Очерк о родном крае (СИ)

Электричества не было. Закат над крышами подкрашивал небо.

- А это 'Ноны', - сказал собеседник, расслышав в рокоте изменившуюся тональность.

- Думаете, наступают? - спросил Марек.

- А куда денутся? Неделя, и здесь будут, если не быстрее. Укрепленных позиций после Новомосковска у НАТО, считай, и нет.

- Скорее бы! - выдохнула Дина.

- Это да, - вздохнул собеседник, затушил сигаретку и исчез также бесшумно, как и появился.

- Хорошо грохочет, - сказал Марек.

- А я вот думаю, - произнесла Дина, - как далеко мы пойдем. В сорок пятом остановились, а теперь приходится отбиваться по новому. Нельзя останавливаться, надо их всех под корень, как они, методично.

- И чем мы будем от них отличаться? - спросил Марек.

- Справедливостью, - сказала Дина. - Они должны ответить за все. Это справедливо. Если все они умрут, это тоже будет справедливо. То, что они несли нам, они же сами и должны полной мерой испытать на себе.

- Даже женщины и дети?

Дина резко повернулась к нему.

- А ты считаешь, что их вины нет?

- Но они же... Они тут не причем.

- Потому что это было бы справедливо! - выкрикнула Дина. - Сколько убито здесь? А под Вязьмой? А в Орле и на Балтике? По всей России? Эти люди были при чем? Расстрелянные, замученные. Эти люди в чем провинились? Андрей - в чем? А эти, типа невинные... жрут на крови и веселятся на крови. Пикники, подгузники... В их мире ничего страшного, кроме детской сыпи, не происходит! Страдаем-то мы! И умираем мы! Нет их вины? Есть! Она огромна! И этот страх, что мы придем и спросим за все, передается им из поколения в поколение. Они знают свою вину!

Марек сгорбился.

- В сущности, ты права, - признал он. - Только у нас не получится.

- Почему? - спросила Дина.

- Пожалеем.

- У меня к ним жалости нет, - сказала Дина, как отрезала.

- Это сейчас, - шепотом, чтобы она не слышала, озвучил Марек.

Свиблов появился тем же вечером, ближе к ночи. Посветил фонариком в окно, когда они пили холодный чай на кухне, позвал Марека на улицу.

Марек вышел, они быстро поздоровались. Канонада, кажется, стихла. Небо было чистое, звездное.

- Рад, что вас не взяли, - сказал Свиблов.

Они отошли подальше от окон, поближе к темно-синему или темно-фиолетовому 'пассату', который, видимо, служил Александру Михайловичу разъездным транспортом.

- Канонаду слышали? - спросил Марек.

Свиблов кивнул. Лицо у него было усталым, мятым. Глаза запали.

- Да, по этому поводу я как раз здесь.

- А вы выедете?

- Не беспокойтесь, есть пути. Тем более, это в некотором смысле полицейское авто. Пропустят. Ситуация такая: вы еще не передумали насчет своего участия в боевой группе?

- Нет.

- Тогда на рассвете ждите Диму.

- Понятно.

Свиблов щелкнул зажигалкой.

- Есть информация, - сказал он, - что НАТО послезавтра или чуть позже оставит город и область, оттянет части к югу, к Воронежу, возможно, к Белгороду. Там большая база снабжения. А до эвакуации эти уроды хотят устроить здесь резню.

Марек почувствовал, как похолодел затылок.

- Вы серьезно?

- Да. Расстреляют всех, что взяли сегодня. Возможно, взорвут школу. Что еще? Гранаты в толпу. Снайпер на высотном здании. 'Леопарды' из Рогожино пойдут прикрытием, будут, думаю, бить по городу и сеять панику.

- Зачем?

Свиблов усмехнулся.

- Это интересный вопрос. Он лежит в плоскости того, что движет людьми. Почему один человек считает возможным убить другого?

- И почему?

- Потому что он считает себя в праве решать его судьбу, - ответил Свиблов. - Потому что он считает себя лучше и сильнее. Потому что думает, что может брать все, что захочет - ресурсы, земли, надежды, жизни. Так формируется любая власть, проросшая на теории превосходства - расового, национального, религиозного, какого угодно. Посмотрите, кем мы всегда были для Запада? Варварами, дикарями, пожирателями младенцев, опасной кровожадной ордой. Не одну и не две сотни лет Запад уже транслирует этот образ. Знаете, почему? Потому что только так формируется ненависть, страх, желание убить в тех, кто эту власть вынашивает в себе, кто ее подпирает, в ком она растет. Только так любой европейский или американский недоносок получает индульгенцию от всех тех зверств, что совершает на нашей земле. Мы для него - недолюди, законная добыча, генетический мусор. В его представлениях о жалости, совести, порядочности, честности, гуманности нас уже нет. Но это все-таки оружие обоюдоострое.

- Вы про перестать тоже видеть в них людей? - спросил Марек.

- Да, - кивнул Свиблов, - совершенно по Конфуцию. Хотя бы на время. Ну, все, - он заторопился. - Я поеду. Завтра...

Он щелкнул зажигалкой. Его лицо на мгновение осветилось, грустно блеснули глаза. Сделав шаг, Свиблов повернулся.

- Завтра и вы, и я можем умереть, - сказал он. - Я вам не хотел... Чтобы предотвратить резню, нам придется действовать почти без подготовки. Может быть, это будет отчаянная атака смертников. Шансы совсем не велики, но по-другому, как вы понимаете, не получится. Если вы хотите отказаться...

- Нет, - сказал Марек, - нет, я пойду.

- Спасибо.

Водитель 'пассата' зажег фары. Фигура Свиблова, отрастив длинную тень, шагнула в их свет. Зазвонил телефон.

- Да! - Держа трубку у уха, Свиблов потянул на себя дверцу.

Марек успел добраться до крыльца.

Это его и спасло. Когда он обернулся, из черноты неба на 'пассат' на белесом, почти бездымном хвосте упала смерть.

Дом вздрогнул, и крыльцо встало на дыбы. Скрученный как полотенце воздух хлестнул Марека по лицу и отбросил на перила.

Из 'пассата' с грохотом ударил столб пламени, мертвой пастью раскрылся капот. Свиблова отшвырнуло в сторону вместе с дверцей, и он неподвижной изломанной куклой распростерся на земле.

Водитель сгорел.

Запоздало, откуда-то со второго этажа, посыпалось стекло. Черный дым повалил из автомобиля в темное небо. Пламя, быстро опав, отблесками испятнало землю.

- Марек!

Мама с истошным криком выбежала из подъезда и остановилась на ступеньках, в оцепенении глядя на останки 'пассата'.

- Ничего, я жив, я здесь.

Марек поднялся. В ушах у него звенело. Из носа капало. Один глаз почему-то плохо видел, все расплывалось.

- Маричек!

Мама вцепилась в него, не давая ни отряхнуться, ни остановить кровь. Так он и капал, на себя, на нее.

Выбежала Дина.

- Кто?

- Свиблов, - выдохнул Марек, хлюпнул носом. - С беспилотника. Вроде бы.

Кто-то, пригибаясь, выбежал из соседнего подъезда с огнетушителем. Полилась, зашипела, накрывая пламя, пена.

- Нелюди! - закричала женщина на весь двор. - Господи, когда же им воздастся?

А Марек чувствовал себя как под болеутоляющими. Деревянное тело. Деревянная душа.

Ночь Марек не спал. Не мог. Мама, приняв какие-то таблетки, легла. Дина осталась сидеть с ним на кухне. Будто сторож.

- Я уйду сегодня, - сказал ей Марек.

- Куда? - спросила Дина.

- Воевать.

Слово было словно водораздел. Марек ощутил, как с этим словом все в нем встало на свои места. Странно, подумалось ему, иногда жизнь оказывается исполнена смысла только в ожидании скорой смерти.

Дина подержала пальцы над огоньком свечи.

- А ты готов?

Марек пожал плечами.

- Не знаю. Кажется, да.

- Тогда не жалей их, пожалуйста, - сказала Дина.

- Там не будет времени кого-то жалеть, - сказал Марек.

- Погоди! - Дина вскочила. - Тебе надо что-нибудь собрать с собой!

Она заметалась по кухне, выдвигая ящички и хлопая дверцами.

- Зубную пасту и щетку?

- Нет. Спички. Соль. Сахар. Это все пригодится.

- Нет-нет, - сказал Марек. - Зачем? Я же не в поход иду.

- Верно, - Дина на мгновение остановилась. - Голова дурная. Но тебе совершенно точно не помешают несколько бутербродов. И еще я соберу тебе аптечку!

Она выскочила из кухни. Слушая, как Дина копошится в маленькой комнате, Марек думал, что, наверное, должен чувствовать что-то особенное, а не чувствует ничего. Сидит, смотрит на оплывающий стеарин.