Обретение

начальник Юго-восточного горно-химического комбината Борис Николаевич Чирков. Чирков

– первый директор комбината, и, по сути, создатель отрасли по добыче и обогащению

радиоактивных материалов. Я до сих пор удивляюсь, что наши историки кого угодно

возводят в ранг создателей, кроме истинных. А человек он был непростой, с богатым

прошлым. Во время войны командовал дивизией. На комбинат пришел уже в звании

генерала. Время было такое, что аккуратность считалась признаком буржуазного

происхождения. Бриться каждый день и надевать ежедневно свежую рубашку было “не

престижно”. Но Борис Николаевич был всегда свежевыбрит, его костюм свежевыглажен. Это

производило неизгладимое впечатление на нас, молодых.

В жизни мне крупно повезло встретить и работать с тремя, с моей точки зрения,

великими руководителями и созидателями. Что самое интересное – они были чем-то похожи

друг на друга. Первым был Борис Николаевич Чирков. Вторым - Шараф Рашидович Рашидов

– первый секретарь ЦК компартии Узбекистана, благодаря которому отсталый

колониальный региона СССР, каким являлся до него Узбекистан, сделал колоссальный

рывок в развитии промышленности, мелиорации, сельского хозяйства и горно-

обогатительной индустрии. Сам же Шараф Рашидович был человеком очень скромным в

быту и личной жизни, совершенно равнодушным к богатству. Он происходил из таджикской

семьи. Обычно таджики люди не очень рослые, но Шараф Рашидович был высок и строен.

Одевался по-европейски. Говорил не много, но всегда по существу, веско, четко. Считаю, что

память о нем очернили люди, преследующие сиюминутные, конъюнктурные цели.

Третьим великим организатором, с которым я проработал более двадцати лет, из

которых пятнадцать лет ежедневных контактов – Виктор Николаевич Поляков, первый

генеральный директор “АВТОВАЗа”. Больше всего, при первом знакомстве, меня поразило

то, что при высоком, почти два метра росте, у него были очень голубые, очень умные и

молодые-молодые глаза. Впрочем, такие глаза у него и сегодня.

Но продолжу рассказ о первой, судьбоносной для меня, встрече с Чирковым. Он

вызвал меня к двадцати трем часам – таков был стиль работы в то время. Ровно в двадцать

три ноль-ноль помощник Чиркова пригласил меня в кабинет генерала.

30

– “Ни пуха, ни пера”, – пожелал мне помощник.

Я был впервые в таком кабинете, по площади он занимал 60-70 метров квадратных. В

конце кабинета стоял большой стол. Настольная лампа освещала рабочую часть стола, в

остальном кабинет был освещен плохо, и это придавало еще большую таинственность

ночному вызову. В стороне от рабочего стола генерала стоял длинный стол для проведения

совещаний. Борис Николаевич указал рукой на ближайший стул: “Садись!”. Я не чувствовал

за собой никакой вины, но мандраж был, и сам факт вызова невольно заставлял нервничать.

Прошло двадцать, тридцать минут, ничто не нарушало тишину, был лишь один звонок по

телефону с гербом на диске. Я начал ерзать на стуле, пытаясь привлечь внимание генерала,

но напрасно. На столе заметил папку с моим личным делом.

Наконец, отложив в сторону бумаги, с которыми он работал, Чирков поднял голову,

посмотрел на меня:

– Сколько времени ты работаешь на комбинате?

– Четыре месяца и два дня.

– Так не пойдет, давай, рассказывай подробно, кто ты и что ты?

Собственно, подробно мне не о чем было рассказывать. Я рассказал, как поступил и

окончил институт, как начал работать и кем, и то, что месяц был на металлозаводе в Беговате

- учился варить сталь. Он расспросил о родителях, где они и что делают. Меня хватило на все

про всё минут на пятнадцать. Выслушав мои ответы, Борис Николаевич сказал:

– С завтрашнего дня ты – начальник литейного цеха, вот я подписываю приказ,

смотри, не подведи меня. Если что-то очень сложное, ответственное, то звони в любое

время. Я тебе доверяю.

Конечно, получив такую установку, можно было разделить ответственность за

принятие любого решения с директором. Но за все годы работы я ни разу не позвонил, а

решал все без его участия. И этим горжусь.

На другой день я уже принимал цех со всем трудовым коллективом, кучей

оборудования и большим количеством материалов. Сразу же, буквально через несколько

дней, встал вопрос о вводе в строй сталеплавильной печи. Конечно, тот месяц, что я был в

Беговате, помог мне в этом, но масса вопросов, которая на меня навалилась, мне была

незнакома, и я, как мог, начал их разгребать.

Вообще, только по молодости и при наличии элементов авантюризма можно было

браться за все это, мозги в данном случае не сработали. Говорят же, “нахальство – второе

счастье”. В жизни я совершенно не нахален и не приемлю со стороны других это качество. В

работе же, как потом много раз выяснялось, у меня не было никаких тормозов, и поэтому, я

думаю, все получалось.

Сразу же встали вопросы: заказать разные виды и сорта кирпича, целый перечень

ферросплавов. Нужен был песок, и не просто песок, а пригодный к употреблению в

литейном производстве, глина, различные сорта чугуна в чушках, крахмал, патока и еще

сотня, а то и больше материалов. Нужно было спроектировать всяческий инструмент и

оборудование. Рук не хватало, кое-что я делал сам иногда успешно, а иногда ....

Например. Я спроектировал ковш для ручной разливки чугуна, а когда изготовили, то

два человека его не смогли поднять. Дров, конечно, я наломал огромное количество. Браться

за все это можно было только при полном отсутствии здравого смысла, и, как сейчас я

понимаю, у меня его, действительно, не было. Но школа эта оказалась потрясающая.

В цехе был специалист по производству чугуна, старший мастер Липовской

Александр Семенович. Он прекрасно владел формовкой, изготовлением стержней, но слабее

выплавкой чугуна. Ему было примерно сорок лет, сам из из парттысячников – людей,

которых выдвинула партия из рабочих в руководители среднего звена. Грамоты Липовской

был небольшой, культуры – никакой, но к работе относился очень добросовестно.

31

В тридцатые годы Орджоникидзе, будучи наркомом, подарил многим выдвиженцам

суконные костюмы. Такой костюм был у Александра Семеновича, и он им очень гордился. К

нему все относились очень хорошо, с юмором. Он сам создавал непроизвольно смешные

моменты. Некоторые его выражения не только у нас на заводе, но и в комбинате стали

крылатыми. Например, на собрании коллектива чугунолитейного участка критиковал своих

соратников словами: “Вы что из себя жекельменов строите, обаглели, бросьте эти репики”.

Одно время я коллекционировал эти выражения, но в переездах где-то утерял блокнот с

записями, и очень жалею об этом.

Вообще, Липовской был очень колоритной фигурой, трудяга, его все уважали,

несмотря на неордирнарность. А под его началом работали так называемые “предатели”,

которых родная страна унижала и оскорбляла. Липовской это понимал, но он умел находить с

ними правильный тон отношений.

Александр Семенович любил свою семью – у него была жена и двое детей. Жену он

патологически боялся, она была крикливой и невыдержанной женщиной. Мы, без зла, ради

шутки, этим пользовались. Например, сидим в ресторанчике, обмываем очередную премию,

и кто-то вдруг говорит:

– Семеныч, жена идет.

Он моментально исчезал под столом. Потом, конечно, перед ним извинялись,

говорили, что ошиблись и наливали лишнюю рюмку.

Люди работали не за страх , а за совесть. По чугунолитейному производству дела

пошли нормально, и мы уже обеспечивали запасными частями оборудование,

задействованное на рудниках и обогатительных фабриках. У нас был построен большой