Уфф! (СИ)

Кабоччо приземляется в темном ущелье на маленьком выступе. В скале, где мы приземлились, чернеет вход в подземелье. Кабоччо несколько раз туда-сюда влез. Ясно: жилищем своим хвастает. А мне туда - можно? Рискую войти.

Потолки здесь высокие: метров пять в высоту. Иду вглубь. Чем дальше - тем тоннель все больше сужается. Дальше тоннель под уклоном вниз уходит. Идти размеренным шагом не удается, я начинаю бежать. Кросс сдаю. Ладно, побегаем, дело полезное. Кроссы не бегал уже лет десять или пятнадцать. Дома кроссовок - три пары. Стоят они на полке в шкафу, а использую я их только для пикников. Так сейчас принято: сидишь себе у костра с шашлычком, но якобы - весь в большом спорте.

Раньше я с Цезарем бегал. Он, когда щенком был, мне спокойно сидеть дома не дал. Выводил я его на прогулку, а он - "ш-шух!", и где-то в кустах растворяется.

Я: "Цезарь, Цезарь!", а он там спрячется, нос не показывает.

Помню, вышли мы гулять к реке, а он сбежал в очередной раз. Я волнуюсь, места себе не нахожу: а вдруг в воду упал? Пошел по мелководью и сам в грязище прибрежную по пояс ввалился. Еле вылез. Обошел кусты - нет нигде моего Цезаря! Расстроился я тогда сильно, стою грязный, от холода трясусь весь, а Цезарь из-под куста выглядывает, глазенками моргает, но ко мне не бежит. Я понял: это потому, что я грязный, а он - нет. В глазах его прочитал: "Нужно снизу под кусток пролазить, а не вокруг него хороводы водить" Понял я тогда, что Цезарь умный, а я - так себе. Время прошло - вырос Цезарь. Не дог - конь! У него сейчас - такой лобище, больше, чем у Авдея Викетьича. А ума в том лобище столько - что нам с Викентьичем на двоих бы хватило. Авдей Викентьич - это мой редактор. Он тоже ум Цезаря признает, а его мнение много значит.

Каменные своды вот-вот упрутся мне в голову. Наклоняюсь ниже, бегу почти на четвереньках. Если проход будет сужаться и дальше, придется возвращаться обратно. Надо бы тогда вовремя развернуться! Иначе застряну здесь в пространстве своем сказочном, как та пробка в бутылке вина, что без штопора вытаскивалась. Тогда соберет Викентьич всех на совещание, увидит, что меня нет, и спросит: "А где наш сказочник?" А ему ответят: "За нефтью пошел и не вернулся назад" А Викентьич: "Как не вернулся, почему не вернулся?" А ему ответят: "Застрял, узко было"

Викентьич мне - как отец. Все бы в нем хорошо, но поучать любит, страсть как! Особенно любит повторять, что своевременный маневр в издательском деле чрезвычайно важен, именно он успех обеспечивает. Иногда такое скажет... Ай, да пусть говорит, он - шеф, ему можно.

Я понял, что мне важно с ним вовремя поддакивать. Еще лучше - молчать или отвечать без слов. Делать это нужно умным, понимающим взглядом. Этому я научился у нашей кошки-альбиноски Муськи. Эта белобрысая иногда нашкодит, ее отчитываешь, а она глазки удивленно раскрывает: "И в самом деле - нехорошо как-то получилось! И как я могла так поступить? Сама удивляюсь!" Когда Муська так выделывается, Цезарь вздыхает и уходит в другую комнату. Раньше он пробовал воздействовать на Муську. Он лаял, рычал, а теперь - нет. Цезарье понял: Муська - "артистка", это - суть ее естества, та главная черта, которую уже никогда и ничем не исправишь.

Мой Цезарь все оценивает глубиной вздоха: Муську-вредину встретит на своем пути - вздыхает средне, потому что она - неудобство средней степени. Я с ним согласен, Муська - это полбеды. Но если Цезаря на прогулку в вовремя не выведут - то он вздыхает так сильно, что сердце сжимается. Это - настоящая беда, горе, а не беда. Тогда мне приходится даже оправдываться: "Цезарь, дорогой, ну подожди всего пять минут. Мне материал нужно завтра сдавать, успеть бы, два штришка добавлю и выходим" Цезарь тогда долго смотрит на меня своими глазами цвета какао, отсчитывает эти минуты своим лбом-калькулятором, а потом опять вздыхает, и так!.. По его оценочной шкале я перед ним уже виноват по максимуму. К воздыханию добавляется протяжное завывание. Это когда его гулять не ведут. Но бывают еще более категоричные оценки с его стороны! Например, если я о чем-то с Машей поспорю, Цезарь отворачивается к окну головой, упирается носом в штору, а ко мне - противоположной голове частью. Это его порицание - тотальное, обидное и беспощадное. Я Машу так не боюсь, как эти оценки от "товарища Цезаря"

А Авдея Викентьича я вообще не боюсь. С ним просто нужно было смириться, и я смирился.

Тоннель опять стал расширяться. Главный коридор тоннеля освещен многочисленными колониями бактерий-камнеедов, вокруг ­- солевые образования в виде заиндевелых кустов. Все чаще попадаются "водопады" из сталактитов, переходящие внизу в драконьи челюсти сталагмитов. Под ногами - хруст. Я понимаю, что разрушаю сейчас работу пещер за многие миллионы лет. Становится стыдно. Хочется развернуться назад и выйти.

Если я найду здесь нефть, все в этом прекрасном царстве будет расквашено бурами. В считанные дни весь хрупкий сталактитовый мир превратиться в ничто.

Я никогда не работал спелеологом и не опускался в глубокие пещеры. Я отсиживался дома и перечитывал об этом в журналах. Такое путешествие по лабиринтам земной коры - со мнойю впервые. Я шел и спрашивал себя, а вправе ли я здесь что-то менять? Этот первозданный непознанный мир, пускай бы таким и остался!

Что мной сейчас движет? Жадность? Нет, это, скорее ­- не жадность, а тщеславие. Я хочу доказать всем, а прежде всего - самому себе, что сказочник я - не обыкновенный, не всякое там хухры-мухры. Хочу услышать о себе: "Всех обеспечил, всех осчастливил и слава ему!" Неужели, хотя бы в вымышленном мире, нельзя сделать не так? Буду пытаться. Буду делать не для славы, а для долга, по совести... Сам говорю это, и сам же словам своим не верю: людям так поступать не свойственно.

Вот она - нефть! Огромная купель под бесконечно стелющимся сводом лоснится черной слизью. Я набираю бутылочку и направляюсь к выходу.

По количеству пройденных шагов и направлению туннеля определяю, что месторождение нефти точь-в-точь - под дном озера, которое я вижу каждый день из окон дворца. Об этом же свидетельствуют и ручейки воды, стекающие по стенам подземелья. Пещера Али-бабы! Я нашел тебя.

Бутылочку нефти я несу осторожно, чтобы не расплескалась. Запах нефти кружит мне голову. На душе не спокойно: у меня в руке было богатство, которое нужно всем. Я представил, что правители других сказок вдруг узнали о нефти и направили сюда свои танки. Я уже совершенно явственно видел, как гигантские раки, меткие лучники и закованные в латы рыцари сползают по камням вниз, в чашу обмелевшего озера, чтобы истребить здесь все и завладеть бесценным кладом, тем кладом, малая капля которого у меня в руках.

Представить, что эта нефть вдруг станет благом для всех, а не большой бедой, я не мог: в реальном мире так не бывает. Наоборот: чем большие кладовых открывает земля, тем людям становится хуже. Вскрывался ящик Пандорры. Хорошо бы зажечь спичку и бросить на дно пещеры, потом пафосно выкрикнуть "Так не доставайся же ты никому!", поспешить выбежать, а потом...

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ