-->

Святой патриарх

На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Святой патриарх, Мордовцев Даниил Лукич-- . Жанр: Прочая старинная литература. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале bazaknig.info.
Святой патриарх
Название: Святой патриарх
Дата добавления: 15 январь 2020
Количество просмотров: 283
Читать онлайн

Святой патриарх читать книгу онлайн

Святой патриарх - читать бесплатно онлайн , автор Мордовцев Даниил Лукич

О союзе аскетического раскола с неудержимой вольницей в один из сложнейших периодов отечественной истории рассказывает известный русский писатель Даниил Лукич Мордовцев в своих произведениях: романе «Великий раскол», повести «За чьи грехи?».Главными героями книг являются патриарх Никон, протопоп Аввакум, Степан Разин и, конечно же, тревожное и смутное время

Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала

1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 146 ВПЕРЕД
Перейти на страницу:

Что ни спрашивали у него, молчит… Он думал о той, которая крестила его.

Повели в застенок, к пыткам. Что же делать, когда он молчит?

Стеньке сыромятным ремнём связали назад руки; палачи страшно скрутили их. Потом таким же ремнём связали ноги. Рубаха была сорвана с него. Подвесили за руки к крюку, вбитому в невысокий потолок свода застенка. Один палач тянул за ремень, которым были связаны ноги, а другой бил по спине толстою, жёсткою, как железо, с острыми краями ремённою полосою в пять локтей… Кнут стегал по голой спине медленно, с полного размаху; руки в плечах выскочили из суставов, хряснули, вздулись под мышками… Каждый удар оставлял на спине багровую полосу. С следующими ударами кожа трескалась, отставала от тела, лохмоты её приставали к кнуту, отлетали к потолку, падали на цветное платье бояр, на бумагу, которую держал в дрожащих руках Алмаз Иванов, и кровавили собою все… Бояре и дьяк пятились, с ужасом переглядываясь и видя, как багровели от натуги лица палачей, как со спины подвешенного струилась на пол застенка кровь… А он всё молчит! Хоть бы стон!

Долго полосовал кнут живое мясо. Первый десяток ударов отсчитал дьяк и записал, молчит. Второй десяток отсчитал и записал дрожащею рукою, молчит… Третий, четвёртый, пятый, рука отказывается служить, перо не попадает в чернильницу… Ещё десяток, ещё… Хоть бы звук, только зубы скрипнули… Восьмой десяток, девятый… Фу ты, дьявол! — не выдерживают бояре…

— Винись! Сказывай вины свои! — кричит Алмаз Иванов, дрожа всем телом.

Молчит, ни звука.

Принесли саженную чугунную плиту, на которой пламенели от перебегающего по ним огонька раскалённые дубовые уголья, и положили под виской; Стеньку спустили с крюка, как кровавое паникадило, с которого вместо тающего воска капала багровая кровь, и положили животом прямо на уголья. Зашкварчала кровь, падая со спины на уголья, зачадило жареным мясом, зашипели притухающие от крови угли… чад кругом, в глазах у бояр зеленеет… А его все жарят, как барана на вертеле, экой шашлык!

— Винись, дьявол! — падает в изнеможении на скамью Алмаз Иванов.

Нет, молчит!.. Пытающих бояр треплет лихорадка… С палачей пот градом катится… Фролка, упав наземь, стучит лбом об пол, молится… А Стенька всё молчит… Перед ним мелькает крестящая его из окна белая рука…

— Полосу! — кричат палачи. — А то заживо изжарим, не пикнет, дьявол…

Внесли раскалённую добела шину с железными на конце пальцами, от которых отделялись красные искры. Железной раскалённой пятерней стали водить по избитым и изожжённым членам… Шкварчит запекающееся, как оладьи на сковородке, почерневшее, поджарившееся тело… А он всё молчит!

— Будет! — невольно крикнул Алмаз Иванов, очнувшись от обморока. — Это не человек, сатана!

Стеньку сняли с жаровни, развязали ремни на руках и на ногах. Он встал, выпрямился во весь рост, потянулся, глянул на палачей и на бояр, тряхнул своими могучими плечами, и вывихнутые в плечах руки сами вправились в свои суставы.

Потянули Фролку на дыбу. Тот не вынес мучений. Раздались вопли.

— Экая ты баба! — в первый раз проговорил Стенька. — Вспомни-ко наше прежнее житье… Проживали мы со славою, повелевали тысячами людей, надо же и теперь вынести… Али это больно! Эх, словно баба иглой колет.

Зазвенели ножницы! Стригут Стеньку, не стригут, а рвут с телом. А там стали брить макушку тупой бритвою. Стенька тешится, глядя на палачей, у которых дрожат руки и ноги.

— Вона как! Слыхали мы, что учёных людей в попы постригают, а мы с тобою, брат, неучи, простяки, ан и нас постригают…

Но когда стали капать на темя из ковша со льдом холодною водой, Стенька опять смолк. Мучительно долго капали. Этой адской муки никто в мире не выносил, не выносит: от этой муки здоровые с ума сходят, к бешеным возвращается разум… А Стенька вытерпел и это. Он только так стиснул челюсти, что хряснуло во рту, не выдержали здоровые, как у лошадей, зубы, и он выплюнул их на пол с пеной и кровью…

— Не понадобятся уж больше, к черту зубы! Даже палачи ахнули… Вся вода вышла, всю вылили на бритое темя; а он как ни в чём, смеётся…

Нет, и сатана этого не вынесет, убеждаются бояре. Осталось у Стеньки одно место целое, не избитое и не изожжённое — подошвы. Стали бить по ногам палками.

— Куйте, дьяволы, крепче! — кричит Стенька. — Далёкая мне дорога выпала, на тот свет… Куй крепче! Подковывай!

Его бросили.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ночь. Южный, тёплый, но порывистый ветер шумит вершинами лип, густо и широко разросшихся в прилегающем к земскому приказу с тыльной стороны давно запущенном саду. В ночном, обманчивом полусвете, каким отличаются северные июльские ночи, деревья кажутся какими-то великанами, которые машут множеством рук и пугают робкое воображение. Несмотря на ветер, в воздухе марит, как перед грозой, и сонную Москву только изредка оглашает то пение петуха, то ленивый лай собаки.

— Славен город Москва! — проносится в воздухе оклик часового.

— Славен город Новгород! — отвечает ему другой оклик с другого конца.

Вдоль стен земского приказа двигаются человеческие тени. Очертания их неясны, как и всё в эту полумрачную, полуясную ночь; но можно различить, что две тени женские, а одна мужская.

— Я сама видела, Ондреюшко, что на нём нет креста, — тихо говорил женский нежный голос, — так мы вот с сестрой Акинфеюшкой и принесли ему святой крестец, да сорочечку чистенькую, да порты… Да мы же, друг Ондреюшка, по заповеди отца нашего духовного, блаженного протопопа Аввакума, хотим ему, узничку-то, утешение духовное преподать, по слову Христа-спасителя: «Заключённых посетите…»

— Ох, матушка боярыня, и богом бы рад пустить вас к нему, потому как мы сами отца Аввакума заповедь блюдём о двух перстах неуклонно, только, ей же богу, к этому-то самому колоднику я вас пустить не смею, видит бог, не могу никоими меры, потому сам крест целовал под тяжкою клятвою, и ломать крестное целованье сохрани меня бог!

Это отвечал мужской голос. Он, видимо, хотел убедить просительниц в невозможности исполнения того, о чём они просят.

— Христом богом заклинаю тебя, Ондреюшко, друг! — ещё настойчивее умолял женский голос. — Пропусти нас на малый часок… Сам с нами поди, голубчик, тебе это можно.

— Матушка! Богом прошу, не смущай меня! — отчаянно защищался мужской голос. — Ты сама ведаешь, золотая моя боярыня, что, коли можно было, я тебя везде пущал, и к отцу Аввакуму, когда он был в тюрьме, и к Феде-юродивому… А к этому не могу, богом клянусь, не могу!.. Я сам утречком передам ему всё, что ты принесла, а пустить к нему — ни боже мой!

В это время из нижнего окна приказа, из-за железной, с острыми зубьями решётки, послышалось тихое пение. Мелодия этой неожиданной песни и голос ночного певца в мрачной темнице душу пронизывали болью и жалостью. Шедшие у стены остановились как вкопанные. Сильный грудной голос пел, сливаясь с порывами ветра, бушевавшего на вершинах столетних лип:

Не шуми ты, мати, зелена дубравушка.

Не мешай мне, добру молодцу, думу думати…

Невидимый певец пел протяжно, заунывно, делая продолжительные голосовые роздыхи на антистрофах, как бы вдумываясь во внушительный смысл того, что пелось. В иных местах голос плакал, и впечатление выходило потрясающее.

— Славен город Синбирский! — издали доносился сонный окрик.

— Славен город Кострома! — отвечали издали ещё слабее.

А песня невидимого певца всё больше и больше плакала под завыванья ветра.

— Это он воет, — опять слышится тихий мужской голос.

— Он!.. Ох, силы святые! — стонет женский голос. — Пусти нас, Ондреюшко! Кровью господа заклинаю тебя! Ему молитва нужна, а не песня.

А песня всё плакала: выплакивались последние слова.

1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 146 ВПЕРЕД
Перейти на страницу:
Комментариев (0)
название