ловкость рук и полное отсутствие совести…» А другие говорят: «Он не фокусник, а фигурист, и жена его притворяется честной гражданкой, а тоже – фигуристка!»

Утром Лидия Михайловна остановила кассиршу в коридоре.

– Ираида Львовна, прошу вас, отдайте Геннадию Романычу вот эту коробочку. В ней кольцо. Он поймет.

Кассирша всполошилась, выкатила испуганные, совиные глаза.

– Лидочка, может быть, вам что-нибудь люди наврали? Так вы людям не верьте!

Лидия Михайловна написала своим в Иркутск:

«Спасибо вам за совет, мои хорошие! Я все проверила, обдумала, многое поняла. Мне очень обидно и горько».

Ей горько, что в ее жизни еще не было настоящей, большой любви. То, что встретилось, оказалось не любовью, а лишь пируэтом фигуриста Многоватова, который пожелал, чтоб жена-врач наложила благородный отпечаток на его грязную фигурку.

Этого она не пишет родным, но дословно пересказывает разговор с кассиршей.

…Не зная точно, трудно сказать, как было дело. Работники милиции и уголовного розыска сами раскопали вора и спекулянта Многоватова или их натолкнуло письмо брата Лидии Михайловны Журавлевой. Известно только, что брат снял с письма две копии, приложил к ним соответствующее объяснение и одну копию отправил в следственные органы, а другую в редакцию.

И вот теперь можно вернуться к началу нашего рассказа, к столу, с одной стороны которого сидит молодой следователь, с другой – Многоватов Геннадий Романыч.

Многоватов на вид совсем спокоен, но в голове у него чехарда, мысли так и скачут друг через дружку… «Про что известно? Про телевизоры? Дело прошлое, улик нет. Про костюмы… или про то, что посерьезнее? Следователь молодой, жизнь бывает один раз… Рискнуть? Эх, будь он, Многоватов, на месте следователя, он бы ел на золоте, а в зубах ковырял бы бриллиантовой зубочисткой».

А следователь говорит:

– Ни в какую судьбу вы не верите и отлично знаете, что это не удар судьбы, а всего лишь законное действие, вызванное беззаконием. И вы не наивничайте, Многоватов, говоря, что государству не наносили ущерба, расплачиваясь с казной копейка в копейку. Вы, спекулянт и вор, портили людям жизнь, портили самих людей.

Многоватов глубоко вздыхает и опускает глаза. С опущенными глазами легче сосредоточиться… «А может быть, все-таки рискнуть? А если за дверью скрытый свидетель или звукозаписывающий аппарат? Жизнь бывает один раз, так как же быть?…»

О красоте жизни он уже не помышляет. Не до красоты, лишь бы выкарабкаться. Но чутьем опытного подлеца он угадывает: на этот раз ему не уйти.