Очерк о родном крае (СИ)

В животе словно тугая пружина подрагивала - вот-вот распрямится, разрывая внутренности. Скоро.

- Это от бывшего бомбоубежища осталось, - сказал сзади Дима. - Запасной выход. Бомбоубежище лет пять под овощехранилище использовали, а, когда натовцы пришли, его почти сразу же и взорвали.

- Зачем?

- Пережиток эпохи. Там сейчас пустырь, параллельно кладбищу тянется. Мы выйдем чуть в стороне и по низинке доберемся до базы. Построек там мало, но местность пересеченная. Если грамотно подойти, нас только у ворот и хватятся.

- Там вышки, - сказал Марек, - я видел.

- Был, что ли, там?

- Да, в первый день приезда.

Свет вдруг исчез, и Марек остановился. Воздух был кисловатый, влажный. Впереди затухали шаги.

- Что? - спросил, подтолкнув, Дима.

- Не вижу, куда идти.

- Пока прямо.

В густой темноте казалось, ничего не стоит наткнуться на штырь, рельсу, какую-нибудь железобетонную дуру да так, что и дух вон. Или сверзиться в ямину. Дима сердито дышал в затылок.

- Быстрее.

- Да, блин.

Поворот плеснул светом. Со стыка капнуло на шею. Впереди обозначилась зауженная в полумесяц дыра.

- Так, постой пока, - сказал Дима.

Марек остановился.

- Не будем же мы с голой задницей на всякие 'Брэдли', - брякнув чем-то в темноте, сказал Дима. - Так, бери, тащи к выходу.

Мареку пришлось подхватить несколько сунутых в руки тубусов. Наружу он выбрался в сухую канаву, в которой под нависающей дерниной сидели на корточках шедшие впереди Максим и Сергей с Алексеем.

- Что-то вы долго, - хрипло произнес Алексей.

- Вот, - Марек не нашел ничего лучше, чем вывалить тубусы под ноги.

Они легли четырьмя оливкового цвета поленьями для неведомого костра. Показались Дима с сыном.

- Каждому по две, - сказал Дима, свалив в общую кучу еще четыре тубуса.

На плече у него остался висеть тубус побольше.

- 'Муха' что ли? - спросил Сергей.

- Она самая, - кивнул Дима.

- Ну, это-то получше.

Сергей деловито прибрал к коленям свои два гранатомета.

- Инструкция, как стрелять, есть на корпусе, - сказал Дима. - Но я еще покажу. Пока читайте, - он посмотрел на часы. - Пять минут отдыха.

Небо светлело, но свет еще казался неуверенным, расплывчато-серым. Деревьям метрах в десяти, видимым из канавы, не хватало четкости. Рассмотреть инструкцию Марек, как не старался, не смог. То ли шрифт был чересчур мелкий, вытертый, то ли зрение так и не оправилось после того, как воздушная волна пришла ему в голову. Черные точечки шныряли перед глазами. Текст двоился.

В отдалении пролетел самолет. На севере вновь, но глуше, чем вчера, загрохотало. Марек пожалел, что рядом нет вчерашнего эксперта по артиллерийским системам.

- Мужики, - сказал Дима, - сейчас идем тихо, пригибаясь. Время хоть и раннее, но береженого, сами понимаете. До базы около километра, холмик от бомбоубежища нас вначале прикроет. Дома слева. Кладбище через дорогу и насыпь справа. Сейчас пять пятнадцать, к пяти тридцати пяти мы должны уже быть на позициях. Наши цели - центральные ворота, техника рядом с ними и наблюдательные вышки. Дальше - не даем скотам высунуться. Всем все ясно?

- Вроде, да, - сказал Алексей.

Марек кивнул.

- Сашка, все, беги к ферме, - сказал Дима.

Мальчишка, потоптавшись, неуклюже обнял отца.

- Беги, - поторопил Дима.

Сашка через пологий склон выбрался наверх. Разобрали тубусы. Как и прочие, Марек повесил свои 'мухи' на плечо. Терпимо. Килограммов шесть, наверное.

Рэмбо!

- Пошли, - сказал Дима.

Он выдвинулся первым, Максим встал последним. Шли молча. В низинке было полно мусора и битого кирпича. Где-то потявкивала собака. Шелестел в кустах ветер. С насыпи через дорогу периодически летел мелкий песок.

Солнце всплывало, расстилая по небу дымные красные усы.

Страха у Марека не было. Было ощущение предначертанности, судьбы. Шагая за Сергеем, он думал: вот я, Марек... нет, Марк Канин, с каждым метром обретаю настоящего себя, свою историю, жизнь, мир, дом.

Я готов за все это воевать.

Я могу умереть и я не могу умереть. Я, в сущности, бессмертен, потому что моя физическая смерть совсем не означает прекращения существования. Я растворюсь, я застряну в корнях и листьях, в земле и в воздухе.

В воздухе обязательно.

Это же не я иду, это целый мир идет спрашивать ответа. Дина и мама, и Андрей, и Свиблов, люди, сожженные в Пеструхино, люди, погибшие под Вязьмой.

Даже те, кто сейчас прорывает фронт под Новомосковском.

Ему действительно так казалось. Он чувствовал в себе их жизни, их души, как зыбкие, но стойкие огоньки. Он вообще ощущал себя не вполне человеком. Он был одновременно и небом, наблюдающим, как четыре точки следуют за пятой, и землей, лениво проминающейся под ботинками и туфлями. Он был домами, ревниво охраняющими сны их обитателей, и молчаливо, сердито провожал блеском стекол следующую мимо группу. Он был ветками и воробьями. Полиэтиленовым пакетом. Пластмассовым колесом от детского велосипеда. Беспородным псом, пересекающим дорожное полотно.

Он был Димой, который думал, что ведет их на верную смерть. И по другому было нельзя. Им бы день подготовки, хотя бы день, тогда первые минуты боя не сожрут и так крохотный отряд.

Но, может, и не сожрут.

Дима незаметно мотал головой и сплевывал через зубы. Хрен вам! Это мы всех сожрем. Не дождетесь!

Он был Саней, припустившим огородами к недостроенной ферме, стоящей на возвышении и зияющей выбитыми окнами. Он ревел, он глотал на бегу соленые слезы, потому что боялся, что ни отца, ни брата больше не увидит. 'Калаш' бил его по бедру, будто отцовская рука - не о том думаешь!

Он был Сергеем, спина которого покачивалась впереди. Сергей вспоминал, как позавчера ссорился с женой. Что она тогда там сказала? Чтобы я сдох? Так это вполне может случиться. А вообще - глупо же, грыземся из-за ерунды. Всегда грыземся из-за ерунды, забывая о важном.

Он был Алексеем, нервно сжимавшим автомат. Где-то внутри него засел страх, который водка лишь загнала чуть глубже. От страха пружинило колени, и ему казалось, что при неосторожном движении его может подкинуть на два-три метра в воздух. А еще у него было стойкое ощущение, что отряд давно ведут, и натовцы медленно сползаются к ним, готовые в любой момент открыть огонь.

Он был Максимом, в душе которого кипела холодная ненависть. Он думал: это моя земля и это мой город! А вы пришли... Вы зачем пришли? А если я к вам приду? Вы думаете, мы ползать будем перед вами?

Вы же гниль, гангрена, порча. Вы же только изгадить можете! Облапошить, высосать, нажиться, убить. Бойтесь теперь!

Мы идем! Я иду!

- Я иду, - повторил за ним Марек.

Он был целый город, замерший в ожидании. Он вбирал в себя тысячи людей и растекался по области. Он чувствовал время, бег секунд, сокращения сердечных мышц, ток крови, рост и деление клеток. Он ощущал электричество эмоций. Ему казалось, что он может управлять всем этим. Мир, люди ждали его команды, импульса, чтобы понять, собраться и шагнуть навстречу выбору.

Он был - напряжение перед боем.

- Марек! - Дима заставил его очнуться, потянув за рукав вниз.

Ощущение единения отодвинулось, но не пропало совсем.

- Что? - спросил Марек, оглядываясь на присевших у бетонного кольца Алексея и Сергея.

Максим перебрался вперед и осторожно выглядывал из-за бугорка. Со стороны базы светило несколько фонарей - размытые пятна света плыли над стеной из серого, силикатного кирпича.

- Все нормально? - спросил Дима.

Марек кивнул.

- Тогда сядь.

Дима потянул с его плеча 'муху'.

- Мужики, показываю один раз.

Он вскинул гранатомет.

- Открываем заднюю крышку, выдвигаем трубу до упора, - Дима последовательно проделал с 'мухой' обозначенные манипуляции. - Диоптр и прицельная планка встают вертикально. Чтобы взвести ударный механизм, необходимо предохранительную стойку с диоптром опустить назад и вниз. Все, взведено.