Живое золото (СИ)

- И что? Казнили его в конце концов? - оживился Андрей.

- Не-а. Казнь не состоялась. Никто из штатных палачей не захотел убивать того, кто ТАК молчал. Бог любит таких, молчаливых... Отпустили его, до сих пор где-то бродит, наверное. Его и смерть не возьмёт. Он с ней общего языка не найдёт - они из разных реальностей.

- Молодец Анчуткин! - хохотнул Рублёв, отбросив ладонью волосы назад. - Победил смерть! Сделал свой выбор... Да, да... А я так скажу. Вот меня тоже проверяют, готов ли я к власти или не готов, казнить меня или короновать... И главное - никогда не знаешь, чем всё кончится. Вот неопределённость эта меня больше всего изводит... Если бы сразу мне сказали: "Вот завтра ты умрёшь", - я бы, кажется, только успокоился. А так - волнуюсь, терзаюсь... Лезешь всю жизнь на высокое место, а потом оказываешься в низком и сыром... Да, да. Легче падать в бездну, чем висеть над ней. Во как! Хорошо сказал! - Андрей сам улыбнулся произнесённой им фразе. - Запишите это, для мемуаров. Для истории.

После этих слов Рублёва Пикус замолчал, потирая руку об руку. Его узкое морщинистое лицо изображало мучительную работу мысли. Промолчав несколько минут, он промолвил:

- Знаете, Андрей Тимофеич... А мне ведь поручено вас казнить. Смертная казнь второй степени - без боли, без страха. От инъекции во сне. Вы уснёте, а я вам укол сделаю... Чик - и всё. И вы мертвы. Теперь это так делается...

- И что?

-А то. Я этого делать не буду, -Пикус шмыгнул длинным носом и затих, ожидая Андреевой реакции. - Как тогда, с Анчуткиным. Пусть другие делают...

Лицо подопытного не изменилось.

- Делайте что хотите, - коротко бросил он. - Мне уже всё равно. Знаете, когда мне было восемнадцать, я говорил: "Если мне скажут: "Если ты ляжешь сегодня спать, то больше не проснёшься", - я всё равно лягу спать". И сейчас я поступлю точно так же. Я лягу и усну. А вы поступайте, как знаете. Хотите, делайте укол мне, хотите - себе. Хотите - уходите. Мне всё равно. Мне эти эксперименты надоели...

Пикус сидел, не смея пошелохнуться. Рублёв картинно потянулся, широко зевнул, лёг на свою кровать и повернулся лицом к стене. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только ровным дыханием Андрея.

Палач несколько минут подождал, пока он заснёт. Поёрзал на стуле. Осторожно, чтобы не издать ни звука, встал. Повертел в руках шприц с ядом. Вздохнул. И вышел неслышными шагами, на цыпочках.

Когда дверь за ним затворилась, Рублёв отвернулся от стены, сел на постели, тихо проговорил: "Так я и знал. Опять балаган..." - и налил себе моховой настойки из графина.

Надо было как-то скоротать ночь.

УМИРАТЬ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ВЕСЕЛО

Следующее утро выдалось непогожим: хмуро, волгло. Рано-рано Андрея разбудили толчком в спину двое человек в масках, грубого вида. "Собирайся. Идём", - сказали они.

"Вот и всё, - подумал Рублёв. - Последние проверки прошли. Теперь казнить будут". Быстро оделся и пошёл за ними - сначала в лифт, вознёсший его на верхние, сотые этажи Хрустального дворца, а потом на лестницу, возвышавшуюся над крышей. Там его ждали люди с оружием в руках, неприветливые, похожие на средневековых стражников.

Внизу клубился сизый, полупрозрачный туман. Небо было плоским, тёмно-серым. По длинной лестнице стражи, одетые в тёмные плащи до пят и маски в виде перевернутых треугольников с прорезями для глаз, возвели Андрея на небольшую дощатую площадку, с которой открывался вид на бесконечные просторы, таявшие в дымке. С этой высоты ничего нельзя было различить там, на земле. Сверху, над Андреем и стражами, парил попугай Сарториус, гортанным голосом выкрикивая указания палачам - атлетического сложения мужчинам в набедренных повязках, сандалиях и таких же масках.

Когда Рублёв встал на помост, попугай крикнул: "Раздеть его!", и стражи медленно раздели пленника донага. Серый ветер высоты гладил кожу, пронизывая тело, доски под голыми подошвами казались невыносимо сучковатыми.

- Теперь полагается нанести подсудимому тридцать ударов дубинками, - провозгласил попугай.

Андрей дёрнулся, желая вырваться из рук палачей и спрыгнуть - туда, вниз... чтоб умереть быстрее. Но железные руки стражников больно впились в его плечи, сдавили их и бросили пленника на землю. Он упал, как тюфяк, обессиленный страхом, не желая больше сопротивляться - будь что будет. Стражи приступили к избиению.

Рублёва били дубинками, сделанными из какого-то странного вещества, тёплого, розового, упругого, похожего на человеческую плоть. Между ударами Андрей смотрел вниз, сквозь доски помоста, где клубился серый дым, а сквозь него проступали очертания крыш и башен Острога... Вот-вот... избиение закончится... и его сбросят... туда??? Вниз???

Но вместо этого стражи подняли его и торжественно облили голову грязью из золотой чаши, потом - благоговейно склонились перед ним, низко, в земном поклоне. "Что такое?" - удивился Рублёв... Но Сарториус в небе громко выкрикнул:

- Кор-ронацию начинать!

"Коронация? Какая?" - Рублёв почти перестал понимать, что с ним происходит... Тем временем на его голову была торжественно водружена корона, сделанная из какого-то неизвестного красного металла, тёплого, словно только что с солнца. Овеяли ладаном и благовониями из больших кадил. Вдали, на нижних ступеньках лестницы, прозвучала какая-то странная музыка...

- Ваше величество, вы прошли испытание. Вы испытаны любовью, свободой и смертью. Теперь ничто не помешает вам занять трон Срединного царства, - донёсся сверху голос попугая.

- Как? Так меня... не это... не казнят? - хрипло выкрикнул Андрей. Колени его дрожали, губы невольно шептали какую-то непонятную ему самому молитву...

- Нет, ваше величество. Вам предстоит только дать присягу и ещё кое-какие формальности. Понимаю, испытание было не из лёгких, но все императоры и основатели династий проходят через нечто подобное... - объяснил, зависая над головой наследника, Сарториус. - Теперь - соберитесь с силами. Стражи будут читать слова, а вы повторяйте: "Аминь" - после каждого отрывка.

Из числа стражей, не избивавших Рублёва, а молча стоявших в стороне, вышли двое, высокий мужчина и женщина, чуть хромавшая на левую ногу, и начали торжественно зачитывать слова посвящения. Андрей слушал внимательно, только сильный ветер высоты заставлял его тело дрожать мелкой дрожью.

Глухо звучали в сером воздухе ритуальные фразы:

- Ты обречён на жизнь. Ты брошен в бытие без твоего ведома, воли и согласия, - начала женщина, хрипло, гортанно. - Тебе дана одна истина - путь. Тебе дано одно дело - движение. Двигайся вперед, не останавливаясь без достойной причины и не останавливая при этом других. Будь живым в полном смысле этого слова. Не разрушай благой силы жизни ни в себе, ни в других. Борись с препятствиями, но не борись с жизнью.

- Аминь, - повторял Андрей, кивая головой.

- Ты обречён на борьбу, - продолжил мужчина, неожиданно тонким голосом. - Любая борьба есть борьба с собой. В ней ты сразу - и победитель, и побежденный. Умей вынести то и другое достойно. Умей побеждать со смирением, не становясь от победы слабее. Умей проигрывать с гордостью, становясь от поражения сильнее. Тогда любой исход борьбы станет твоей победой и подвигом.

- Аминь, - голос Рублёва звучал всё тише и глуше; силы оставляли его. Стражи стояли, сложив руки на груди, почтительно склонив головы вниз.

- Ты обречён на подвиг, - заговорили вместе оба служителя. - Твоим подвигом может и должно стать любое дело, воспринятое и осмысленное как подвиг. Совершай его не ради славы или гордости, а так же, как шаг вперед: ты не можешь не идти, если время движет тебя. - Голос мужчины звучал всё тише, а голос женщины, наоборот, набирал силу. - ПоДВИГ есть ДВИЖение. Каждое движение к добру - подвиг. Каждый подвиг - движение на шаг вперед, не более и не менее. Ты не можешь его не сделать. Так иди вечно от одного подвига к другому - от рождения и до смерти.