Часть третья (СИ)

Но на этот раз какая-то сила, вернее, бессилие, неизвестно откуда взявшееся, подвело Тимура, вернее опозорило его перед Натали, от одного взгляда которой он воспламенялся небывалой до того страстью. Что такое? почему? - шептал он себе, щупая свою плоть и если бы это была не его плоть, а скажем плоть Бахтияра, он оторвал бы ее, как бурый стручок фасоли ни на что не пригодный и вышвырнул бы его в окно к подножью памятника Маяковскому.

Натали смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых застыл один единственный вопрос: что случилось, почему ты медлишь? Твоя царица перед тобой обнажена, она вся твоя, бери ее, а то будет поздно. Тимур начал дрожать. У него дрожали руки и ноги, а плоть уменьшилась до безобразия.

Натали оттолкнула его, чтобы посмотреть, что там и расхохоталась. Это был злой хохот, он звенел в ушах Тимура целую неделю.

- Ты что- кастрированный? Да там у тебя ничего нет, импотент! А я, дура, мчалась, как угорелая и у меня там, ниже пупка все пылало и пылает сейчас, я не знаю, что делать, как унять свою страсть. Ну-ка, покажи язык!

Тимур покорно высунул язык.

- Короткий, даже клитора не достанет, - отрезала Натали, и стала облачаться в роскошную одежду.

- Не уходи, я приду в себя, куда я денусь, - впервые в жизни попросил он женщину, которую никогда раньше не считал себе равной.

- У меня нет времени, - презрительно отчеканила Натали. - К тому же у тебя член, как у пятилетнего ребенка, а мне нужен...толстый, длинный, красивый, с большой шляпкой и чтоб эта шляпка дышала. Я, ты знаешь, беру эту шляпку в рот, она такая нежная и такая эластичная, просто балдеж; и когда начинаю чувствовать, что она как бы пульсирует у меня во рту, тогда я раздвигаю свои прелестные ножки, прижимаю колени к животу, и прошу партнера, чтоб он внедрил эту шляпку туда, где ей положено быть. А ты как думал? За что мы вас, оболтусов, любим? за эту шляпку. Тяжело рожаем и делаем аборты, и снова ложимся в постель и все ради этой шляпки. А ты что? Да у тебя там нет ничего, фу, ты не мужик...и не баба! прощай!

- Да не шляпка это вовсе, а головка, - произнес Тимур, чтобы сказать хоть что-то.

-- Иди ты...

-- Сама иди.

Натали, одетая, взялась за ручку двери.

- Давай, выпьем, - произнес Тимур, наполняя бокал коньяком.

-- Дерьмо, -- произнесла Натали, и исчезла за дверью.

Тимур проснулся на следующий день, в десять утра, как маленький ребенок в собственной луже.

Кто-то нажимал на кнопку звонка с той стороны двери. Это был Бахтияр.

-- Что надо? -- спросил Тимур, кулаком протирая правый слипшийся глаз. - Кто это?

- Бах.

- Иди в п...

Но Бах не уходил. Он знал, что батона протрет глаза и только потом их откроет. Но замок молчал. Бахтияр подбородком едва коснулся кнопки звонка. Дверь неожиданно раскрылась.

- Входи, - произнес Тимур, одетый только в трусы. - Снимай штаны!

- Для чего, батона?

- Я попробую тебе сунуть, а ты скажешь, длинный у меня член или нет.

- Не могу, батона.

- Почему?

- У меня геморрой.

- А, я и забыл. Ну, хорошо. Говори, зачем пришел, почему ты, как мой зам, не можешь без меня решить ни одного вопроса? И сейчас..., небось, кто-нибудь чихнул, и ты уже прибежал.

-- Прокурор Дупленко тебя ищет, -- виновато произнес Бахтияр.

-- Пошли его на х...

-- Сам пошли. Тебя он не арестует, а меня уже к вечеру в Москве не будет.

-- Дай мне его телефон.

Бахтияр порылся в портмоне, достал телефон Владимира Павловича. Тимур набрал его номер и, не здороваясь и не спрашивая, как у него дела, как семья, сразу бросился в атаку.

-- Я таких прокуроров в гробу видал! Не звони мне больше, я тебе ничего не дам. Что, что? Пошел ты в п.., у меня прокурор города, господин Иваненко под пятой, понял? Ну, если понял, то не х. меня беспокоить. Тимур теперь великий человек. Он уважаемый человек, он все может: всю вашу прокуратуру выкупит с потрохами и продаст испанцам, понял? Его состояние знаешь сколько? шестьдесят миллионов долларов. Так-то. Ну, как, ты меня понял? Если понял, то приезжай в гостиницу, пообщаемся. Не придешь, ну как знаешь, дело твое. Но я к тебе тоже не поеду: времени жалко. А приедешь, бросишься мне в ноги, отвалю тебе что-то, так и быть.

Тимур выключил телефон и теперь набросился на Бахтияра. Бахтияр опустил руки вдоль швов потертых джинсовых брюк, согнулся в туловище и уперся подбородком в худую грудь, на которой можно было без особого труда сосчитать ребра. Обычно люди кавказской национальности долго и эмоционально спорят, доказывают друг другу свою правоту, если даже один из них явно виноват в чем-то, и иногда дело доходит даже до потасовки, а тут Бахтияр, как любой русский парень, молча выслушивал несправедливые порицания в свой адрес.

-- Ты почему, твою мать, тут же соглашаешься с каким-то прокурором и выполняешь его задание? Ты должен отвечать так: я маленький человек, ничего не знаю и не могу знать, мне не положено знать, поскольку я всего лишь туфли чищу своему боссу. Да иногда ему в жопу заглядываю. А ты что? как только усек, что с тобой болтает прокурор, сразу, даже не выслушав его до конца, помчался через весь город, чтобы тут поднять меня с кровати и сообщить, что, видите ли, он мне названивает. Да на х. он мне нужен. Смотри, у тебя ширинка на брюках не застегнута, оба шнурка на ботинках развязаны.

-- Я...не успел, шеф...

-- Молчать, когда с тобой разговаривает Тимур. Ты не знаешь, что Тимур -- все?! Кто тебя вытащил из грязи? Из дерьма, где ты валялся. Ты в помоях рылся, в мусорных бачках копался, чтобы найти старые кеды без шнурков, у тебя задница сквозь штаны светилась, потому что ты носил одни штаны по три года, так это было или нет?

-- Так, шеф.

-- Тогда почему ты не ценишь добро, свинья неблагодарная?

-- Так точно, свинья, шеф... кастрированный вепрь.

-- Иди, и чтоб я тебя не видел, на мои глаза не попадайся, пока я тебя не позову сам. Ты понял или не понял?

-- Понял, шеф.

-- Что понял?

-- Не попадаться на глаза, сидеть в своем номере и не выходить, даже если гостиница будет объята пламенем, до тех пор, пока вы сами не позовете, шеф.

-- Где входная дверь?

-- Не могу знать, шеф, -- простонал Бахтияр, не поднимая головы.

-- Как от тебя воняет, -- сказал Тимур и дал Бахтияру коленкой под зад. Тот быстро сообразил, что дверь у него за спиной, мгновенно повернулся, ухватился за ручку и когда получил второй удар босой пяткой ниже ягодицы, выскочил в коридор.

- Благодарю, шеф, - зазвенело в коридоре.

После ухода Бахтияра Тимур стал у окна, громко расхохотался: он как бы компенсировал свое непредвиденное поражение этой ночью, и стал разглядывать площадь Маяковского и сам памятник поэту. "Какой он маленький, -- подумал Тимур, глядя с высоты. -- Интересно, из чего он состоит? Если из камня, не годится, а если из металла, я выкуплю его и отправлю в Грузию. Маяковский, он же грузин, он в Грузии родился, чего ему тут делать? Сейчас все можно купить, потому что все продается, были бы деньги. А у меня много денег. Даже у президента их столько нет, сколько у меня. -- Он смотрел на свое отражение, слабое, расплывчатое в окне, поднимался на носках и расправлял руки в стороны, чтоб самому себе казаться гигантом. -- А, эта сучка Натали, просто не может возбудить мужчину, вот и все. Я здесь причем? я ни причем. Надо ей сказать об этом. Да я ее тоже выкуплю у того же Раскорякина за пять миллионов долларов. Он жадный, он ее продаст. И она, когда станет моей рабыней, я заставлю ее лизать пятки, а потом мою шляпку до тех пор, пока она не затвердеет. И все равно я ее не стану трахать. Покажу ей эту шляпку, поднесу к ее губам, но глотнуть не дам. Это будет моя месть за издевательство надо мной. Ишь, кобыла! Ей двадцать сантиметров нужно. Да скольких я трахал, все были довольны, благодарили и говорили, что я - супер мужик. Так-то, Натали, Севастопольская сучка. Чего еще? А, пожрать надо". И он позвонил в ресторан, чтоб принесли ему завтрак.