Свод (СИ)

— Бачыш, Казик, — уже без нажима, мягко попрекнул слугу пан, — я ужо даўно пра гэта ведаў, але цябе ніяк ні караў[iii]. Ну, — видя полный раскаяния взляд, успокоил Шыского Якуб, — не переживай. Про то мне пан Свод сам рассказал. Мне ведь известна эта его маленькая слабость, впрочем, пан Ричмонд и сам этого не скрывает. Что тут такого, я тоже иногда могу себе позволить подогреть вином промёрзшую кровь. Когда это делается понемногу и нечасто, так это не грех. Ох, — наигранно вздохнул Война, — разговор-то сейчас не о том. Мы с паном Сводом много говорили о тебе, Казик...

— Пра мяне...?

— Пра цябе. А как ты думал? У нас с паном Ричмондом, как и у всяких добрых приятелей, нет друг от друга никаких секретов. Мне даже известно, что пан Свод пообещал тебе за то, что ты станешь иногда оказывать ему услугу и втайне от твоего отца приносить из погребов вина. Вот давай проверим? Пан Свод пообещал тебе…, — Якуб сделал паузу, после которой Казику ничего не оставалось, как продолжить:

— …пан Рычманд..., паабяцаў мне навучыць біцца, як сапраўдны лыцар[iv].

Война округлил глаза. Он ожидал от слуги какого угодно ответа, только не этого. Хитрый план, до этого времени действовавший безотказно, нужно было срочно править.

— Всё так, — продолжил Война, — ты не соврал. Я вот только одного понять не могу, зачем тебе это, Казик?

— А як жа, — снова оживился тот, — мне, як i любому трэба ўмець бараніць сваіх. Такое робіцца наўвокал[v]...

Якуб молчал. Глаза Казика Шыского были полны вдохновения и решимости. Не было никакого сомнения, он говорил то, что думал.

— Всё верно, — повторно согласился Война, продолжая гнуть свою линию, — тут с тобой не поспоришь. На самом деле, своих защищать надо, …а то нападёт кто-нибудь, вон как на нас с паном Сводом. Кстати, он ничего тебе об этом не говорил?

— Не, пан Война...

— Не говорил. — Якуб намеренно сделал паузу, дабы увеличить весомость сказанного после. — А оно, видишь, как обернулось? М-г, — добавил он двусмысленно, — и рыцарское умение пана Свода нам в схватке с разбойниками не помогло?

— Ды як гэта? — возмутился Казик. — Ён жа застаўся цэлы! — В глазах слуги вспыхнул запоздалый страх. Он съёжился так, будто подумал, что молодой пан, услышав эти слова, его непременно ударит. — Прошу простить меня, пан Война, — так и не дождавшись взбучки, полным раскаяния голосом произнёс Казик, — я сам, бывае, не разумею, што кажу[vi]...

Якуб кивнул, принимая извинения. Он почувствовал, что пришло-таки время задавать те вопросы, что терзали его на протяжении всего вечера.

— Бог судья твоему языку, — начал пан, — ты мне лучше скажи, куда это наш пан Свод ездит кататься в то время, пока я не могу составить ему компанию? Может быть, к какой-нибудь паненке присматривается в Жерчицах или Патковицах...? — Якуб намеренно упомянул эти селения, надеясь дать хоть какую-то почву своим подозрениям.

— Ды не, — отмахнулся Казик, — якое там? Ён, відаць, і блізка цяпер не сунецца да тых лясоў. Катаецца кудысьці ў старану Отчына, ды і то, не паспее з’ехаць з двара, як адразу дадому вяртаецца[vii]...

— Это и хорошо, — не дал договорить слуге пан Война, — ты же понимаешь, Казик, как я переживаю за то, чтобы нашего гостя больше никто не обидел? Смотри, теперь я каждый день буду тебя спрашивать о том, чем занимался пан Свод, и ты мне будешь всё рассказывать. Пан Ричмонд очень важный господин, поэтому мы должны внимательно следить за ним в наше неспокойное время. Ты слышал о том, что произошло вчера возле старой церкви?

— Не...

— Ну, раз не слышал, так и я не стану тебе этого пересказывать. Скоро сам всё узнаешь, одно только скажу, не дай бог, чтобы наш английский гость попал в подобную историю.

Иди, Казик. Утром позову тебя к себе с докладом о том, как пан Свод спал, сколько пил? И, не дай бог, не вздумай ему показать, что присматриваешь за ним. Он приехал отдыхать, вот пусть и отдыхает. Если только он мне скажет, что заметил, как ты за ним следишь, я тебе все твои грешки припомню, слышишь, Казик, все!

Шыски поклонился и вышел из панской спальни, а пан Война снова устроился возле тёмного окна, где долго просидел в глубоких раздумьях и лёг спать далеко за полночь.

Утро не задалось. Моросил противный холодный дождь, и в нетопленных покоях замка стало неуютно. По этой причине Якуб не выспался, поднялся рано и был зол, подгоняя заспанного Антося и слуг, не спешивших разводить в печах огонь. Они, де, ждали распоряжения пана для этого. Когда же после предрассветного панского разгона по комнатам замка наконец-то стал разлетаться лёгкий запах дыма, и стало заметно теплее, пан Война с чувством выполненного долга отправился к себе в спальню, намереваясь спокойно вздремнуть.

Но, как говорят в народе: «видно, не судьба». Не успел он лечь, как в дверь спальни, рассыпаясь в извинениях, постучал Марек Шыски, отец Казика. Старый слуга доложил, что приехал пан Патковский и срочно просит встречи с молодым паном. Пришлось несчастному Якубу, с неописуемой тоской поглядывая на манящую, неприбранную постель снова одеваться.

Пан Альберт ожидал его в гостиной. Он стоял возле окна, держа подмышкой мокрую шляпу, с которой к моменту появления Якуба, на пол натекла целая лужа дождевой воды. Голова мельницкого судебного писаря была пугающе взлохмачена. Похоже, ему сегодня повезло даже меньше, чем Войне, и его подняли ещё далеко до восхода солнца. Якуб поприветствовал пана Альберта, отмечая про себя, что одежда судебного писаря, также как и шляпа, промокла насквозь.

— Вина? — Не дожидаясь рассказа Патковского о причине столь раннего визита, предложил Якуб.

Бывший писарь колебался, как видно боясь потерять так необходимую сейчас трезвость ума. Он никак не мог решить, что на это ответить. Видя нерешительность гостя, Война позвал Марека и приказал ему немедленно принести пану Альберту подогретого вина и что-нибудь переодеться. Слуга тут же умчался в винный погреб, а Война помог соседу снять промокший плащ и усадил его поближе к тёплой стене, за которой помещалась печь.

Морщинистое лицо продрогшего пана Альберта было обветрено, тонкие, сжатые губы отливали какой-то болезненной синевой. Почувствовав у стены благостное тепло, он задрожал всем телом и, стесняясь лязга собственных зубов, всё молчал, нагнетая напряжение на и без того тягостную тишину. Якуб мягко положил свою руку на плечо гостя:

— Пан писарь, — тихо произнёс он, — я вижу, что какие-то обстоятельства подняли вас из постели очень рано. Вы сильно промокли и, поверьте, я сделаю всё возможное для того, чтобы вы не попали в лапы хвори. Но, …может быть вы всё же расскажете, что случилось?

Патковский с готовностью судорожно выдохнул:

— Юрасик. Он сегодня ночью искалечил ещё двоих людей Хмызы…

Война невольно выпрямился и медленно повернулся в сторону окна. Его брови сосредоточено сошлись у переносицы, выдавливая кривую складку сильного напряжения.

— Где, — задумчиво спросил он, — там же, у старой церкви?

— То-то и оно, — поворачиваясь спиной к тёплой стене, ответил Патковский, — он напал на них в скрытом лагере Базыля. Двое стаяли в дозоре. Один, как видно, уснул, а второй караулил…

— А откуда это вам известно?

Пан Альберт потянул носом:

— Задолго до рассвета, — тихо сказал он, — у моего гумна объявился Хмыза с кучей своих головорезов. Переполошили всех, но когда увидели, что меня в моём убежище голыми руками не возьмёшь, Базыль вызвал меня для разговора. Я вышел и мы поговорили.

Знаете, пан Якуб, вначале я был сильно перепуган и не очень-то мог понять, о чём идёт речь. Должен сознаться, что пришёл я в себя только тогда, когда Базыль начал что-то говорить о том, что де это мы: я, вы, Жыкович с сыновьями, да и все остальные подкупили кого-то, кто, наряжаясь Юрасиком, убивает его людей…

Якуб, услышав это, задержал дыхание:

— Ох, как…, — с трудом выдохнул он.

— Да, — продолжал Патковский, — но и это ещё не всё. Дальше Хмыза сказал, что, начиная с сегодняшнего утра, за каждого из своих людей, изувеченного Юрасиком, он будет сжигать и разорять один маёнтак, из принадлежащих тем, кто, как он думает, состоит в сговоре против него!