Синюха (СИ)

   Он припарковал урал боком на ровном участке, примерно за сотню метров от Синюхи, на самой границе со Свистелкой - с такого расстояния и не выгоришь, и всё хорошо разглядишь. Вот и глянул Фадеев разок-другой и тут же успокоился, облегчённо вздохнув: туч нет, просека считай пустая, ни деревьев на ней, ни зарослей, только местами немного пожухлой травы, но это так, прогорит без следа и следствия.

   Сашка, приоткрыв окошко, наклонился.

   - Щас, народ, - промурлыкал он. - Щас всё будет.

   И он, хитрющая зараза, с улыбкой доставал откуда-то из загашников канистру со спиртом, сало, картошку, огурцы, и всё это дело, украдкой поглядывая на Синюху, толкал народу в окно. Фадеев, открыв канистру, разливал по стаканам спирт, а мягкое и чарующее свечение очага разливалось по земле и деревьям, играло на запотевших стёклах, на лицах мужиков, проникая в самые тёмные уголки этого странного и чужого мира. Поистине удивительный свет! И вроде его немного, а без труда разглядишь всё, что нужно.

   Борька пальцами теребил свой мундштук.

   - Зиму бы поскорей, - сказал он. - А то вон слякоть одна.

   - Будет тебе, - улыбнулся Петро. - Скоро уже, в ноябре.

   - Яшка-то пропал, - вспомнил Витька. - Недели три уже не заходит.

   Фадеев хлопнул спирту, закусил огурцом:

   - Он же хрен такой... его ж, блядь, как помянешь, так сразу и вылезет.

   Никто не знал, каким образом появился в Параллелях Яшка, но все его боялись, как огня; никого он, правда, никогда не трогал и в общем-то, как-то худо-бедно за эти годы народ с ним ужился. Идёшь вот так бывало в потёмках, а он появится откуда ни возьмись, и давай следом, как та попрошайка. Протащится метров сто, а там и сгинет, что призрак. Часто околачивался Яшка возле Выселок, пугал людей, окрестных собак. Давно уже собирались мужики засветить ему рыло, а никто так и не смог - даже Фадеев; ружьём его гнать было бесполезно, матом крыть не перекрыть. Встанет ночью как вкопанный где-нибудь посреди дороги, или у забора - и ни туда, ни сюда.

   Очаг мало-помалу выгорал и сырая, липкая тьма всё больше заливала просеку; клубился над ней жидковатый кисель, а дальше, к востоку, всё в нём окончательно утонуло; но тут вдруг Витька ощутил, как нечто неизвестное, словно магнит, потянуло его наружу, туда, в бирюзовую полумглу. Сам не свой, он машинально, как марионетка, пробрался к открытому борту урала, поднатужился, спрыгнул: земля под ногами оказалась квелая, гниловатая, и он хорошо видел округу в этом призрачном свете, и только на самой границе Свистелки уже сгущался этот страшный полумрак, сквозь который не пробьётся ни один прожектор. Уши забило пробками, и он снова услышал тихий назойливый гул, будто в голове у него жужжала электробритва.

   Подняв глаза, Стрельников увидел туман.

   Он провис над просекой, как рваная, белая простыня.

   Кто-то спрыгнул у него за спиной, и вся эта слабость и жужжание ушли; Витька оглянулся, а там Кувшинов, тихо подобрался к нему, руку на плечо положил и на лес кивает, на деревья.

   - Ну что, - шепнул он. - Прогуляться решил?

   - Накрыло...

   - А я даже знаю, что тебя накрыло.

   - Ну?

   - Видишь?

   Он присмотрелся, но ничего не увидел:

   - Не вижу.

   - Даже я из машины увидел, - Сашка улыбнулся. - Не художник ты, Вить, глазомер у тебя не развит. Короче, видишь дерево кривое впереди?

   - Ну.

   - Слева два камня видишь?

   - Ну.

   - Вот между ними и смотри.

   Глянул между камней, а там, в густом, шевелящемся полумраке чьё-то тело: сухощавое, горбенькое, с высоким хохлатым загривком, только головы не видно. Но голова-то у него была, только она, видать, слишком глубоко сидела между этих массивных, окутанных шерстью плеч, но глазища были жуткие - сверкали они, как два пунцовых кристалла.

   Он чувствовал, как холод разливался у него по телу, а горло стянуло страхом.

   - Яшка?

   - Может и Яшка, кто знает, - Кувшинов щурился. - Смотри какой красавчик, с хохолком, а глазища смотри какие. В гости к такому нырнёшь, так вместо ужина зайдёшь. Только понять не могу, почему так открыто стоит, ведь пальнут же разок-другой, так потом костей не соберёт. Так что либо знает, что не выстрелим, либо просто в хламину отбитый. Видно и вправду Яшка. Прав Володька, как помянешь, суку, так тут же и явится...

   Вдалеке громыхнуло, когда синюю полутьму разорвал ослепительный свет, и мощные лучи беспорядочно застреляли по дальней стене киселя: из-за северной краюхи леса, одна за другой выскакивали машины - два камаза, самосвал и красно-белая пожарка, нива, какой-то стародревний уаз; уазик был мутно-зелёный, с яркими, жёлтыми фарами - это явно приехал на нём Мамаев из далёкого Хомута, а в белой Ниве, вероятно, катился Юрка Грязнов. Грохоча моторами, машины гнали к Синюхе прямо через ночную просеку.

   Витька снова глянул между камней, а тело как ветром сдуло. Кувшинов докурил и пошёл к уралу, когда колонна пронырнула туманный овраг и неторопливо покатила по жидкой, грязной проплешине; слегка повернув на юг, она уходила куда-то в туманные дебри. Гикнул среди чёрного леса кто-то потусторонний, и Витька, суеверно вздрогнув и оглянувшись, побежал вслед за Сашкой.

   Кренясь с боку на бок, машины неповоротливо подкатили к уралу, а там и примостились вокруг него, кто передом, кто бочком: из кабин-кузовов высыпали мужики с Пихтовки и Хомута. Люди встречались на туманной, остывающей просеке, до хруста жали друг другу руки. Дружба, как говорится, монета неразменная, а особенно здесь - на стыке временных пространств.

   Выбравшись из нивы, Грязнов печально посмотрел на очаг.

   - И это всё, что нам осталось? - сказал он. - Вот этот задохлик обосранный?

   - Кто ж виноват, Юр, - улыбнулся Петро. - Что этот задохлик к нам сегодня прилетел.

   - Фомка не зевай, на то и ярмарка! - перехватил Кувшинов. - Петька, ты лучше скажи ему, всё, что думаешь!

   - Шлёт их кто-то, - сказал Кузнецов. - Мы только сегодня въехали.

   - Да кто ж их шлёт-то? - Юрка был похож на большого, красного поросёнка. - Дед Мороз что ли?! Придумали, тоже мне! Экскременты им, понимаешь, из Ада шлют! Вы вот всё шутки шутите, а у меня вон скоро гараж в Пихтовке развалится! Так гремит, что валидолом напасаться не успеваю.

   - Да не кипятись ты - решим с Тринадцатой.

   Юрка отмахнулся:

   - Да знаю я ваше "решим"! Три года уже решаем, а толку-то ноль!

   - Ты только свистни, Юр, - брякнул Фадеев. - Я вон ружьишко, топорик, и вперёд.

   - Ты-то ладно, Володь, этих бы приматов собрать.

   - Ну так давай, - грызя папироску, Сашка тихо балдел; он убирал из-под сидений в кабине какой-то продуктовый мусор, какую-то старую хрень, потом спрыгнул на землю, натуго перевязывая мусорный пакет. - Ты ж у нас главная обезьяна, вот и собирай. Только жопой чувствую, когда всех соберёшь, от твоей Пихтовки, Юра, камня на камне не останется.

   - Ты давай не трави, слышишь! - прикрикнул Грязнов. - И так без тебя хреново!

   Откуда-то из синего полумрака подошёл к ним Мамаев, такой же крупный, как и Юрка, только бритый и нахмуренный.

   - Мы б вас взяли, Юр, - сказал он, и вздохнул. - Только брать некуда. У самих всё забито по самые гланды - даже сарай под завязку стоит.

   - Сарай ваш себе оставьте, - решительно сказал Юрка. - Пока дома до фундамента не развалятся, в Пихтовке жить и будем, а дальше война план покажет. Зато у нас всякая шушара в отличие от вашего захолустья не шастает. Дубрава, конечно, не Шестая, но всё поспокойней, чем там.

   - Да кто ж с тобой спорит, Юр, - согласился Мамаев. - Если уж и есть где самое глубокое дерьмо в этом проклятом аду, так только, видимо, в нашей Шестой - там уже глубже, видать, и некуда. Как нырнёшь, так по самое темечко.

   - Всё ходят? - спросил Кувшинов.

   - Ходят, - Мамаев неприятно усмехнулся. - Хорошо, что хоть за Клещевиной, слава богу, пока что всё тихо. Сколько живём, а хоть бы раз какая шушара прискакала, так нет, кисель, тишина. Может, конечно, и нет там никого, но опять же не узнаешь, пока не сунешься, - он закурил свои самодельные. - Кисель, его мать.