Пилигрим (СИ)

Итак, спустя малое время, нужное для возжигания очагов и закипания воды, коей было в изобилии в водоеме и была она достаточно чиста, хотя и уступала по чистоте, вкусу и запаху более привычной мне воде подземных источников родины моего детства, пища была приготовлена и роздана соответственно званиям. Так, невольники получили по гарнцу вареной чечевицы, сдобреной толикой курдючного жира, свободные караванщики сверх того имели большую пиалу отвара из баранины с красным перцем, воины получили по большой пиале отварной баранины и чечевицы, сколько душе угодно. Мне подали зажаренные на железном рашпере бараньи почки, не очищенные от почечного жира, и, по моей просьбе, несколько отвара, чего для моих скромных потребностей было вполне достаточно. Проводник, хотя и было замечено его пробуждение, к еде не прикоснулся, а его доля состояла в мясе, чечевице, отваре с зернами привычной ему зиры и сладкой тягучей массе, неизвестно из чего его племенем приготовляемой, называемой "лукум", которую они ценят, как лакомство, мне же вкусы их дикарские представлялись отвратительными. Затем наступило время напитков и размышлений. Один, известный язычеством своим, но толковый в хозяйственных делах ромей Анкус Марциус рекомендовал для сохранения рабочих качеств обеспечивать рабов изрядным количеством разбавленного уксуса, и совет его стоит принять во внимание, поскольку в жарком климате кислота способствует предотвращению лихорадки, которой многие, исполняющие грязные работы, подвержены. Но даже добрый совет действенен лишь в той части, в коей соответствует внешним обстоятельствам, и так как мы не имели довольно уксуса среди своих припасов, а взять его было неоткуда, следовало обходиться наличием продовольствия во вьюках, а не сетовать на невозможность поступать по писаному. Потому невольники вдоволь пили кипяток с разваренным в нем кислым гранатовым семенем и финиками, караванщики варили кофейные зерна, но делали это абсолютно по-варварски, то есть просто раздавливая плохо прожаренные зерна между двумя камнями и заливая крутым кипятком, воины предпочитали добавлять к плохому кофе финиковое вино, впрочем, тоже отвратительного качества, мне же готовил кофе специально обученный мною караванщик из свободных. Наполнив малую медную жаровню отборными кофейными зернами мокко, он осторожно поджарил их на остывающих угольях очага, непрерывно помешивая, встряхивая жаровню, а когда над зернами заклубился синеватый ароматный дымок, брызнул на них водою и тотчас снял с огня. Затем я вынул из своей сумы маленькие жернова, к которым искусством механического рода были приспособлены рукоятки, и ящичек, куда собирался истертый в порошок кофе. Посредством этого изумительного механизма я в самое малое время мог изготовить для собственного употребления порцию кофе, перемолотого настолько тонко, насколько это вообще способно достигнуть человеческими способностями. Теперь в ход пошла медная же турка на длинной деревянной ручке, что требует известной сноровки в обращении, дабы не сжечь ее на костре, однако исключающей ожоги рук, мешающие в дальнейшем жить, испытывая наслаждение от собственного существования. Наполненную кофейным помолом, вареным сахаром и налитую до самого расширения горла водой турку, мой доверенный караванщик закопал в угли и оставался при ней до самого закипания, чтобы не дать бурлящему кофе выплеснуться в очаг, что по аравийским понятиям совершенно недопустимо. Эту процедуру следовало повторить не менее трех раз, и вот, наконец, я получил медный стакан восхитительного напитка и испытал неземное блаженство его употребления. Остатки кофейной гущи я по обычаю даровал своему караванщику, безмерно благодарившему меня за столь незначительное проявление милости. Механическое же приспособление я собственноручно убрал в суму, не доверяя сей тонкой процедуры какому-нибудь неотесанному мужлану. И, хотя чудесный ящичек с жерновцами обошелся мне в целую половину цехина, что на том базаре соответствовало стоимости молодого осла или рабыни, искусной в ведении домашнего хозяйства, я не жалею такой безумной траты золота на великое удовольствие. Я же принялся за составление записок нашему путешествию, и этот напряженный труд занял мои мысли и руки до самого появления местных людей.

Так начался девятый день месяца Амшир, девяносто третий день нашего путешествия и второй день нашего пребывания в оазисе Данданкан, имя которого означает дрожащий и вибрирующий звук колокольчика, надеваемого на шею верблюду, возглавляющему караванное шествие в бескрайних песках аравийских пустынь.

3

Их пришло всего трое, одного из которых мы опознали сразу же, ибо этот был не кто иной, как неопрятный странник, встречавший наш караван вчерашним днем, или которого мы встретили по нашем вхождении в оазис, это с какой стороны посмотреть. Странник этот не удосужился изменить хотя бы что-то из своего немудрящего костюма, я имею в виду, что его обтерханный тюрбан и ужасное одеяние, назначенное прикрывать срамные места, но едва ли годящееся даже для этого, остались прежними, собственно говоря, именно по одеждам мы и узнали его, ибо лицом странник был смугл, а волосом, сюда включая бороду и преизрядные усы, сед, то есть на вид он соответствовал любому из тысяч обитающих в ориентальных землях странников - и если бы не разного рода тюрбаны, повязки, бусы, амулеты да шнуры перевоплощений, то различить их не имелось бы никакой действительной возможности. Говорят, будто бы имеется верное средство распознавать странников по цвету и силе испускаемой ими эманации, но хотя мне многажды предлагали такое вещество, запрашивая, в зависимости от жадности и нахальства продавца, от нескольких динаров до цехина за флакон, проверить его по моей просьбе в деле никто не отваживался, ссылаясь на нерушимость сургучевых печатей, повышенную способность улетучиваться или тому подобные известные отговорки, отчего я уверенно заявляю, что такого средства на самом деле не существует, или по крайней мере, в такой мере не продается, по какой причине я, прикупая по мере возможности всяческого вида и происхождения в изрядном количестве редкие редкости и сильные эликсиры с тинктурами, этого средства тем не менее не приобрел и считаю, что остался в выигрыше.

Двое же его спутников выглядели гораздо презентабельнее, или же, иначе говоря, являли собою вид, однозначно имаджинирующий стороннего наблюдателя, однако при всей внешней аттрактивности бросалась в глаза некоторая неестественность, если не сказать искусственность, а может быть вернее будет выразить охватившее нас ощущение посредством слова "извращенность", если только быть уверенным, что фривольность этакого изложения не покажется внимающему затаив дыхание читателю настолько неизысканной, что он отбросит фолиант и не станет и далее собирать перлы познания из многословия наших описаний, продиктованных единственно желанием предоставить читателю наиполнейшую возможность для осознания удивительных событий, имевших место в оазисе с нами. Так вот, презентабельность состояла в необычности одежд и поведения этих двух личностей, а извращенность, да простит меня читатель снова и еще раз, заключалась в их совершенно необычной для простой жизнедеятельности тождественности, причем не в одеждах воплощаемой, а в движениях и мимике, которые, как у недостойных лицедейных танцоров проявляется разом в нескольких, что привлекает взгляд, но в больших количествах губит мысль и иссушает тело.

Прежде всего, одинакового роста фигуры, в отличие от полунагого странника, были обернуты неким прямого покроя одеянием, называемом аборигенами галабеей и являющей собою род одинаковой для мужчин и женщин рубахи, застегивающейся на горле и доходящей до пят так, что ног совсем не видать, и когда идет мужчина, еще по временам можно усмотреть носы загнутые его туфлей, расписанных варварскими узорами, а вот у мелко семенящей женщины, как низкого, так и самого высокого звания, рассмотреть ноги и оценить стать и телесную гармонию невозможно абсолютно, что повергает всех инородцев, а не только одних нас, в соответственное ожесточение. Как такового, воротника галабея не имеет вовсе, скрывая, однако, горло целиком, застегиваясь на десяток мелких круглых костяных или медных пуговок у самого подбородка. Место расположения пуговок изобильно украшено многоцветной яркой вышивкой, издалека выглядящей неким узором, смысл которого при рассматривании вблизи исчезает, из чего заключу, что никакой мудрой мысли в сем рисунке не имеется, а изготовляется он искусными тамошними мастерами для одного только вида, дабы создать привлекательность немудреному местному одеянию и внести толику цвета в серое однообразие пустыни. Поверх галабеи надевают иную одежду, больше отвечающую званию и положению лица, ее носящего. Так, подневольному люду кроме галабеи никакого иного покрытия не дозволено, а галабея у них всегда из обносков, ни на что иное применение не годящихся. А если уж станет невмоготу холодно, как, к примеру, в десятый месяц Мадаран, когда ночами вода в кувшине может корочкой льда подернуться и собаки спят так близко к кострищу, что шерсть их начинает тлеть и дымиться, тогда невольникам разрешают в качестве теплой одежды использовать лошачью или муловую попону, обыкновенное для них укрытие в ночном сне. А вот дехканину, как человеку тяжкого труда, но свободному от ярма и клейма, дозволено носить серого цвета плащ, или бурнус по-тамошнему, на плечах поверх галабеи, однако выделывать его положено из вонючей шерсти безоаровых козлов, и не иначе. Воинам же дано право одевать торс в бурнусы, выделываемые из верблюжьей шерсти, длинные и устроенные с таким расчетом, чтобы покрыть при необходимости и голову. Называется часть, надеваемая ими на чело, башлыком, и слово "баш" наверное означает голову, как мне удалось уяснить, сопоставляя между собой иные слова местного наречия, слово же "лык" осталось для меня тайной, разгадки не имеющей, которую разрешит некто, превосходящий мои весьма умеренные способности. Бурнусы же овечьей шерсти носят их начальники, коего рода они бы не были. И только одному главному в роде, носящему звание аменокаля, положен бурнус белой овечьей шерсти тонкой выделки, что сразу отличает его среди людей прочего звания. Женщина же, существо несамостоятельное, недееспособное и своего собственного звания не имеющее, носит одежду, положенную ее господину, что, говорят, является здесь предметом сильной зависти и злопыхательства среди столь несовершенных созданий. Голова мужчин обыкновенно покрывается скуфейкой, или родом мелкой войлочной шапочки, издали напоминающей перевернутую чашу-пиалу, служащую местным для самых разных целей, а уж поверх нее накручивается тот самый тюрбан, о котором упомянуто выше. Женщины же укутывают голову, а часто и лица, открывая лишь глаза, платком, и иных предметов одеяния рассмотреть на них совершенно невозможно, да и не любят они любопытствующих взоров, не в пример нашим женщинам, имеющих свойство, называемое промеж нас "быть вертихвосткою", чего здесь вообще никогда не случается.