Авиация и космонавтика 1994 03-04

Только в середине мая нам удалось попасть к Сталину, которьГ неожиданно предложил другой маршрут: Москва – Петропавловск-Камчатский и, сказав: «Это очень нам нужно», для убедительности провел у горла мундштуком дымящейся трубки.

Выступив от имени экипажа, я попросил Сталина разрешить нам сначала удалиться в глубь Арктики, не достигая Северного полюса, повернуть на восток, пролететь над Петропавловском-Камчатским и достичь Хабаровска, а возможно, и Читы. Это позволит, во-первых, выполнить задание правительства, во-вторых, побить рекорд дальности без регистрации ФАИ.

Получив разрешение на перелет, Чкалов хорошо освоил АНТ-25. Машина его не разочаровала. 21 июля 1936 года он поднял самолет в воздух и повел курсом на север.

Через 10 часов полета мы вышли в район Баренцева моря. В 22.10, преодолев 2700 км, подлетели к острову Виктория Земли Франца-Иосифа. В 23.10 повернули на восток.

Полет был трудный. Из-за сильного обледенения часто не могли выйти за облака, а в облаках обледенение было порой очень интенсивным.

Мы уже сбросили контрольные вымпелы над Петропавловском-Камчатским. Летели третий день. Попали в обширный циклон. Связи с Хабаровском нет. Чкалов велел мне пробиваться со снижением в район Николаевска-на-Амуре, чтобы идти на Хабаровск, ориентируясь по руслу реки. Недалеко от Сахалина выскочили из облаков к бушующему Охотскому морю. Чкалов сам сел за штурвал Вот где пригодились его навыки бреющих полетов! Иногда казалось, что волны вот-вот достанут самолет.

Тем временем наступил вечер и после прохода Сахалина стало ясно, что выйти к устью Амура не удастся – кругом низкие облака и туман. К тому же правая нижняя стяжка стабилизатора раскачивалась так, что того и гляди – лопнет.

Мы попытались связаться с землей и доложить обстановку. Но нас слышал только крейсер погранвойск, с которого и был передан приказ Орджоникидзе: «Немедленно садиться, прекратить полет!»

Из Москвы, конечно, виднее. Но вот вопрос: куда садиться? Обстановка, прямо скажем, нервная. Темнеет. А Чкалов спокойно так говорит: «Ягор, видишь маленькие острова в заливе Счастья? Выпускай шасси, будем садиться».

Шасси выпущено. Промелькнул за бортом остров-скала, еще один островок с деревней и, видимо, рыбоперерабатывающим заводом. Впереди третий остров – побольше предыдущих, пологий, весь испещренный «ериками» – маленькими, но очень опасными для нас озерцами. Командир кричит мне: «Смотри вправо, а я – влево». И вдруг командует: «Саша, Я гор – лезьте в хвост!» Мыс Беляковым в ожидании удара перебираемся в хвостовое отделение и прячемся за радиостанцию. И тут происходит чудо! Самолет касается земли, мы ощущаем страшный толчок и удар в крыло, и тут же все замирает, а Чкалов с усмешкой кричит нам с пилотского кресла: «Ну, где вы там? Слезай, приехали!»

Осмотрев снаружи самолет, стойками шасси зарывшийся в гальку, оглядевшись вокруг, я так и не понял, почему мы не сделали скоростной капот и не убились или не влетели в «ерик» со столь же печальным исходом. Помню, мне тогда еще подумалось: столь благополучная посадка в таких неблагоприятных условиях могла получиться один раз из миллиона попыток. Впрочем, за штурвалом был Чкалов и это многое объясняло. То, что он совершил, и было поистине чудом. А Чкалов в летном деле был именно чудотворцем.

Как оценили наш полет? Все члены экипажа получили звание Героя Советского Союза. На подмосковном аэродроме Щелково нас встречали Сталин, Молотов, Орджоникидзе, Ворошилов и Алкснис. Каждого из нас они обняли и расцеловали, а потом здорово угощали. Каждому из нас были также выданы большие денежные премии.

Вскоре все мы вернулись к своим будничным обязанностям и повседневная работа помогла нам пережить славу, которая иных портит, а то и губит.

А вот как откликнулись на наш полет специалисты.

М. Громов в статье в газете «Правда» писал, что нашему полету нет равного в мире и что он подтверждает: перелет через Северный полюс возможен и именно на АНТ-25. То же мнение было высказано во многих публикациях в американской прессе, в которых подчеркивалось, что советские самолеты делают возможными арктические перелеты между СССР и США.

Что еще сказать? Я благодарен судьбе за то, что мне довелось быть современником и другом Чкалова, работать и летать с ним. Чкалов остался в моей памяти выдающимся летчиком и огромной души человеком. Вспоминая его посадку на о. Удд, теперь носящий имя Чкалова, я благодарен ему и за то, что сегодня смог рассказать о том памятном полете.

Он был моим богом

А. МАРКУША, писатель

Имя Валерия Чкалова – веский аргумент в нашей истории: оно было и остается символом мужества и преданности своему народу. Впрочем, для меня существеннее другое – Чкалов виделся мне, мальчишке, мечтавшему стать летчиком, персональным Богом, Я готов был молиться на него, доверял больше, чем себе, и хотел выстроить собственную жизнь по образу этого удивительного, независимого, совестливого и доброго человека, первого, как представлялось тогда, пилотажника России.

Теперь вспоминаю.

Стараниями старого солдата В. Головешкина, хранителя боевых знамен в Центральном музее Вооружённых Сил, нежданно-негаданно я был приглашен в очень высокий авиационный штаб на торжественное собрание, посвященное памяти Валерия Чкалова, приуроченное к очередной годовщине со дня его гибели.

В конференц-зале собралось человек двести. Первые ряды светились золотом генеральских погон, майоры располагались где-то от восьмого ряда.

Первым, с вступительным словом, выступил генерал-лейтенант, следом говорил генерал-майор, за ним – полковник. Меня представили, деликатно опустив воинское звание, в качестве автора книги «Бессмертный флагман». При этом было сказано, что писателю удалось воссоздать правдивый образ Героя Советского Союза Чкалова на фоне той сложной эпохи… ну, и так далее.

После этих слов сделалось как-то очень грустно и вдруг подумалось: на всех похоронах и на всех юбилеях всегда одно и то же – и будто предварительно отрепетированные скорбные выражения на лицах, и липкая паутина – ее не скрыть – усталого равнодушия. В конференц-зале творилось плановое «мероприятие».

А Чкалов был моим Богом! Поймите же – Богом!

Шагнув на трибуну, обратился к залу: попробуйте вообразить обшарпанный пригородный поезд на паровозной тяге, ленивый перестук колес. На площадку выходят покурить двое – Чкалов и его попутчик. Холодрыга, сквозняк. Неловко взмахнув рукой – доставал спички из кармана, – Валерий Павлович упустил кожаную, подбитую беличьим мехом, словом, по спецзаказу изготовленную перчатку за борт… Приятель-попутчик рванулся было к стоп-крану, но Чкалов уже выбросил на снег вторую перчатку. И рассердился.

– Или ты сдурел – поезд останавливать?! Кто-то найдет, порадуется пусть – пара…

Зал вяло улыбнулся.

…Шла предвыборная кампания. Валерий Павлович, как назло, заболел. Поднялась температура, он охрип. Но митинг был уже объявлен, и Чкалов решил ехать. Он поднялся на трибуну и, не обращая внимания на двадцатиградусный мороз с ветром, снял с головы шапку. Стоявший рядом товарищ ужаснулся:

– Валерий Павлович, так нельзя, совсем свалитесь…

Чкалов только зыркнул глазами.

– Соображай, я с народом говорить буду. – И так было произнесено – с народом,- что тот, сопровождающий, переживший Чкалова на много-много лет, до самой своей смерти не мог забыть это.

Кажется, зал начал оттаивать. Правда, медленно.

В стране были летчики, как я теперь понимаю, не уступавшие Чкалову. Один Александр Анисимов, как шутили в летной комнате – «заклятый друг» Чкалова (они соперничали неустанно), чего стоил. Но едва ли кто-нибудь из летчиков чкаловского ранга мог потягаться с ним в отзывчивости, в готовности не сказать, а сделать, помочь человеку.

…Пришел на депутатский прием работяга и долго жаловался – его обсчитали, недоплатили, а с проклятых бюрократов разве получишь… Но человек не желал уступать «им» – из принципа!