Показуха (СИ)

- Ну, шалунья, понравилось тебе, значит. Хорошо, оставь свой телефон в буфете на столике; когда у меня будет время - я тебе позвоню. А теперь извини, у меня дела, ух, я уже опаздываю.

Брежнев действительно нравился женщинам. Природа наделила его всем - фигурой, лицом и мягким покладистым характером. То, что у него была уродливая жена иудейка, и еще более уродливая дочь Галина, его не волновало: его душу и тело всегда радовали и ласкали самые красивые женщины с молодости и до глубокой старости.

Брежнев, пожалуй, был самым счастливым человеком на земле. Кто ему определил эту счастливую судьбу, которой мог бы позавидовать любой король, любой царь, начиная от Фараона и кончая Николаем Вторым, - не понятно. Если Господь Бог, то еще более непонятно, ведь Брежнев почитал других богов - Ленина и Сталина, а того Бога, что на небесах - отрицал, не признавал его. Мало того: преследовал и наказывал тех, кто верил в истинного Бога.

Брежнев плохо знал военное дело, не любил его, но стал генералом, а затем и маршалом. Возможно, он не прочитал ни одного романа Толстого или Достоевского, - он не любил чтение, -не терпел симфонии и оперы, совершенно не разбирался в знаках препинания и никогда не употреблял их. Брежнев делал малограмотные записи на листочках настольного календаря и в блокнотах, а речи произносил только по бумажке... и руководил огромным государством почти двадцать лет. Эта симпатичная серость, так долго сидевшая на советском троне, спокойно пожинала плоды всемирной славы и когда раздвигала брови, чтобы увидеть небо, - это небо всегда было безоблачным. И так было до самой кончины. Только после его кончины, спустя некоторое время, его денщики и прихлебатели, словно, очнулись, начали слегка журить его. Даже памятник установленный в Москве сняли и вернули городам и улицам прежнее имя, разорили его дом, отобрали дачи, машины, убрали то ли за решетку, то ли в дурдом его единственную дочь Галину, но Ильичу, похоже, уже было совершенно все равно. Он находился в другом, недосягаемом для живых мире и возможно иронически улыбался, глядя на мышиную возню бывших лизоблюдов, которые готовы были целовать его в пятки, лишь бы он обратил на них внимание. Та же судьба у Хрущева, тот же унизительный свист раздается в адрес Горбачева. Коммунистическая система отличалась тем, что до смерти лидер был земным богом, а после смерти его не только ругали, но могли разнести его дом, его дачу, изгнать наследников из страны. Даже Ленин не избежал упреков после своей смерти. Это все объяснялось тем, что у лидера было все при жизни и ничего не оставалось после смерти. Зачем Леониду Ильичу нужен был личный загородный дом, если все дома Советского союза принадлежали ему, зачем ему было покупать машину, если у него при жизни был целый парк государственных машин.

12

Андрей Юхимович, несмотря на то, что все наперебой сейчас поздравляли его, здоровались с ним, теснились, чтобы пожать ему руку и даже низко опускали перед ним голову, после отъезда Брежнева, почувствовал какую-то пустоту и ко всему, что происходило вокруг, относился с неким равнодушным безразличием.

Тарас Харитонович недобрыми глазами стал посматривать на него, но все же подошел, чмокнул его в щеку и сказал:

- Ну, ну, ты, я вижу, далеко пойдешь. Уже переплюнул меня. Давай, давай. Я рад за тебя, искренне рад.

С этим он и ушел, не дожидаясь ответного слова. Но Юхимович и не собирался его произносить, этого ответного слова: успех, смешанный с алкогольными парами, кружил ему голову, не давал покоя, звал на подвиги. " Чтобы такое придумать, куда пойти, что сделать? не оставаться же в кругу этих лоснящихся рожь! Какие они противные. Еще вчера ждали, чтобы я первым поздоровался, а сегодня каждый из них пожать мне руку за честь почитает. Грязные твари, я вам еще покажу, кто такой Андрей Юхимович, мне удача как никогда сопутствует, сам Леонид Ильич мне руку протягивал. А как он ее жал! до сих пор приятно: все пальцы онемели, а душа пела, аки соловей, крепкий мужик, ничего не скажешь. У меня тоже должна быть такая же крепкая рука. Сегодня же начну тренироваться. Хвост лопаты надо сжимать, той, что яму копал для председателя, авторитет ему создавал. Пес он, вот он кто. Надо его Марьянку обнять, прижать, да так, чтоб долго в раскоряку ходила, а с лица шоб радость целый месяц не спадала. Точно, это надо сделать. Туда я и отправлюсь сейчас. Где мой паршивец Митька Заголяйко?"

Но Митька не то спал, не то боролся со сном. Он лежал на животе за новеньким туалетом и дико ругался матом. Юхимович подошел к нему, стал тормошить носком ботинка, но бесполезно. Митька выпустил очередную порцию словесного мата в неопределенный адрес и снова принялся за свое. Юхимович понял, что бороться с шофером бесполезно и от расстроенных чувств, всплеснул руками. Как раз в это самое время председатель райисполкома Бабко Серый вышел к туалету, по малой нужде, и заметил расстройство Юхимовича.

- Что случилось уважаемый Андрей Юхимович, кто или что могло вас расстроить в такой день?

- Да шофер мой в дымину пьян, каналья, а я проветриться малость решил, муторно как-то стало после того как Ильич уехал. Я с ним на брудершафт выпить собирался, а он уехал, жаль. Он великий человек, Ильич, словом, наверное, и спать ему некогда, государственные дела решает. Эх, ма!

- Да, да, конечно, все мы опечалены его внезапным отъездом. И я тоже места себе не находил, но я отходчив и сейчас уже в радости пребываю, - щебетал Бабко Серый. - Вы, конечно, человек более впечатлительный, чем я, это сразу видно. Но не беда. Вы можете взять мою машину, любую: у меня их три и все три здесь, меня караулят. Вернете мне ее завтра, только шоферу поспать дайте, а то он уже сутки как не ложился спать, все мы на ушах стояли, пока не приехал Леонид Ильич. Эй, Васька Алкашенко! ты поступаешь в распоряжении уважаемого Андрея Юхимовича, давай заводи мотор.

-Есть заводить мотор! - сказал Алкашенко.

Юхимович буркнул, что-то вроде "спасибо" и сел на переднее сиденье рядом с шофером, имея озабоченный вид.

- Куда везти прикажете? - спросил шофер. - Может, домой?

- Куда угодно, только не домой.

Машина прыгала по ухабам, Юхимович дважды стукнулся лбом о переднее стекло и сказал:

- К Марьянке дуй, к той, что орден получила. Пущай благодарит за орден. Это благодаря моим стараниям она получила этот великий орден.

- Что ж, истинно так, про это все говорят, - сказал шофер с улыбкой на лице и стал выворачивать руль направо. - Марьянку-то я знаю. Она моя соседка. Гордая такая, себе на уме девка. Я вас заранее поздравляю...

- Ты того, держи язык за зубами, не то должности можешь лишиться. Не всякий шофер возит председателя исполкома. А ежели будешь пай-мальчиком, к себе возьму, я в райком партии перебираюсь, а потом и в обком к самому Леониду Ильичу, - сказал Юхимович и достал новенький платок, чтобы высморкаться.

- А вот он и Марьянкин дом. Уже спят давно. В три часа ей вставать коров доить. Два часика ей всего осталось, вам надо спешить, - сказал водитель, посматривая на часы и притормаживая машину. - Я тут остановлюсь, а вы пройдите вон к тому окну. Торопитесь, времени немного осталось. Она девка красивая, гордая. Впрочем, желаю удачи...

Какая-то сладкая истома пробежала по сердцу Андрея Юхимовича. Ему даже показалось, что у него хмель начал проходить и другой любовный хмель еще сильнее ударил в голову, да так, что ноги сами начали нести его к окну Марьянки. Юхимович уже ничего не мог с собой поделать. "Мне афторитет должен помочь" мысленно подбадривал себя Юхимович и робко постучал в раму окна, за которым, раскинув ножки на кровати, лежало прелестное существо. Сейчас она услышит, откроет, смутится, но в глубине души обрадуется, сожмется вся в комок и только потом оттает. Тельце у нее мягкое, кожа шелкова, гладкая, плоть горячая, упругая, эх!

Какая-то дрожь охватила Юхимовича, и он словно наполнялся мужской силой, неведомой ему самому дотоле. Он постучал еще два раза, но никто не откликался. "Крепко спит девка, - подумал он, - как бы мать не услыхала. Мать все может испортить. Эх, эти матери, такую их мать, хорошо, отца нет у Марьянки, а то и колом по хребту получить можно". Он машинально замотал кулак в полу пиджака и со всей силой надавил на стекло, и оно паршивое не выдержало: разлетелось на мелкие кусочки и зазвенело, как один удар колокольчика. Марьянка вскочила. Она была в длинной ночной сорочке до пят и босая подбежала к окну. Боже как она была прекрасна. Длинные волосы, раскиданные по покатым плечам, шевелились как живые. Он это заметил, когда она смело подбежала к окну и, включив свет на крыльце, узнала его.