Жуков

Приобщение к политике шло неспешно. Мастера, пишет Георгий Константинович, мало читали, и, кроме Ф.И.Колесова, никто в мастерской не разбирался в политических делах. Несмотря на слабую политическую осведомленность, мастера-скорняки, вспоминал Жуков, все же знали о расстреле рабочих на Ленских приисках и повсеместном нарастании революционного брожения, а Колесов изредка приносил большевистские газеты «Звезда» и «Правда».

В 1912 году Георгий Константинович окончил учебу, и дядя Миша дал ему в виде наградных небольшую сумму денег и, как положено после окончания учебы, костюм-тройку, пальто демисезонное, пальто зимнее на меху с каракулевым воротником, обувь и белье. Получив месячный отпуск, Георгий поехал домой, в Стрелковку. На полустанке Оболенское его встретила мать, долго плакала и обнимала сына. Устинья Артемьевна очень изменилась за эти четыре года и состарилась. Маша выросла и стала настоящей невестой. Отец сильно постарел и еще больше согнулся — ему шел семидесятый год.

Через день после возвращения в Стрелковку Георгий принял участие в покосе. Поначалу он уставал, потел, видимо, сказывался долгий перерыв. Потом все пошло хорошо: косил чисто, не отставая от других. «Вечерами, забыв об усталости, молодежь собиралась около амбара, и начиналось веселье, — вспоминал Георгий Константинович. — Пели песни, задушевные и проникновенные. Девушки выводили сильными голосами нежную мелодию, ребята старались вторить молодыми баритонами и еще не окрепшими басами. Потом плясали до упаду. Расходились под утро и едва успевали заснуть, как нас будили, и мы вновь отправлялись на покос. Вечером все начиналось сначала. Трудно сказать, когда мы спали».^[10]

Односельчанам Георгий Жуков запомнился бойким и веселым парнем, «грозой девок». Они рассказывали о его столкновении с почтальоном Филей из-за приглянувшейся ему Мани Мельниковой. Филе не понравилось, что Георгий танцует с Маней. Он выхватил револьвер, который почтальону полагался по роду службы, и пригрозил: «Еще раз станцуешь с Маней, убью!» Но Георгий ловко вырвал у соперника револьвер, забросил оружие в кусты и как ни в чем не бывало продолжал танцевать с Маней. Фили же и след простыл. Позднее Георгий Константинович вспоминал: «Я когда молодым был, очень любил плясать. Красивые были девушки!»

В ту пору Георгий Константинович питал серьезные чувства к Нюре Синельщиковой. Когда она вышла замуж за другого, Жуков, узнав об этом, приехал в деревню и не своим голосом кричал: «Нюрка, что ты сделала?!» Родне едва удалось успокоить Георгия и убедить его не делать глупостей. Много лет спустя Жуков подарил ей свои «Воспоминания и размышления», надписав: «А. В. Синельщиковой — другу моего детства на добрую память».

Отпуск пролетел быстро, и нужно было возвращаться в Москву. В предпоследнюю ночь пребывания Георгия дома в соседней деревне Костинка случился пожар. Дул сильный ветер, и огонь, занявшийся посредине деревни, стал быстро распространяться на соседние дома, сараи и амбары. Молодежь в это позднее время еще гуляла и издалека заметила густой дым. Все бросились в пожарный сарай, быстро выкатили бочку и потащили ее на руках в горевшую деревню. Несмотря на отчаянные усилия пожарных команд, которые собрались из соседних сел, выгорело полдеревни. Георгий, пробегая с ведром воды мимо одного дома, услышал крик: «Спасите, горим!» Он бросился туда, откуда раздавались крики, и вытащил испуганных до смерти детей и больную старуху. Наутро обнаружились две прожженные дырки на новом пиджаке — подарке хозяина.

Вернувшись в Москву, Георгий продолжил работу в мастерской М.А.Пилихина на должности молодого мастера (подмастерья). «Хозяин спросил, как я думаю дальше жить: останусь ли на квартире при мастерской или пойду на частную квартиру? — вспоминал Георгий Константинович. — Если останешься при мастерской и будешь по-прежнему есть на кухне с мальчиками, то зарплата тебе будет десять рублей; если пойдешь на частную квартиру, тогда будешь получать восемнадцать рублей.

Жизненного опыта у меня было маловато, и я сказал, что буду жить при мастерской. Видимо, хозяина это вполне устраивало, так как по окончании работы мастеров для меня всегда находилась какая-либо срочная, неоплачиваемая работа. Прошло немного времени, и я решил: „Нет, так не пойдет. Уйду на частную квартиру, а вечерами лучше читать буду“.

На Рождество я вновь съездил в деревню, уже самостоятельным человеком. Мне шел 17-й год, а самое главное — я был мастером, получавшим целых десять рублей, а это далеко не всем тогда удавалось.

Хозяин доверял мне, видимо, убедившись в моей честности. Он часто посылал меня в банк получать по чекам или вносить деньги на его текущий счет. Ценил он меня и как безотказного работника и часто брал в свой магазин, где, кроме скорняжной работы, мне поручалась упаковка грузов и отправка их по товарным конторам.

Мне нравилась такая работа больше, чем в мастерской, где, кроме ругани между мастерами, не было слышно других разговоров. В магазине — дело другое. Здесь приходилось вращаться среди более или менее интеллигентных людей, слышать их разговоры о текущих событиях».^[11]

А события клубились над Россией темными тучами.

Глава II. Буду честно драться за Россию

Начало Первой мировой войны, затянувшей в свой огненный водоворот восемь европейских государств (Германия и Австро-Венгрия — с одной стороны, противостоящие им Англия, Франция, Россия, Бельгия, Сербия и Черногория — с другой), запомнилось Г.К.Жукову погромом иностранных магазинов в Москве. «Агентами охранки и черносотенцами под прикрытием патриотических лозунгов был организован погром немецких и австрийских фирм. В это были вовлечены многие, стремившиеся попросту чем-либо поживиться. Но так как эти люди не могли прочесть вывески на иностранных языках, то заодно громили и другие иностранные фирмы — французские, английские».^[12]

Осенью 1914 года добровольцем ушел на фронт Александр Пилихин. Звал с собой и Георгия Жукова, но тот отказался. В «Воспоминаниях и размышлениях» этот отказ мотивируется довольно обстоятельно: принято такое решение было под влиянием Ф.И.Колесова, который считал, что неимущим воевать не за что. Однако в мемуарах оценки начального периода войны с сугубо классовых позиций выглядят уж чересчур официозными, в духе влияния гораздо более позднего времени. Видно, Жуков чего-то не договаривает. Ведь знал он, что Михаил Пилихин гордился поступком старшего брата, а Александр прислал с фронта письмо, где писал: «Я, сын своей Родины, не мог оставаться без участия». Его на фронте тяжело ранило, и он был эвакуирован в госпиталь в Москву. Из госпиталя Александр выписался инвалидом и вернулся домой к отцу. В феврале 1918 года А.М.Пилихин добровольно вступил в Красную Армию и погиб в боях под Царицыном.

Жуков по-прежнему работал в мастерской, но жил уже на частной квартире в Охотном Ряду, что снимал за три рубля в месяц у вдовы Малышевой. Дочь ее Марию он полюбил, и вскоре они решили пожениться. Но война спутала все надежды и расчеты. В связи с большими потерями на фронте в конце июля 1915 года был объявлен досрочный призыв молодежи рождения 1896 года. Подходила и очередь Жукова. «Особого энтузиазма я не испытывал, так как на каждом шагу в Москве встречал несчастных калек, вернувшихся с фронта, и тут же видел, как рядом по-прежнему широко и беспечно жили сынки богачей, — отмечал в своих мемуарах Георгий Константинович. — Они разъезжали по Москве на „лихачах“, в шикарных выездах, играли на скачках и бегах, устраивали пьяные оргии в ресторане „Яр“. Однако считал, что, если возьмут в армию, буду честно драться за Россию».^[13]

М.А.Пилихин, ценивший Жукова как хорошего работника, предложил устроить так, что его оставят на год по болезни, а может быть, — и по чистой. Однако Георгий посчитал, что по своему долгу обязан защищать Родину. Вряд ли его взгляды могли так поменяться за сравнительно короткий срок. Понятно, что причины первоначального отказа идти на фронт заключались отнюдь не в отсутствии патриотизма или смелости.