Уже почти охота или когда сытый спит спокойно (СИ)

II

А сейчас все спят. Все беззубые свистят во сне, а все бородачи рычат или храпят, хотя и бабы некоторые тоже хорошо храпят, вон, бабка Матрёна храпит так, что извёстка с потолка сыпется! Но в основном бабы сопят в свои дырочки.

Все спят крепко - это такая особенность здешнего народа, но некоторые спят хоть и крепко, но не спокойно - бьются, кричат, даже кидаются на стены. Вон, к примеру, главный пастух деревни Николаша с маленькой сизой головкой, который в эту ночь почему-то спит в картофельных грядках. Вот он часто кидается на стены - кинется, впечатается, оставит свой трафарет, иногда бывает, что и кровавый, и падает тут же, продолжая что-то орать. Вот и сейчас орёт, хотя это ему делать очень неудобно, потому как лицо его уткнуто в грядку. Ещё и машет руками, словно плывёт в цветущих волнах ботвы. Что же он орёт... А, вот что: "Донька, костылём ему в рог, петуху гамбургскому!" - Интересно, что же ему снится? Наверное, что-то профессиональное. В эту ночь он хоть не кидается на стену. Видимо, от того, что её нет рядом. А вон, к примеру, баба со шрамом на переносице: она всё время притрагивается кулаком к стене, вроде, не сильно, а люстра шатается. Кажется, это подруга Одноглазого Джорджа... Точно, она самая - Буря. Тоже что-то кричит. Что же она кричит... А, вот что: "Жмут хари! Жарь хобот, Джордж!" - Тоже интересно. Может, что-то про дикий Запад или что-то об африканских саваннах (она вообще любит всё экзотическое, как я заметил)...

Да, спят... Кто-то спит с клопами, кто-то с мухами и комарами, а какой-то мужик спит с петушком и курочками в курятнике. Кто же это... А, это Джордж Одноглазый (что-то сегодня ему много внимания). Наверное, предсказывал что-то в курятнике петушку, а потом обмыли вместе, а подняться-то, видимо, не смог. Петуху-то наплевать - он в своей стихии, а вот Джорджу до своей... Да, всё-таки тяжёлая и изнурительная у него работа!

В основном все спят со своими грелками во весь рост, но кто-то спит не со своими, а соседскими, молодыми и красивыми. Их, конечно, можно понять. Но есть и такие, которые спят так, сами по себе. Вон, к примеру, Лебедь, как он сам себя называет. Это местный поэт. Я слышал как-то одно его произведение, которое он читал, почему-то, быку. Наверное, просто всем было некогда его слушать в этот момент, а тут бык как всегда вразвалочку проходил мимо... Стихотворение было длинное, потому бык вначале перестал жевать, слушая поэта, потом перестал шевелить ушами, потом упал перед творцом на колени, а потом и вовсе набок. Наверное, стихотворение его сразило наповал. Я же, к сожалению, расслышал только последнее его четверостишие:

А я поэт, чего же боле?

Что я могу ещё сказать?

Да, ни хера! Пойду я в поле,

В широко поле, в душу мать!

Вот. Ну, а что я могу здесь сказать? Да, в общем-то тоже ничего. После этого последнего четырёхстишия, уже лежащий на боку бык сказал ему: "Иди!" - И поэт пошёл, а бык копыта отбросил. К счастью, его всё-таки смогли привести в чувства, но от пережитого, видимо, эстетического потрясения, он позабыл, как обхаживать коров. Это для деревни была катастрофа, потому его заново всей деревней этому долго и самоотверженно обучали, не смотря на отчаянное и опасное для жизни сопротивление коров. Достаточно сказать, что Одноглазый Джордж (действительно, очень сегодня популярный) именно в этой деревенской эпопее и лишился своего глаза, когда полез на корову почему-то спереди, да зацепился глазом за рог. А когда его отцепили, он объявил себя ясновидящим. В общем, у него простая и логичная история.

А быка всё-таки обучили заново, но здесь с коровами начались проблемы: они, видимо, от полученного стресса перестали давать молоко. Их, естественно, тоже долго всей деревней не менее самоотверженно этому заново обучали. Особенно здесь старались бабка Матрёна и Оглобля, хотя Оглобля и редко попадал на коров, всё получалось у него в столбы да канавы, но он не сдавался и очень старался. Зато бабка Матрёна коровам и рассказывала, и показывала, да так натурально, так проникновенно, что коровы даже плакали! При этом она им что-то ещё по секрету шептала в ушки и щекотала всем вымя. Короче, коровы, пережив очередной апокалипсис, вдруг брызнули накопившемся молоком, да так лихо, что только вёдра успевали подставлять! Сейчас их даже доить не надо: молоко льётся сразу, как только им пощекочешь вымя.

Что характерно, поэт этот, Лебедь, как вернулся с поля, так сразу и затихарился у себя в доме, и во всех обучениях участия не принимал - боялся, что станет живым обучающим экспонатом. Потому, все стали его называть не Лебедем, а Страусом, дескать, натворил дел, а харю свою поэтическую спрятал! Надо заметить, что и раньше все его не очень жаловали как поэта и никогда не называли Лебедем. Да и почему, собственно, Лебедь? На самом деле, история присвоения себе этого имени, характеризует поэта, как философа и бунтаря. А история проста: где-то в поле, как рассказывает он (поле у него вообще любимая тема), он услышал, что лебеди самые бесполезные, но самые утончённые птицы. И, как он признаётся, его очень больно между ног зацепило слово "бесполезные", зато окрылило слово "утончённые", и, паря в гордом одиночестве, он решил стать пусть самым бесполезным, но зато самым утончённым поэтом - так сказать, Лебедем от поэзии! Долго он парил в тот день возвышенно по полю, стараясь не замечать презрительную боль между ног. Только уже ночью, ложась спать, он заметил маленького крысёнка, вцепившегося зубами за болтающийся между ногами орган. Слава богу, крысёнок уже давно был в обмороке и вреда практически никакого не причинил.

Справедливости ради, скажу, что один стишок его полюбился землякам и они с удовольствием его орут, а в последнее время даже поют его или стонут, особенно после дегустации друг у друга молодого шестидесятиградусного белого вина. Вот такой:

В нашем саде в самом заде

Вся трава помятая!

То не ветер, то не буря,

То любовь проклятая!

Вот. В общем, утончённо... Но, сейчас-то, слава богу, не поют или не стонут. Сейчас спят...

Кто-то спит на кровати, а кто-то в бане. Старики все спят на печах, а молодые - на сеновалах. А вон мужик спит у самого порога. Сил, наверное, не хватило переступить - уробился, бедный. А какая-то баба в панталонах спит на крыше задом кверху. Ох, и волнительное зрелище: боюсь, крыша бы не проломилась - зад-то её как раз посреди крыши! Если проломится, потом пару лет с этой дыркой терпеливо жить будут, люди-то они ведь терпеливые, как я уже сказал. Осенью и весной в тазики будут собирать дождевую и талую воду, зимой в тулупах, да валенках будут спать, а утром будут откапывать друг друга из сугробов. Им-то ничего - они терпеливые, а мне переживай! Ох, и люди...

А вон Оглобля спит в канаве. Наверное, жарко ему. Вот, смотрю на него и иной раз так жалко его становится: бьётся, бедный, бьётся целый день, а толку практически никакого. Может, груз ему какой подвешивать на левую сторону, чтоб уравновешивало его немножко? Не знаю. Рад бы помочь парню, а не знаю как. Парень-то, вроде, не дурак: мыслит-то всегда правильно - в нужную сторону! Жалко, если убьётся-то совсем. А он настырный: вот захочет, к примеру, по ложбинке спуститься к реке, по которой все спускаются, будет целый день падать с крутого косогора, снова подниматься, снова падать, подниматься, падать... но пока не попадёт на неё - не успокоится. Уже весь расквашенный будет, разбитый, вывернутый, а полежит немножко в речке, очухается, водички глотнёт, головой тряхнёт и снова в бой! Ох, и парень твердолобый, не прошибаемый - кремень...

Вот так и переживаю за всех. А что делать! Сейчас хоть спят все. И слава богу, пусть отдыхают. И мне спокойно. Ночка тихая, лунная. Даже собаки дрыхнут. И я тоже пойду спать. Так что на этом, уважаемый читатель, пока буду заканчивать... Ой, не буду: спят-то не все! Кино-то будет продолжаться!