Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая

Чэнь Сян повстречался с Сюй Сином и испытал великую радость. Он вовсе забросил прежнее свое учение и стал учиться у Сюй Сина. А повстречавшись как-то с Мэн-цзы, пересказал ему речи Сюй Сина:

—      Тэнский государь и впрямь мудр. И все же еще не постиг истинного пути. Мудрец пашет землю вместе с народом — и этим кормится. Сам готовит себе еду — и правит. У тэнского же государя есть и житницы, и амбары — это значит, что он, чтоб себя прокормить, обирает народ. Может ли мудрый так поступать?

—      А ваш учитель Сюй,— сказал Мэн-цзы,— конечно же, ест просо, которое посеял сам?

—      Да,— сказал Чэнь Сян.

—      И, разумеется, носит платье из ткани, которую сам же и выткал?

—      Нет,— сказал Чэнь Сян,— учитель Сюй ходит в сермяге.

—      А носит ли он шапку?

—      Носит.

—      Какую же?

—      Из грубой ткани.

—      Он сам ее ткал?

—      Нет, выменял на просо.

—      Отчего же учитель не соткал ее сам?

—      Это помешало бы ему пахать.

—      А пищу себе учитель Сюй варит в котлах и в горшках? И пашет железным плугом?

—      Да,— сказал Чэнь Сян.

—      И сам же все это изготовляет?

—      Нет, выменивает на просо.

—      Но ведь, меняя свое просо на утварь и орудия, разве не обирает он тем самым гончаров и литейщиков? А гончар и литейщик, меняя утварь на просо, не обирают тем самым крестьянина?! Так отчего бы учителю Сюю не стать самому гончаром и литейщиком и брать все, что нужно, в собственном доме? Почему он выменивает у ремесленников то одно, то другое? На что ему эта морока?

—      Но нельзя же заниматься и землепашеством, и множеством ремесел! — сказал Чэнь Сян.

—      Стало быть, с землепашеством возможно сочетать одно лишь управление Поднебесной?! Но ведь есть же свои дела у больших людей и свои дела — у малых. Если каждому придется самолично изготовлять для своих нужд то, что делают сто ремесленников, в Поднебесной начнется неразбериха. Поэтому и говорят: одни напрягают ум, другие напрягают мышцы. Те, что напрягают ум, управляют людьми, а те, что напрягают мышцы, людьми управляются. Управляемые кормят других, а управляющие— от других кормятся. Таков всеобщий закон Поднебесной.

***

ИЗ ГЛАВЫ III, ЧАСТЬ 2

1.      Некогда чжаоский царь Цзянь-цзы повелел Ван Ляну быть при Би Си возницей во время охоты. Тому за целый день не удалось подстрелить ни одной птицы, и он доложил царю:

—      Это самый скверный возница в Поднебесной!

Кто-то передал его слова Ван Ляну, и тот сказал:

—      Позвольте повторить нашу поездку.

Би Си согласился с большой неохотой. И за одно лишь утро убил десяток птиц. После чего доложил:

—      Это лучший возница в Поднебесной!

—      Я велю ему быть твоим главным возницей,— сказал царь и повелел позвать Ван Ляна. Но тот наотрез отказался от назначения, сказав при этом так:

—      Я правил лошадьми, как подобает — и он за целый день не подстрелил ни одной птицы. Когда же я стал ради него хитрить и жульничать, подкрадываясь к птицам не по правилам, он за одно лишь утро настрелял их десяток. В «Песнях» сказано: «не погрешай против езды — и стрелы лягут точно в цель». Я не привык ездить с низкими людьми. И потому прошу меня уволить.

2.      Живя в пространном храме Поднебесной, он следует по великому ее пути. Достигнув желанной цели, разделяет ее с народом, а не достигнув,— один продолжает путь. Богатство и знатность не могут его совратить, бедность и унижения не заставят свернуть в сторону, угроза и сила не заставят склониться. Вот что такое великий муж!

***

ИЗ ГЛАВЫ IV. ЧАСТЬ 1

8.      Человека бесчестят — если он уже сам себя обесчестил. Семью разбивают, если она сама уже разбилась. Государство разрушают, если оно само уже разрушилось. Именно это имел в виду Тайцзя, когда говорил:

—      Если беду насылает Небо, от нее еще можно спастись. Если беда в нас самих, от нее не спасешься!

10.      Человечность — это мирная обитель человека, а долг — его истинный путь. И как жаль, когда эта мирная обитель пустует и в ней не живут, когда истинный путь заброшен и по нему не идут!

11.      Мэн-цзы говорил:

—      Путь истины — рядом, а ищут его — далеко. Служение — просто, а ищут его — в сложном. Пусть каждый любит своих близких и чтит своих старших — ив Поднебесной настанет мир.

26. Мэн-цзы говорил:

—      Есть три вида сыновней непочтительности. Не иметь потомства — наихудший из них.

***

ИЗ ГЛАВЫ IV, ЧАСТЬ 2

2.      Цзычань в бытность свою правителем в царстве Чжэн переправил на своей колеснице людей через реки Вэй и Чжэнь. По этому поводу Мэн-цзы сказал так:

—      Жалостлив был, а управлять не умел. Если бы к одиннадцатой луне готовы были мостки для пешеходов, а к двенадцатой — мосты для колесниц, народ не страдал бы на переправах. Когда благородный муж правит по справедливости, при проезде его можно и посторониться. Да разве в силах он перевезти всех и каждого? Ведь если станет он угождать каждому в отдельности — ему и времени не хватит!

5.      Мэн-цзы говорил:

—      Когда государь человечен, все человечны. Когда государь справедлив — все справедливы.

12.      Мэн-цзы говорил:

—      Великий муж — это тот, кто не утратил своего младенческого сердца.

26.      Небо высоко, а звезды далеки. Но если доискаться до их причин, можно, не сходя с места, вычислить дни солнцестояния хоть за тысячу лет.

28.      Мэн-цзы говорил:

—      Чем благородный муж отличается от других? Тем, что он хранит у себя в сердце. А хранит он в своем сердце человечность и знание приличий. Будучи человечным, он любит людей, зная приличия, относится к ним с уважением. А того, кто любит людей, и люди всегда любят. Того, кто относится к ним с уважением, и люди всегда уважают. Но вот перед ним человек, который к нему относится дурно. Тогда благородный муж непременно обратится к себе самому и скажет так: «Видно, я сам не человечен и сам не знаю приличий, иначе зачем бы он так ко мне относился?» И постарается стать еще человечней и еще обходительней. А тот по прежнему обходится с ним дурно. И вновь благородный муж непременно обратится к себе самому и скажет так: «Видно, я не вполне был искренен в своей человечности и в своей обходительности». И постарается стать еще более искренним. Тот же продолжает безобразничать. И тогда благородный муж скажет так: «Да это просто безумец! А если так — чем отличается он от животных? И можно ли обижаться на животных?!»

33. У некоего жителя Ци были жена и наложница, с коими и проживал он в одном доме. И вот этот их муж, выходя со двора, всякий раз возвращался обратно и сыт и пьян. А когда жена его спрашивала, с кем это он ест и пьет, то оказывалось, что были это сплошь богачи и знать.

И жена сказала наложнице:

—      Муж наш, выходя со двора, всякий раз возвращается обратно и сытый, и пьяный. А спросишь его, с кем он ест и пьет,— так это, оказывается, все богачи да знать. Но ведь никто из почтенных людей ни разу у нас не бывал. Хочу поглядеть, куда это ходит наш муженек.

Наутро, поднявшись спозаранку, она окольными путями отправилась вслед за мужем. И вот, во всем городе не нашлось никого, кто остановился бы и заговорил с ним. Под конец пришел он на кладбище, что было в восточном предместье, и стал там подходить к приносящим жертвы, выпрашивая у них объедки. А если ему казалось мало, глядел по сторонам и подходил к другим. Вот так он и насыщался.

Вернувшись домой, жена обо всем поведала наложнице и сказала так:

—      Мы-то с тобой всегда смотрели на нашего мужа снизу вверх. А он вот каков!

И обе, тут же на дворе, принялись одна перед другой лить слезы и поносить своего мужа.

А муж их, ничего о том не зная, вернулся с улицы преисполненный самодовольства и обошелся с женой и наложницей с обычной надменностью.

На взгляд благородного мужа, редко бывает так, чтоб женам и наложницам не доводилось проливать слезы стыда из-за того, какими путями домогаются их мужья чинов и богатства, успехов и выгод!