На Старой площади

В те годы скончались по очереди три генсека ЦК КПСС: Л.И. Брежнев — в ноябре 1982 года, Ю.В. Андропов — в феврале 1984 года и в марте 1985 года — К.У. Черненко. И каждый раз после очередной кончины Вашингтон присылал на похороны высокопоставленную делегацию, главной целью которой было знакомство с новым советским лидером. В 1982 году приезжали вице-президент Джордж Буш-старший и госсекретарь Шульц, в 1984 году — Буш и лидер республиканцев в сенате Бейкер, в 1985 году Буш привез личное послание М.С. Горбачеву от Рейгана с приглашением посетить США. Буша всякий раз сопровождали советники, которые обязательно заходили поговорить с Загладиным (и со мной).

В Вашингтоне тогда внимательно следили за нашими новыми лидерами, в том числе за состоянием их здоровья. Очень скоро они узнали о тяжелом заболевании Андропова и при встречах постоянно спрашивали, ходит ли он на работу. Аналогичная ситуация сложилась потом с Черненко. Приход к власти Горбачева был встречен с немалыми ожиданиями. Он был сравнительно молод, так что можно было в расчете на него выстраивать и более долговременную политику. А главное — после поездки Горбачева в Англию в декабре 1984 года (ещё до его прихода к власти) Тэтчер доверительно сообщила Рейгану, что «с этим человеком можно иметь дело». От его предшественников Запад не ждал крутых поворотов, и соответственно американо-советские отношения пребывали в застывшем состоянии.

Тем не менее и в эти годы шли взаимные поездки, велись переговоры, шли контакты по линии посольств. Меня с женой часто приглашали на приемы в резиденцию американского посла Артура Хартмана — знаменитый «Спасов-хаус» (на Спасо-песковской площадке), куда я ходил с санкции В. Загладина. Хартман был опытный дипломат с длинным послужным списком. Одно время он был помощником государственного секретаря США по делам Европы, затем послом в Париже и с 1981 года — в Москве. Человек он был общительный, не строил из себя «фигуру высшего пилотажа». У меня с ним сложились хорошие деловые отношения, что иногда помогало проталкивать визы для наших неформальных делегаций, направлявшихся в США. Но не только. Иногда посол отводил меня в небольшую комнату недалеко от гардероба, где передавал информацию, предназначенную для неформальной передачи нашим партийным верхам. Разумеется, ни Загладин, ни я не пытались подменять собой официальные каналы по линии МИДа. Это был один из тех дополнительных каналов, которыми обе стороны пользовались в годы холодной войны, чтобы сократить издержки от неизбежного трения на официальном уровне.

Супруга Хартмана коллекционировала картины и иногда собирала гостей для демонстрации своих новых приобретений. Устраивала она и музыкальные вечера с танцами, на которых я с послихой, помнится, как-то отплясывал не то танго, не то вальс.

У Ларисы с посольскими приёмами иногда возникали проблемы. Надо было менять наряды, что при нашем бюджете было не всегда простой задачей. Но были и более сложные ситуации, когда ей приходилось являться на приём после нескольких часов разборки гнилой капусты в далеком Чертанове, куда их регулярно отправляли от академического института, где она работала. Американскому послу и его жене было, конечно, невдомёк, каким сочетанием физического и умственного труда приходилось заниматься супруге консультанта ЦК.

Ещё одной из моих дополнительных функций были выступления по американскому телевидению. В то время кабельной сети «Си-эн-эн» ещё не было. Но американские телекомпании заказывали интервью со мной и другими нашими англоязычными специалистами через наше телевидение в Останкино. Заказы шли также от англичан, японцев и даже австралийцев, но чаще всего из США. Достоинство этих выступлений было в том, что они шли в прямом эфире, т.е. американцы их не резали по своему вкусу. Из-за разницы во времени, как правило, приходилось ехать на телецентр поздно вечером или ночью, т.к. меня давали в вечерних выпусках новостей в 7—8 часов по нью-йоркскому времени, т.е. в час-два ночи по нашему. Выступал я довольно часто и в какой-то период стал узнаваемой фигурой для американских телезрителей.

Выступать было непросто по разным причинам. Говорить приходилось в слепой экран, т.е. интервьюер за океаном (как и зрители) хорошо меня видел, а я его нет. Мой визави часто нарочито загонял меня в угол, оставляя на ответ считанные секунды. Например, известный Тед Коппел из Эй-би-си, ершистый молодой человек с резким голосом, как-то вывалил на СССР кучу обвинений, после чего сказал:

— У Вас ровно 30 секунд, чтобы ответить. Что Вы можете возразить?

Моя реакция была моментальной и заняла как раз полминуты. Раскачиваться было некогда, но я успел опровергнуть все его обвинения. Об убедительности думать было некогда, но на телезрителя действует подчас не столько глубина аргументации, сколько убеждённый тон.

Сложность, конечно, была и в том, что нельзя было «оступаться», т.е. отходить от официальной позиции, и вместе с тем подавать товар надо было в таком виде, чтобы заказы от американцев продолжались, что, конечно, определялось зрительским рейтингом. Никакой предварительной цензуры с нашей стороны не было, т.е. все говорилось на мой собственный страх и риск. Смотрели меня, конечно, не только американцы, но и наши соответствующие люди, но никто ни разу не высказал претензий.

Одно время меня буквально ставили в тупик вопросами о здоровье Ю.В. Андропова. Трудность была и в том, что американцы меня рекламировали как личного советника генсека. Например, внезапно спрашивали:

— Как выглядел Андропов, когда Вы его видели последний раз? (имелось в виду «накануне»).

Я, конечно, не работал в аппарате генсека и видел его «в натуре» только раз на приёме в Кремлевском дворце съездов. Мы знали, что он болеет, но никаких официальных сведений на этот счет не было, а излагать в эфир слухи мы не могли. Поэтому приходилось выворачиваться, например, фразой:

— Когда я видел его в последний раз, он выглядел неплохо.

Иногда мне выставляли невидимого противника, с которым надо было полемизировать. Один из таких диспутантов схватился со мной по известной теме о правах человека. Тема по тем временам была совсем нелёгкая. Приходилось трясти в телевизор текстом Хельсинкского договора 1974 года и утверждать, что это для нас — «святой документ», поскольку под ним стоит подпись Л.И. Брежнева. Мой телепротивник за океаном настолько опешил от неожиданности, что сразу сменил тему.

Как-то меня предупредили, что моим спарринг-партнером будет Ричард Пайпс, ведущий американский советолог и в то время консультант администрации Рейгана. Я тщательно готовился к этому выступлению, прорабатывая все подводные рифы. В то время, например, в американской прессе был поднят шум по поводу некоего самолета, якобы доставившего в одну латиноамериканскую страну партию советского оружия. Наша печать хранила на этот счет молчание. Я решил сходить по коридору в сектор Латинской Америки, которым руководил выпускник МГИМО и Герой Советского Союза Михаил Кудачкин. Он мне четко объяснил, в чем дело. Оружие было нашего производства, но попало на южноамериканский континент через третьи или четвертые руки, причем мы к этому никакого отношения не имели. Подготовился я и по другим вопросам. Но вопреки ожиданию Пайпс повел себя на удивление мирно и обычной своей агрессивности не выказывал.

В 1984—1985 годах меня несколько раз приглашал на свои воскресные передачи знаменитый американский телеобозреватель Дэвид Бринкли, где мне приходилось выступать вместе с такими маститыми политиками, как госсекретарь Шульц, бывший госсекретарь Киссинджер, помощник госсекретаря Бэрт, сенатор Нанн, директор Русского института Маршалл Шульман.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Брент Скоукрофт и Пол Нитце

За время работы в ЦК я несколько раз выезжал в США, причём дважды по приглашению американской Ассоциации содействия ООН и ещё два раза как эксперт ООН. В одной из этих поездок мне запомнилась встреча с бывшим советником по национальной безопасности при президенте Джералде Форде генералом в отставка Брентом Скоукрофтом и специальным советником Рейгана по вопросам ядерного оружия Полом Нитце. Скоукрофт в то время не работал в правительстве, но занимал весьма важный пост вице-председателя компании «Киссинджер ассошиэйтс», т.е. был правой рукой бывшего госсекретаря Генри Киссинджера, фирма которого консультировала крупнейшие банки и корпорации США, а также иностранные правительства.