Свод (СИ)

— Ну, ну, ну, — стал успокаивать старший Война, готовую взорваться слезами Патковскую, — что уж теперь плакать? Альберту мы наймём лучших лекарей, он обязательно поправится, а вот за причинённую всем вам боль кое-кто ответит, …сегодня же!

Панна Ядвига подняла на пана Криштофа полный непонимания взгляд, потом, ничего не прочтя во всегда непроницаемом лице Писаря Великого Княжества Литовского,перевела его на Якуба. Сын вельможного пана угрюмо молчал, предоставляя право говорить лишь тому, кто волевым решением взял на себя задачу в короткий срок расставить всё по своим местам. Королевский подскарбий не стал тянуть с разъяснениями:

— Всё это время, панна Ядвига, друг моего сына — мистер Свод, играя роль эдакого выпивохи и простачка, самым внимательным образом присматривался к неприятной истории с Юрасиком. Должен вам признаться, что господин Ричмонд в определённых кругах слывёт достаточно известным специалистом как раз в таких запутанных делах. Так вот, к моему приезду Якуб, пан Станислав и мистер Свод приготовили сюрприз. Дождавшись моего появления, наш английский друг, взвесив все «за» и «против», попросил разрешения на поимку злодея Юрасика. И поскольку…, — тут пан Криштоф дал себе возможность задуматься, — пан Ричмонд смог с помощью древней книги судеб вычислить, что как раз сегодня та самая особенная ночь, когда все эти твари испытывают особенную жажду к убийству, думается мне, панна Ядвига, что не далее чем к грядущей ночи Юрасик всё-таки сполна получит за всё содеянное…

Сразу после церемониальной части встречи с дамами пан Война посетил всё ещё пребывающего в забытьи Патковского. Панна и панночка были молчаливы, выслушивая полные почтения и сочувствия речи Королевского Подскарбия. Их вполне можно было понять: наводящий ужас на все окрестности, причинивший вред пану Альберту, заставивший Патковских покинуть родное имение и, остающийся далёким и недосягаемым, а вместе с тем, притягательно ужасающим, словно рассказанная у костра страшная сказка Юрасик, вдруг стал настолько реальным, что отчаянный смельчак Свод вот-вот вполне мог прикончить его, стоило только дождаться заката.

А ведь в это время раскалённый солнечный диск уже начинал касаться повисшего над горизонтом чёрного, вытянутого крыла свинцовой тучи. Посеяв в сердца дам нервозную интригу, пан Криштоф, сославшись на то, что замковые дела требовали его присутствия, откланялся.

Покинутые возле ложа пана Альберта панночки, понимая, что чудо, которое могло бы заставить его очнуться, в данное время не случится, стали всё чаще выглядывать во двор, где в это время непривычно ярко жгли многочисленные смоляные факелы. Это пан Криштоф распорядился расставить светочи по кругу, отчего внутренний замковый двор приобрёл воистину королевское величие. Ворота не закрывали, выставив на въезде двоих наблюдателей.

Стало темнеть. Сполохи огня выхватывали из мрака насторожённые, внимательные лица. Вот чьи-то чумазые детишки, открыв рты от ужаса слушали то, что тихо повествовал им какой-то длинный и худой, словно жердь оголец[v]. Угрюмые женщины, сбившись в кучку у сенного воза застыли, выстроившись в шеренгу, кто, скрестив руки на груди, кто, спрятав их от опускающегося холода под фартук.

В самом дальнем углу двора, в тени у дровяного склада стояли Якуб и Марек Шыски.

— Ох, — тихо вздохнул Шыски, — дарма, мабыць, пан Криштоф…, гэтак …пышна?[vi]

— Так это или нет, мы скоро узнаем, но… — сдержанно произнёс Якуб. — Даже я, не то что ты, не стану оспаривать ничего из того, что делает отец. В таких делах только Жыкович мог бы ему что-то советовать или говорить. А поскольку пан Станислав отбыл к семье, Марек, сделай милость, стой тихо и не болтай попусту.

— Розуму пана Криштофа, — тихо процедил Шыски, — я і паміраючы… не крану, а што да гэтага англічаніна[vii]…

Свод появился в тот момент, когда даже стойкое к переживаниям сердце пана Криштофа начало беспокоить хозяина неприятным покалыванием. Люди, ждавшие свершения правосудия над летучим чёртом были стойки и упрямы в своём желании дождаться и посмотреть на кончину кровопийцы Юрасика, а потому с завидной расточительностью они меняли факелы и ждали.

Вот кто-то услышал оклик дозорных с той стороны ворот. По народу тут же пробежал нетерпеливый ропот. А когда на въезде отчётливо крикнули: «едет!» сидевшие в ожидании люди вскочили с мест и, смыкая ряды, выстроились, чтобы не пропустить ничего из надвигавшегося невероятного действа, которому в скором времени предстояло стать страшной легендой, передаваемой из уст в уста от полесских болот до самого моря.

Слабые блики света факелов явили всадника, появившегося из тёмного провала арки въездных ворот. Перед ним, переброшенный поперёк спины лошади лежал какой-то мешок. Толпа охнула, разглядев бордовые от подтёков крови жупан[viii] и рубаху Свода.

Англичанин едва держался в седле, он был ранен. С холки его коня, в том месте, где лежала ноша, по взмокшему от скачки телу животного стекала густая, тёмная, словно сургуч струя. Было понятно, в полуистлевшей вонючей хламиде завёрнуто чьё-то тело.

Свод остановил коня напротив старого Войны и отпустил руки. К ногам королевского подскарбия гулко рухнул его кровавый груз. Полуживой Ричи оторвал замутнённый взгляд от холки лошади и, посмотрев в сторону Якуба, выдохнул:

— Юрасик. — Тот час же потерявший сознание англичанин ткнулся носом в конскую гриву и впал в забытьё. Чьи-то руки ловко подхватили его и опустили на землю…

— Господина Ричмонда в дом! — приказал Война отец, отметив коротким взглядом, что челядь тут же подхватила застонавшего Свода и понесла в сторону главного крыльца. Только полумрак двора стал скрывать их силуэты, пан Криштоф вытащил из ножен свою длинную саблю и с помощью её, под вздох присутствующих отбросил полог с головы, лежавшего перед ним человека.

Даже пан Криштоф не мог надеяться на то, что Свод сообразит привезти на людской суд тело «Юрасика». Лицо незнакомца, которого, как понимал старый пан, Ричи намеренно переодел в призрака, было изуродовано. Его пустые глазницы заплыли чёрными сгустками крови. Он был мёртв.

«Всё верно, мистер Свод, — рассуждал про себя Война старший, — с мёртвого-то «Юрасика» какой спрос? Ай да умница…».

Окровавленная, изрубленная хламида воняла перепревшим тряпьём. Как видно от долгого пребывания в сырости сейчас она просто расползалась на части. Человек был без обуви, в разорванных портках и рубахе. Из глубокой раны его правого бока вывалились витки синих, смердящих кишок.

Люди загудели, но пан, не давая разгуляться переменчивому настроению толпы, властно поднял руку:

— Тихо! — твёрдо осадил брожение языков старый Война. — Англичанин сдержал своё слово и будь он сейчас с нами, думаю, рассказал бы, как всё было. А так, — пан, выглядевший натурально удивлённым, простецки пожал плечами, — я тоже никак не ожидал увидеть перед собой …это? Мне, наверное, как и всем вам мнилось, что пан Свод притащит из леса самого чёрта!

Народ согласно загудел, стараясь не пропустить ни слова из панских уст.

— Глядя же на эту тварь, — продолжал пан, — я понимаю, как правы наши свентые ойцы, говоря, что в наше время сам антихрист тихим аспидом вползает в души неверующих и толкает их к грехопадению. Как видно, душу этого…, — пан ткнул острым концом сабли в остывающее, бездыханное тело, — пороки и грехи, словно могильные черви, сожрали уже до самого дна. Оттого он и воняет, как мокрая собака. А раз так, то и покоиться ему, как подлому псу. Завтра же закопаем его возле стены, а над ним сделаем выгребную яму.

На ночь, пока, оставим здесь, у ворот. Пусть смотрят, кому надо на этого выродка. Мужики, оттащите его к стене…

Толпа обступила того, имя которого ещё полдня назад являло собой сам страх, и было главным предметом людских разговоров. Слышались проклятия и плевки, кто-то кричал: «да, это он. Я узнаю эту вонь! Сдох, проклятый, так тебе и надо!». «Кол ему в сердце! — подхватывал другой. — Да, осину в нутро, чтобы больше не поднялся, нехристь…!» — Но пан с сыном этого уже не слышали. Они спешили в замок…