Чабор (СИ)

Берег кивнул:

— Слышал и я об этом. А кто они такие, веры?

— Веры-то? — начиная скрести ложкой по дну опустевшего горшка, задумчиво ответил Ортай. — Люди как люди. Живут далеко на востоке, за Чёрным лесом.

— Каким?

— Чёрным. То Великий лес. Я никогда не слышал, чтоб его кто-нибудь прошёл до веров и обратно. Те, кто уходили туда, уже не возвращались. Люди на юг полднёвым шляхом добирались, за степи, по меже куманов, а уж там — на восток, в обход. Вот там, за тем Лесом, говорят, и живут эти веры. А дальше за их землями снова лес, ещё больше этого…

— А за ним? — весело улыбнулся Берег. — Нет, просто интересно, раз никто не возвращался, откуда ж ведомо про всё это?

— Это от веров и пришло, вернее, с ними. Они-то сюда хоть и редко, а доходят. Веры — люди храбрые, сильные. У них не почитают бездельников и дураков. Труд в большом почёте, воины тоже, в общем, каждый, кто своё дело хорошо знает. Веры — братья наши по крови асов…

У нас, конечно, с тех древних времён уж давно всё перемешалось. Что вер, что полешук, что расич. Хотя, конечно, русская речь с речью веров схожа больше. Вот возьми хоть тебя, Берег. Сам-то ты полотчанин, меня, дрягвича, разумеешь запросто, а вот чтобы говорить с русским, скажем, с Красным — язык крутить нужно, чтоб словами будто стричь, а не бить, как у нас. А расы с верами говорят очень схоже…

Берег улыбнулся:

— Не начинай снова, волхв.

Ортай замолчал и, раздув щёки, шумно выдохнул:

— Да не волхв я, — возразил, было, он, но потом, сдавшись на милость гостя, махнул рукой, — …впрочем, зови, как хочешь. Правильно, кстати, делаешь, что поправляешь, что-то отвлекаться я стал. Так вот, про колдуна того. Он-то, говорят, из веров, а вот карлик, который с ним — лесной. У нас таких уж и не осталось. Я про них по рассказам только и знаю. Они давно ушли на восток, к Чернолесу. Эх, стариков бы порасспросить, да и те ушли от греха подальше вслед за этими лесными карлами …

— Так что же, — спросил Берег, — получается, никто не в силах с этим колдуном справиться?

— О! — многозначительно поднял указательный палец к потолку Ортай, — то уж другой разговор. …На такого вот нечистого на руку вера найдётся и другой.

Берег в это время нагнулся к столу и безрезультатно поскреб ложкой по дну своего опустевшего горшка.

— Я тут кой чего прикинул, — продолжал волхв, меняя гостю кушанье. — Знаешь, было мне как-то виденье, что придёт сюда ещё один вер с огненным мечом Бога-воина, а с ним сама богиня Тая, или как её ещё зовут Табити. Весь Лес ему станет помогать, потому что Дух леса то ли карликом, то ли дитём обернулся и при вере том состоит. Виделся мне и этот малорослый. Ждать их осталось недолго, но! Чёрные люди колдуна, полные змеиного яда и злобы, встанут на их пути, поднимутся супротив. Видел я также, как, обернувшись страшной чёрной птицей, улетал колдун прочь. Знать, всё же победит его новый пришлый вер...

Волхв говорил что-то ещё, а его захмелевший гость стал обращать внимание на то, что в воздухе замаячили какие-то золотые искры.

— Знаешь, — испугавшись этого, отодвинул от себя кружку Берег, — я больше пить не буду. Мерещится всякое…

— А больше и не надо, — не стал уговаривать хозяин. — Как было сказано: «Даже Сурицу из чаши Вечной Жизни пьют не более двух раз. Первая чаша даёт Силу и снимает усталость, а вторая укрепляет здоровье и даёт веселье, третья же превращает человека в барана».

— Слушай, Ортай, — удивился Берег, — а тебя вроде, и не берёт? Я слышал, волхвы, не в пример нашему Князю, вовсе хмельного не пьют?

— Пить, Берег, тоже надо уметь. А пью сегодня, потому что день такой. Нужно веселиться, можно и выпить, в меру, конечно. Говорят, в такой день Род создал Землю. Тогда ведь ни холода большого, ни жары не было. После Большой Небесной Ассы[vii] многое переменилось на разных Землях, в том числе и на нашей. Вот и получается, что ныне на каждую пору года приходится один такой день. В другой раз я и сам, может, тебя отругаю за пьянство не к месту, коль придёшь хмельным, а сегодня капельку можно. Ты есть-то ещё будешь?

Берег отрицательно покачал головой.

— Ну что ж, — не стал настаивать Ортай, — давай тогда укладываться спать, а то засиделись уж. Спи у меня, я постелю. Жены-то у тебя всё одно нет, куда тебе идти на ночь глядя да ещё в такой морозище?

Волхв, не дожидаясь ответа, мигом убрал со стола и постелил размякшему от настойки гостю. Не успел тот опомниться, а хозяин уж погасил смоляной светильник и, пожелав ему доброй ночи, без лишних церемоний, отправился отдыхать на лавку у печи.

Не успел полусонный от тепла и сытного ужина княжий гридень улечься, как тут же услышал глухое и мерное похрапывание забывшегося быстрым и здоровым сном волхва…

Берегу же не спалось. Он лежал, уставившись в тёмный бревенчатый потолок, изучая мечущиеся под балками «искры». А они, меж тем, всё продолжали множиться.

— Неужто я так надрался? — мучился вопросами гость. — Не похоже. Голова ведь не кружится и еда к горлу не подступает. Что ж тогда за мошки у меня тут в глазах маячат? Интересно, — рассуждал он, уже засыпая, — они, как звезды. Спустились сюда с небес и пляшут. Как же это так выходит…?

Огненная корона Небесного царя Ярилы-Солнца пронизывала тончайшими золотыми нитями промёрзшее до самого дна глубокое небо. Царь просыпался, медленно являя свой солнечный лик из-за тёмной полосы далёкого леса, говоря: «Поднимайтесь. Начался новый день. Будет у вас ещё время спать, а сейчас проснулся я — просыпайтесь и вы».

«Просыпайтесь с царём, просыпайтесь с зарёй, с зарёй, …рёй», — неслось в звенящем от мороза воздухе вслед за огненными нитями, тянущимися от солнечных, божественных рук к окаменевшей от холода земле. Круглый год эти добрые руки ткут из солнечных нитей золотое покрывало, согревающее землю от весны до оусени, а с приходом зимней поры Небесный царь возьмётся за новое, чтобы снова согреть нас, когда закончит его весной. «Просыпайтесь, — говорил царь, — просыпайтесь…».

Ортай сидел у окна, задумчиво глядя на рождающийся свет и встречая его гимномсолнцу. Где-то во мраке сладко посапывал спящий Берег. Волхв тихо вздохнул: «Уморился вчера, бедняга, — думал он, — наслушался всякого. Небось, до обеда теперь не добудиться. Ну и ладно. Пока молодой и имеет долгий сон, пусть отсыпается. Потом, за делами и заботами не особенно разоспишься…»

Волхв тихо оделся, вышел в сени и подковырнул топором примёрзшую за ночь дверь. Как она ни скрипела, а открыться ей всё-таки пришлось. Одуревший от самого себя за ночь мороз ввалился в тёплые сени клубами пара. Ортай, выскочив на крыльцо, закрыл дверь, прищемив хвост этому наглому красноносому злодею, пытающемуся проникнуть в дом. Тот же в отместку принялся неистово кусать обидчика за нос и руки. Рукавицы-то волхву князь забыл подарить.

Наскоро набрав из поленницы дров, ученик Ладимира задержал дыхание и бегом рванул к дому. Выдохнул он уже на пороге, пнул дверь ногой, стрелой влетел в спасительное тепло и снова захлопнул её у самого носа лютого злодея. Отдышавшись, волхв как можно тише вошёл в дом и аккуратно сгрузил дрова у печи.

— …Ы-ы-ы, — невольно заскулил он, чувствуя, как отходят от мороза задеревеневшие пальцы.

— Ты чего? — отозвался из тёмного угла Берег.

— Тьфу на тебя! — дёрнулся от неожиданности волхв. — Испугал. Морозило — страсть! Слышишь, ступени на крыльце грызёт со злости?

— Не-а, не слышу. Мне тута тепло. Что ж ты за чародей, раз мороз присмирить не можешь?

— Чародей... — обидевшись, повторил Ортай. — Чтоб мороз присмирить, тулупчик нужен, обувка валяная, рукавички меховые и шапка-ушанка. Князь Красный, дай ему Бог здоровья, дом-то подарил, грамоту охранную дал, а вот с одёжкой….

Пока я в этом теремочке врачевал над Всемилом и Псором, родственники их всё, что было получше, из него вынесли. От мороза, сам понимаешь, охранная грамота не сберегает. Благо, дрова не стащили, а то помер бы тут от холода.