Не время для вечности (СИ)

С неба падали камни, а иногда даже большие валуны, давя все вокруг. Внезапно поднимались сильные ветра, превращаясь в ураганы и унося с собой целые деревни. Наша местность пока оставалась в стороне от этих ужасных явлений, но я все время переживал за Асури.

Отец рассказал, что беременность Дити вызывает эти ужасные явления и после рождения братьев-близнецов нам будет очень тяжело.

Идет уже пятидесятый год и скоро они появятся, сказал он.

Всегда, когда это было возможно, мы с Асури старались встречаться в лесу. Однажды я нашел в лесу подходящую ветку орешника и сказал ей:

- Я хочу вырезать из этой деревяшки амулет тебе на счастье. Что мне вырезать, Асури?

- Вырежи, пожалуйста, маленького львенка с гривой. Он будет всегда напоминать мне о тебе, - ответила она, и я, удобно усевшись на траву, стал аккуратно вырезать фигурку небольшим, но острым ножом. Когда львенок был готов, она прижала его к сердцу.

- Твой отец хотел, чтобы ты стал монахом, а ты встретил меня. И что ты теперь намерен делать?

- Расскажу все отцу, - увидев, что она недоверчиво улыбается, я добавил: - вот прямо сегодня расскажу ему, что хочу жениться на тебе. Я люблю тебя, моя милая Асури, и не могу жить без тебя.

- Я тоже люблю тебя, Джагай. Ты мой львенок, и я никому тебя не отдам.

Я прикоснулся рукой к ее щеке и хотел поцеловать, но она слегка отстранилась от меня.

- Джагай, отец говорил мне, что только муж может видеть распущенные волосы своей возлюбленной.

Сказав это, Иша повернулась ко мне спиной и медленно стянула ленту, туго стягивающую ее тяжелую косу. Волосы начали медленно рассыпаться, я подошел и руками стал расправлять их.

Вдруг вдалеке послышались крики и звуки, похожие на лязганье мечей. Я понял, что это не к добру, и не медля потянул ее за руку. Мы быстро побежали прочь из леса.

Я довел Асури до моста, и дальше она побежала в сторону своего дома, а я поспешил к своему. На дворе стояли солдаты с мечами наперевес.

- Что вам нужно? - крикнул я им издалека.

- Первый приказ новоявленного Хираньякши - захватить всех брахманов и судить их за преступления перед новым императором! - на этих словах меня неожиданно ударили по затылку.

Ноги подкосились, и я упал. Меня подняли и кинули в зарешеченную повозку, в которой уже сидел один несчастный, в темно-оранжевом одеянии, заляпанном багровыми подтеками. Все его лицо было в запекшейся крови, и он сидел, опустив голову.

Я решился потревожить его.

- Прости меня, добрый человек, ты не знаешь, что происходит?

Он медленно поднял голову и посмотрел на меня печальными глазами:

- Ты разве не знаешь? Спустя предсказанные пятьдесят лет Дити родила.

Вчера на закате ужасные братья-близнецы вышли из ее оскверненной утробы, и старший, Хираньякша, захватил престол.

Он сразу издал указ, чтобы всех брахманов, особенно тех, кто поклоняется Божественным Героям, заключили под стражу. Возможно, нас казнят... - сказав это, он снова опустил голову на грудь, и дальше мы ехали в молчании.

Я не думал о себе в это время, только лишь мысли об Асури занимали меня.

Что будет с ней? Что будет с моим отцом и сестрой?

Эти мысли тяготили, но я ничего не мог изменить. Поэтому я просто начал молиться, готовясь принять свою дальнейшую судьбу.

Нас привезли на городскую площадь и оставили в повозке, дожидаться дальнейшего распоряжения из дворца.

Вокруг толпились испуганные жители, которых солдаты удерживали силой, не давая разойтись по домам.

Дверца повозки отворилась, и брахмана, который сидел рядом со мной, силой выволокли наружу.

Палкой его ударили по ногам, и он упал на колени. Я смотрел на это, прильнув к прутьям, а он спокойно стоял, воздев глаза к небу.

К нему быстро подошел солдат и с силой вонзил меч в область сердца.

Какое-то мгновение мне казалось, что солдат медлит, наслаждаясь процессом убийства.

В глазах рябило. Казалось, время замедлилось.

Вот окровавленный меч вышел из тела брахмана, и оно упало на каменную плиту песчаного цвета. По толпе прошел испуганный гул.

Багровая лужа медленно расползалась вокруг тела.

Я ждал, что меня также вытащат и убьют, поэтому мысленно говорил: 'Ну вот и все, Асури, теперь твой Джагай будет лежать так, на каменной плите в Городе, отдыхая вечным сном....'

Было очень жарко, и мертвое тело сразу окружил рой мух - их ожидал славный пир. Поглощенный размышлениями, я не сразу понял, что повозка тронулась. Выехав с городской площади, она загромыхала по узенькой улочке, выложенной булыжником.

Я был жив.

Мимо мелькали темно-коричневые стены домов, глаз ни за что не цеплялся, какие-то заборы - то тут, то там только лишь мелькнет маленькое зарешеченное окно, и снова безликие стены, безликие стены, безликие стены.

На маленьких улочках было безлюдно: все люди затаились в своих домах в страхе. Я ощущал сильный ментальный ужас, сгустившийся в воздухе. Казалось, еще немного и его можно будет потрогать.

Наконец мы выехали на пустынный простор, и, проехав еще немного, повозка вновь остановилась. Два солдата бесцеремонно выволокли меня из нее и сразу завели в зияющий черный проем, принадлежащий зданию, разглядеть которое я не успел.

Меня втолкнули в небольшую по размеру темницу. Три шага от одной стены и четыре до другой.

Стены были влажные и склизкие, и только одно небольшое оконце под потолком не давало пленникам усомниться в том, что дни по-прежнему сменяют ночи.

Все время я думал о моей милой Асури, глядя в прорезь неба над головой.

Вечером, в сумерках прилетела белая голубка, и мне показалось, что это хороший знак.

Я почувствовал, что мой ум немного успокаивается.

Сидя на земляном полу со скрещенными ногами и произнося вслух мантры, я стал погружаться в медитацию.

Постепенно темнота перед внутренним взором ушла, и, сквозь пляшущую пульсацию света, я стал ощущать переживания Асури.

Я чувствовал, как она страдает, как ей страшно, чувствовал, что она плачет. Осторожно я стал посылать ей положительные вибрации и почувствовал, как она начала успокаиваться. Вместо боли, сожалений и переживаний в ней все больше росла решимость...

Сейчас мне стыдно, что про отца и сестру я почти не думал.

Внезапно дверь в темницу со скрипом распахнулась, и моя медитация была прервана грубым окриком.