Кубанский шлях (СИ)

Вот Степанида пришла с барщины, входит в избу, вот стряпает, что-то напевая и поглядывая на дверь в ожидании его, Степана. Потом они ужинают, весело переговариваясь. Перед сном жена расчёсывает длинные русые волосы и нежно, светло улыбается. И есть чему радоваться: скоро у них появится первенец!

От приятных мечтаний Степана отвлекли голоса мужиков-косарей:

- Глядите, кто-то бежит!

- Что-то кричит. Не слышно...

- Дитё!

Уже ясно видно, что это мальчик лет семи-восьми.

- Никак Гришка, Гаврюшкин сын.

Мальчик, запыхавшись, остановился перед Степаном и, не переведя дух, выпалил:

- Дядька Степан, тётка Степанида утопла!

Косарь глазами вонзился в Гришу, пытаясь понять мальчишку. Но воспринял только одно слово - Степанида!

Степан, отшвырнув косу, сорвался с места и помчался через луг к деревне. Тревожно билось сердце. Что случилось? Что?

Вот улица. Перед избой толпа народу. При виде его крестьяне расступились. Дверь избы распахнута настежь. На лавке - его Степанидушка, в мокрой исподнице, с влажными слипшимися волосами.

В горнице полутёмно: окно залеплено лицами любопытных. Воют бабы. Слышен шёпот:

- Отпевать батюшка не будет - самоубивица. За погостом, небось, закопают.

- Что ж так... Степан, вроде, не обижал её?

- Вы что бабы, ополоумели? Тяжёлая она была. На такой грех не пошла бы.

- А кто ж её вытащил?

- Дворовый Матвейка. Рыбалил он на пруду. Видит: баба разделась и в исподней рубахе вошла в воду. И не вышла.... Пока сообразил что к чему, было поздно. Захлебнулась, бедняжка...

- Может, судорога схватила?

На возбуждённых пересудами баб прикрикнула старуха Мокеевна:

- Цыть, девки! У покойницы-то грех!

Все замолчали, скорбно и жалостно глядя на Степана. Он в отчаянии упал на колени перед лавкой, обхватил жену руками и беззвучно и зарыдал. Его силой вывели из избы, чтобы обмыть и одеть покойную. Мокеевна вытолкала и соседей.

Когда Степан вернулся в горницу, Степанида, в праздничном сарафане, причёсанная, лежала на лавке. Лампада едва освещала строгое выражение её лица.

Всю ночь провёл Степан, стоя на коленях перед телом жены. Наступило утро. Не по-летнему хмурое небо давит предгрозовой духотой. Больно дышать и даже думать. Но надо жену по-человечески похоронить. Сколотить гроб, отпеть, отнести на кладбище, помянуть....

Степан делает всё сам. Родных в этой деревне у него нет. Где-то далеко за Вязьмой живут отец, мать, восемь братьев и сестёр, может быть, ещё жива и бабка. О ней он вспоминал чаще, чем о других родственниках. Добрая была, любила его. В эту деревню Степана привёз барин - ещё мальчиком купил, в придачу к кузнецу, определил в малодетную семью. Натерпелся малец от неё горя: и били, и голодом морили - думали, помрёт.... Он выжил, вырос, превратился в сильного парня, избу поставил, женился на красавице...

Сам Бог их свёл. Увидел Степан будущую жену два года назад, на жатве. Она снопы вязала. Проворно, ладно так. И собою хороша! Сердце зашлось, и полюбил парень. Он Степан - она Степанида! Как не подивиться на такую схожесть! Чем не пара? Сколько раз ходил он к барину Дмитрию Сергеевичу, чтобы тот разрешил ему жениться на Стеше. Сбился со счёту. Отказ за отказом. А тут на прошлый Ильин день засватали барышню - криворукую Апполинарию, ну, на радостях, наверное, согласился барин на свадьбу крепостных Степана и Степаниды. Даже лес на избу выделил. Посажённым отцом невесты на венчанье был. Ведь она сиротинушка, кроме тётки Мокеевны, никого.... Мать умерла, отец сгинул на войне: как забрили ему лоб пятнадцать лет тому назад, за строптивость, так ни слуху, и ни духу. Жив ли, нет?

В сельскую церковь Степан покойную жену не повёз - по деревне пошла нехорошая молва. Всегда найдутся завистники чужому счастью, но охотников обсудить чужое горе ещё больше. Степану с трудом удалось уговорить дьячка-то, чтобы он сам приехал в деревню. Тот долго противился, пришлось отдать пяток кур, но всё же отпел несчастную и уехал. Заколотили гроб. Хоронить её собрались соседи, старики да старухи. Правда, управляющий дал лошадь и отпустил с работы на день самого Степана и плотника Гаврилу, который и сколотил домовину.

Вдвоём погрузили гроб на телегу, запрягли лошадь, - и скорбное шествие двинулось через всю деревню в сторону кладбища. Кругом пусто - людей нет.... По улице бегали только куры, бродили свиньи да лаяли собаки.

Степан брёл за телегой, понуро опустив голову, и думал: "Как это случилось? Почему? Ведь всё меж ними было хорошо. Ни разу голоса не повысил на свою жёнушку, ни разу словечка обидного ей не сказал. Нет, правильно баба сказала - судорога схватила. Говорят, в тягостях это часто бывает. А его рядом-то и не было".

Вот и последний приют Стешеньки: старый деревенский погост - глубокая яма да деревянный крест. Мужики выровняли лопатами могилу. Все перекрестились да разошлись, кроме Мокеевны, которая тихо, чтобы не тревожить замершего у могилы Степана, шептала вслед:

- Приходите, люди добрые, помянуть светлую душеньку новопреставленной Степаниды.

А Степан камнем застыл у могилы жены. Долго стоял. Наконец, старуха тронула его за руку:

- Пойдём, милок. Успокойся. Ей хорошо сейчас, легко у Бога-то под крылом. ...

Степан невидящим взглядом обвёл всё вокруг, и вдруг упал, как подкошенный, на могилу, прижался к ней, гладит, словно человека, нежно и ласково, и каким-то неестественным, утробным голосом вопрошает:

- Что ж ты, моя ладушка, наделала? Аль обидел? Зачем же мне жить без тебя? ...

И сам отвечает:

- Незачем. Нету жизни. Закончилась. Не встретим вместе зорюшки. И сынок наш не родится, не будет меня тятей звать....

Мокеевна обняла его за плечи, пытаясь поднять:

- Не надо, Стёпушка! Пойдём, пойдём!

- Я не верю, баушка, что она сама.... Не могла такое сотворить с собой и с не рождённым дитём.

- Конечно, не могла, ох, Стёпушка. Случай... Беда! Ох, беда! Только ты, парень, не теряй головы от горя-то.

Старуха развернула тряпицу и протянула ему маленькую иконку:

- Вот тебе образок. В монастырском храме освящённый. Матерь Божия на нём, с младенцем. Милующая. Когда туга-печаль навалится на тебя, молитву Богородице почитай. Знаешь, чай?

- Знаю, баушка.

Степан встал, бережно принял образок, посмотрел на Богородицу, она и впрямь глядела на него ласково, милостиво. Мокеевна взяла иконку за шнурок и повесила её Степану на шею:

- Вот так, будет образок у тебя рядом с крестом нательным. Перекрестись, поблагодари Богородицу за её деяния, поцелуй иконку.

Степан послушно исполнил наставления Мокеевны, затем спрятал образок под рубаху.

- Ну, пойдём, пойдём, Стёпушка. Люди ждут.

Он бросил последний взгляд на могилу, и медленно, как после тяжёлой болезни, зашагал к дому, оставляя позади бедный погост с покосившимися крестами.

На поминки собрались несколько соседей: Гаврила с женой, две древние соседки да Макеевна. Щи, брага, квас, хлеб, огурцы, квашеная капуста. Вот, пожалуй, и всё, чем мог помянуть Степан свою любимую жену.

Уж смеркалось. Мокеевна зажгла лучину. Гаврила поднял глиняную кружку с брагой:

- Ну, по последней. Светлая память твоей Стеше. Ласковая да работящая была.

- Помолимся Господу нашему, всемилостивейшему и всепрощающему, - поднялась тётка, - "Господи Иисусе Христе, сыне Божии, помилуй и упокой душу рабы Твоея Степаниды в бесконечные веки, яко благ и человеколюбец. Рабе Божией преставившейся Степаниде вечная память".

Гости перекрестились и начали расходиться. Один Гаврила топтался на месте. Он несколько раз смущённо порывался ещё что-то сказать, потом всё-таки решился:

- Слышь, Степан, не знаю, говорить ли тебе? ... Ну, да ладно... Люди бают, что Стеша утопилась. Сама.... Вишь ли, видели, как барчук приставали к ней. И снасильничали, вроде...

У Степана потемнело в глазах.

- Барчук?! - как эхо он повторил. И вдруг взревел, распаляясь от гнева, - Барчук!? Ну, говори, говори дальше! Что ты ещё слышал от людей?!