Живое золото (СИ)

У Срединного царства не было оружия, имеющего равную силу. Для того, чтобы привлечь к бою новые резервы, ввести новые технологии, требовалось время. Сопротивление атлантистам задыхалось...

А атлантисты явно готовились к новой атаке.

За стенами Хрустального дворца всё чаще мелькали оранжевые молнии - лучи воздушной разведки, ощупывавшие укрепления для новой атаки.

Из-за химических испарений, поднимавшихся от трупов магов и мумий солдат, небо из серого превратилось в зелёное.

Находиться во дворце стало опасно.

НЕ СЧЕСТЬ ЧУДОВИЩ В КАМЕННЫХ ПЕЩЕРАХ

Рублёва вывели из камеры и препроводили в Подземье, в бункер. Там скрывались все жители дворца, жизнями которых дорожил Ареопаг.

Андрей попал в одно помещение к художнику-косторезу Ивану Фёдоровичу Скорино. Художник был человеком колоритным. Большой чёрный берет, нос картошкой, грузное туловище на тонких ногах - всё это делало его похожим на гриб-боровик. Иван Фёдорович, когда-то маститый, уважаемый мастер, растерявший значительную часть своей славы благодаря дебошам, увлекался собиранием всего безобразного.

- Не так ли и Бог... там... нас собирает?... - говорил он тихо, показывая рукой на свою коллекцию.

В его комнате было темно и сыро, пахло чем-то терпким, холодным, потусторонним. Помещение освещалось тусклыми лампочками. Вдоль стен, обитых деревом, стояли нестройными рядами экспонаты богатой коллекции. Были там и огромные лосиные рога, и кандалы, в которых больше ста лет назад шли в Острог каторжники, и старые иконы с тёмными ликами, и много других интересных вещей. Говорили, что где-то у Лобстера хранится бедро Адама, первого человека на земле, найденное им в археологической экспедиции по северу Острожского края.

В углу лежали сложные композиции, вырезанные Лобстером на больших деревянных досках. Художник показывал их Андрею - одну за другой.

- А эта картина что значит? - спрашивал Рублёв, не понимая смысла его туманных аллегорий.

Иван Филиппович своим глуховатым голосом неторопливо объяснял ему свои туманные замыслы:

- Сия картина называется "У трона вечного Паяца". Здесь, внизу, вырезана жизнь - людишки, любящие, враждующие, умирающие и тэ пэ. А здесь, над узким фризом их жизни, возвышается трон Великого Паяца. Вот он сидит, с неподвижным размалёванным лицом и каменными глазами...

- А кто он, Паяц? Бог? - недоумённо спрашивал Андрей.

- Это, понимашь, - некий демиург, у трона которого скитаются души, - объяснял Скорино. - Кто такой этот Паяц, никто не знает. Бог он или дьявол - нам не угадать. Но он шутит с нами. Чувство юмора у него отменное, но смеяться не хочет никто. Вот он и в обиде. Если бы мы побольше смеялись над его шутками, он бы не был так жесток... Но это - просто моя фантазия. Просто выдумка. Вот так.

Косторез улыбнулся. Круглые рыбьи глаза на плоском морщинистом лице засветились странным светом.

- А вообще - кто это? С кого вы этого паяца рисовали? Вроде на вас похож... Или нет? Кто это? - допытывался наследник.

- О, юноша. Если бы мы поняли, кто это, мы бы так захохотали - или завопили, кто знает? - что мир бы содрогнулся... Как там поэт один сказал:

Но если бы негодованья крик,

Но если б вопль тоски великой

Из глубины сердечныя возник

Вполне торжественный и дикой, -

Костями бы среди своих забав

Содроглась ветреная младость,

Играющий младенец, зарыдав,

Игрушку б выронил, и радость

Покинула б чело его навек,

И заживо б в нём умер человек!...

Густо клокотавший голос костореза казался доносящимся откуда-то изнутри, из запредельного, внутреннего пространства. Упитанный живот Ивана Фёдоровича сотрясался - вот-вот лопнет. Паяц с картины смотрел на своего создателя осуждающе.

Рублёву не хотелось дальше говорить об этой вещи. Ему было известно, что Скорино - человек верующий, но богоборец. Тревожить его внутренние раны молодой архивариус не хотел. Надо было перевести беседу на другую тему.

- А где ваша главная работа? - поинтересовался Андрей.

-Вот, икона - Черная Троица, - Скорино указал на доску, на которой была вырезана икона "Троица", по средневековому образцу, но с плоскими, чёрными ликами. Вместо лиц на картине светилась пустота. Три черноликих ангела на чёрном фоне сидели за узким столиком, на котором стояли три стопки. За их спинами из темноты выступал пейзаж обычного острожского дворика - покосившийся сарайчик, облупленная стена дома, какие-то булыжники.

- А это не кощунство? - оробел Рублёв. - Это даже для вас... ну...слишком смело.

- Так я не Бога рисую, - возразил Иван Фёдорович. - Есть разные Троицы. Все в мире троично. Во всех вещах есть три части: активная часть, пассивная - и сила их взаимодействия. Отец, Сын и Дух, так сказать... Триалектика. Бог триедин, и дьявол триедин. Дьявол ведь - главный пародист, пытается во всём своего создателя и врага повторить и спародировать... Так что я, может, не Бога похулил, а дьявола. Не ужасайтесь, юноша. Всё проще, чем вы думаете. Всё проще.

Скорино хмыкнул и погрузился в раздумья.

Андрей в это время молча смотрел на лица ангелов. Вдруг в чёрном промежутке одного из пустых ликов ему померещилось лицо Ольги - его Ольги Левиафани. Она как будто улыбнулась - и исчезла...

- Интересная вещь. Вы продаёте свои работы? - вдруг спросил Андрей.

- За деньги не продаю. А за коньяк хороший - пожалуйста...

- Ну, чего нет, того нет. А кстати, как здесь кормят? Хорошо?

- Средне, так себе... Мне так хотелось коньячку, зелёненького... В наших столовках его не найти. Вы сами можете пройти, тут вот по коридору прямо и направо - моховая кухня, там сейчас обед. Идите, попробуйте здешнюю стряпню, может, вам по вкусу придётся. А я до общепита не любитель...

- Да, я, пожалуй, пойду, поем.

Андрей пожал художнику толстую ладонь. Поклонился. Вышел из его мастерской. И направился по коридору в моховую кухню.

ХОДЯЧЕЕ КЛАДБИЩЕ ТАЛАНТОВ

Моховая кухня выглядела безотрадно. Слабые, мигающие лампочки едва освещали зеленовато-серые стены, грязные пластмассовые столы, заплёванный темный пол. В стенах были сделаны проёмы, сквозь которые время от времени высовывались грязные руки, выдававшие толпившимся вдоль стен людям тарелки с грязно-зелёной жижей. Лучшей пищи здесь не было, и очереди за моховой похлёбкой были велики и двигались очень медленно.

В очереди перед Рублёвым стояли подростки в серо-зелёной униформе - учащиеся ШПОРы, Школы политического резерва. В этом привилегированном учебном заведении происходил первичный отсев будущих кадров управленческого аппарата Срединной империи. Попасть в ШПОРу было легко, выжить в ней - сложно. Большинство "шпортанцев", как прозвали учащихся в народе, погибало в течение первых трёх лет учёбы, сводившейся к бесконечным физическим тренировкам, аскетическому самоограничению в сне и пище и жесточайшей муштре, готовивших будущих бойцов аппарата к трудностям грядущей службы. Зато выжившие получали самые заманчивые должности с самым большим окладом и всевозможными льготами. Поэтому количество родителей, мечтавших отдать своих детей в ШПОРу, с годами только росло.

Среди стоявших перед Рублёвым шпортанцев выделялся один - сутулый горбоносый парень в очках, с торчащими ёжиком волосами. Он стоял не рядом со всеми, а отдельно, облокотившись об стену и что-то насвистывая. Весь его вид выражал молодую дерзость и непокорность традициям.