БДСМ (СИ)

если поймают? Что, если…

- Что. Ты. Себе. Позволяешь.

Голос я узнала сразу. Только он прозвучал холоднее градусов на десять, чем обычно. Моя рука

зависла в сантиметре от стопки документов, сердце остановилось. Оно остановилось буквально –

мне сразу стало плохо. Сачч. Он сидел в кресле, полностью скрытый тенью, которую отбрасывала

огромная штора: от пола до потолка. Если бы я удосужилась осмотреть кабинет перед тем, как

войти, я бы могла заметить. Но в моей голове не было таких мыслей. В моей голове не было

никаких мыслей.

Наши глаза встретились. Я подавила порыв броситься бежать – бессмысленно. Вне всяких

сомнений, он поймает. Как-то раз я видела тренировку на заднем дворе. Сачч бегал, дрался и

стрелял на грани фантастики. В тот день я влюбилась в него. Дура. Дура. Дурааааа.

- Сачч.

- Корра.

Мое тело покрылось липким потом. Он встал и пересек кабинет. На секунду мелькнула дурацкая

мысль – ударит. Настолько опасно заблестели фиолетовые с серебром глаза. Его челюсть немного

выдвинулась вперед. Ох, он был зол. Я и не знала, что он способен злиться по-настоящему. Про

таких людей, как Сачч, всегда думаешь: у них просто нет эмоций.

Высокая, очень подтянутая, худощавая фигура затянута в ослепительно-черный костюм. На фоне

роскошной глянцевой ткани пиджака белизна манжетов обжигает. Стильно, что уж там говорить.

Не зря многие журналистки с ума сходили по Саччу, ибо – да, я, конечно, такая влюбленная дура

не одна. Все в него «тайно» влюблены. О чем, естественно, все знают. Прежде всего, сам

начальник охраны. Самодовольный придурок.

Я не поднимала головы, когда он остановился на расстоянии чуть меньше вытянутой руки. Мне

было очень страшно. Возможно, непосвященному трудно понять этот страх. Но я знала больше

среднего жителя планеты. Я знала, какие у Сачча полномочия и возможности.

Если он захочет – арестует меня прямо сейчас. Через полчаса я окажусь в самой грязной камере

столичной тюрьмы, полной самых опасных и невменяемых преступниц. Через пару часов я буду

раз шесть изнасилована и избита ими. А потом начнутся допросы. На которых, разумеется, я

признаюсь в чем угодно. Если они захотят – в шпионаже, например. Наказание – двадцать лет

лишения свободы. И нет меня. Нет.

- Пожалуйста, простите меня, - прошептала я. Хотела сказать вслух, но голос не слушался. Слезы

уже стояли в горле и тут же потекли с нижних ресниц. Глупо, глупо – его так не разжалобишь.

Думай. Думай. Не раскисай. Как спастись?

- Ты касалась документов или нет? – донесся до моих ушей его голос. Сачч не повышал тона, но и

не шептал – а казалось, будто звук шел издалека.

- Нет, - с постыдно громким всхлипом вырвалось у меня.

- Два шага от стола, - приказал он все тем же ровным, негромким тоном. Мне конец. О боже, это

конец. Я никогда не слышала от него такого тона – Сачч не приказывал журналисткам.

Тем не менее, ослушаться мне в голову не пришло. Я сделала два шага назад, и тут же его пальцы

обвили мое запястье. Горячо. Как будто температура его тела была повышенной. А может… он

спал? Это объяснило бы его нахождение в кабинете шефа в столь ранний час – он мог просто

устать и заснуть. Но почему не в своем?

Меня весьма бесцеремонно подтолкнули к выходу – он почти волоком тащил за собой, поскольку

мои ноги плохо слушались.

Думай. Думай. Ты должна ему что-то предложить. Уговори его – все же он просто человек.

- Пожалуйста, - тупо вырвалось у меня второй раз. Меня словно заклинило от страха.

- Закрой рот, - прорычал он, закрывая за нами тяжелую дверь кабинета Первого Советника.

Завидев пустое кресло охранника, Сачч еще сильнее сомкнул пальцы на моем запястье, и я

вскрикнула от боли и машинально подняла голову. Хватку он ослабил, но я не обрадовалась тому, что увидела на его лице: в его чертах проявилось нечто демоническое, а глаза почти почернели, когда он сузил веки, опустив темные ресницы.

Левая рука Сачча поднесла к его губам маленький темный куб. То, что он произнес в рацию

внутренней связи, я никогда не решилась бы повторить вслух, даже перед смертью. Не умею

произносить таких ругательств. При этом, к моему недоумению, мы остановились посреди

коридора. Его рука все еще крепко сжимала мою, но уже не до боли. Он ждет, дошло до меня

через секунду.

Время шло. С каждой минутой я все меньше завидовала опоздавшему. Когда, наконец,

послышался топот ног и запыхавшийся молоденький мальчишка с малиновыми щеками добежал

до нас и замер в трех метрах от начальника, мне показалось: он вот-вот упадет замертво. Таким

сбившимся и хриплым было дыхание, что становилось очевидно – пульс у охранника зашкалил за

все допустимые для сохранения здоровья пределы. Почти как у меня.

Мое сердце билось с перебоями: то очень часто, то почти замирая. Странно, но я совсем не

думала о своей участи в тот момент. Все мысли в голове снова обнулились – так я поняла, что

пребываю в состоянии глубокого шока. Мой слух словно повредился: я видела, как Сачч

выговаривает трясущемуся подчиненному, но не слышала слов. Запястье под горячими пальцами

начало пульсировать, и он почувствовал, отпустил руку.

Держать, действительно, не было никакого смысла: мы оба знали, что я никуда не убегу. Все еще

находясь в прострации, я пропустила момент, когда Сачч закончил выговор и схватил меня за

другую руку, потащив по коридору дальше. Понятно – в свой кабинет. Там он вызовет городскую

полицию, и мне конец.

- Сачч.

- Рот закрой, я сказал!

На этот раз я услышала и шарахнулась от грубого, повышенного тона. В ответ он одним-

единственным точным движением руки схватил меня за шею, словно котенка, и толкнул в свой

кабинет. Если бы отпустил – я бы растянулась на ковре, но его левая рука поймала за талию, развернула:

- Я спросил, что ты себе позволяешь? – процедил он мне в лицо, прожигая разъяренным взглядом.

Слезы текли по моему лицу градом, мое тело сотрясалось от непроизвольной дрожи.

- Корра. Или ты начинаешь говорить, или все будет по-плохому, - холодно окрикнул он, и я вышла

из транса, сообразив, что молчала минуты две, и все это время он терпеливо ждал, молча сверкая

взглядом.

- Я в-в-все об-об-о-объясню, - вскинулась я, рыдая. – Пожалуйста, я не хочу в тюрьму.

- Быстрее! – рявкнул он.

Мы стояли на расстоянии не более полуметра, друг напротив друга. Сачч возвышался как всегда

почти на две головы, и очень подавлял. Впрочем, я и без этого сходила с ума.

Самое время было начать говорить.

Я рассказала все, как было. Про бесконечно откладывающееся интервью, про желание украсть

бумагу.

- Я не шпионила, Сачч. Я умоляю вас, - прошептала я под конец, не веря, что из меня могло

вылиться столько пота и слез за каких-нибудь десять минут – ведь прошло не больше времени.

Хотя и казалось, словно это адская бесконечность.

- Твой начальник надоумил тебя? – отрывисто спросил он, глядя в сторону.

- Нет! Нет, он ни при чем, правда.

Он долго молчал. Я начала сползать, в отчаянии нащупывая за своей спиной край стола. Но тут

загорелая крупная рука поднялась и легла на застежку штанов:

- Лицом к столу. И наклонись, - был ответ на мое удивленное лицо и полуоткрывшийся рот. Сачч

дернул ремень, расстегивая.

Моя челюсть отвисала все больше, а глаза открылись неприлично широко. Наверное, со стороны

смотрелось очень глупо…. Но… секс? Он хотел меня трахнуть? Но, ради всего святого - зачем?

Видит Космос, у меня не самая красивая на свете попа. Ни в какое сравнение она не могла пойти с

лучшими образцами, безусловно, доступными ему. Или это такое извращенное наказание?

Показать, кто главный? Святая Вселенная, я и так знаю, кто главный…