Очерк о родном крае (СИ)

Джаз лился из колонок. Там-дам-та-там-дам... Прибавились ударные.

- Посидишь здесь минут пять? - наклонился Андрей к Мареку.

- Конспирация?

- Вроде того. Случись поблизости патруль, группу из трех человек обязательно остановят. Было бы глупо...

- Понятно, - сказал Марек. - Я зашел сюда просто выпить пива.

- Здесь дорого, - улыбнулся брат. - К тому же они открываются ближе к вечеру.

- Ну, не знаю, мне повезло.

- Удачи!

Андрей хлопнул его по плечу.

За легким звоном колокольчика на входной двери под поплывшее между столиками бензиновое дыхание улицы две фигуры, мужская и женская, пропали из поля зрения.

Марек направился к стойке.

- Здравствуйте, - сказал он.

Бармен кивнул.

- Здравствуйте.

- У вас щетка почиститься есть?

Парень окинул взглядом плащ, успевший хватить рукавом побелки, а полой - грязи с бетонной стены вентиляционной шахты.

- Есть обувная щетка, но совсем новая, - сказал он и нырнул под стойку.

- Я не знаю, как-то оно... - неуверенно произнес Марек.

- Вот.

Щетка легла перед Мареком. Овальный брусок с серой, седой щетиной.

- А где у вас можно... - он вздохнул. - Или прямо здесь?

- Можно в туалете.

Бармен показал рукой на темный проем в коридор.

- Ах, да, - сказал Марек, подхватив щетку, - я видел. Спасибо. А то мне, знаете, в комендатуру, не поймут, если я к ним трубочист трубочистом...

- Вы просто как Вайс. Или Кузнецов, - улыбнулся парень.

- Кто? - обернулся Марек.

- Не важно.

Вайс?

Стоя в туалете перед раковиной и шоркая щеткой по плащу, Марек напрягал память. Он знал двух Вайсов, одного из 'Eurotribune', а другого - координатора по информационной политике в Риме. Ни на первого, ни на второго он был не похож. Тем более, не понятно, каким боком эти Вайсы известны местному бармену.

Какой-то бред!

А Кузнецов? Это какой-то здешний знаменитый Кузнецов или Кузнецов прошлого? Общего прошлого?

Но парень-то лет на пять его моложе!

Марек пустил струйку из крана и несколько раз плеснул воды в лицо. Вода пахла хлором. Ну, хоть обеззараживают.

- Вы там как? - крикнул из темноты коридора парень.

- Почти все.

Марек осмотрел себя в зеркало. Плащ он, пожалуй, оставит здесь. Брату. Хоть у него и другая комплекция. Налезет, не налезет - дело уже второе. Не тащить же в Евросоюз. Там пятно, здесь развод. Кошмар!

Марек вышел в зал, раскатывая рукава.

- Вам налить чего-нибудь? - спросил его бармен, принимая щетку.

- Мне сказали, у вас дорого.

- За счет заведения.

- О! - Марек сел на высокий стул у стойки, пристроив сумку в ногах. - Вино у вас есть?

- Нет. Есть коктейли.

- А пиво?

- Бокал?

- Нет, половину. Грамм сто.

- Наше или голландское? Есть 'Де Молен', есть 'Хейнекен', есть 'Йопен'.

- Лучше безалкогольное.

Бармен пожал плечами.

- Пожалуйста.

Звонко отлетела крышка с бутылки светлого, зеленоватого стекла. С мягким шипением потекло в высокий бокал, давая щедрую пену, золотистое содержимое.

'Караван' давно закончился, и Марек пил под какую-то негромкую импровизацию. Перелив клавиш, хрипотца саксофона.

Пиво приятно горчило.

Закрой глаза - и вот он, Кельн. Тот же джаз, тот же посверк за смеженными веками, то же легкое постукивание льда о стекло.

- Ну как?

Только речь русская. Впрочем, сколько раз русские воевали Германию?

- Спасибо, замечательно, - Марек поставил бокал на стойку. - Но все же я не могу не заплатить. Привычка, простите.

Он достал из кармана плаща монету в два евро.

- Как хотите, - сказал бармен.

- До свидания.

Марек подхватил сумку.

Переход из полутьмы на солнце его ослепил, он застыл, прикрыв глаза ладонью, и тут же получил тычок в плечо.

- F...cking bastard!

Его толкнули обратно к дверям.

Мимо, жуя жвачку, прошли двое солдат в темно-синем, судя по произношению, по четко выделяемому 'r' в словах - американцев. Один - белобрысый, другой - рыжий.

- Господа, - окликнул их по-английски Марек, - вы сейчас подняли руку на представителя прессы.

- Поцелуй наши задницы, - лениво, не оборачиваясь, ответили ему.

Уроды.

Марек постоял, ища глазами поддержки в окнах дома напротив, затем забросил на плечо ремень сумки. Мелочи, ладно.

Ах, город, родной город! Ты пахнешь так же, ты пахнешь памятью.

Сверни от центральной улицы в переулок - и ты в детстве: полопавшаяся штукатурка, драные деревца, как скульптурная группа из озеленительной программы, пакеты с мусором, чумазые погодки. Белье на веревках во дворах.

Автомобилей, да, автомобилей стало больше. Они стояли, прикорнув к обочинам. 'Лады' да старенькие 'форды', в основном.

- Улица Космонавтов, - прочитал Марек на указателе, задрав голову.

Так, это получается...

Он, щурясь, развернулся. Там, значит, речпорт, южнее, база потребсоюза, бог знает, как она называется теперь, школа-интернат, а в другую сторону должно быть пересечение с улицей Ленина, которая, в свою очередь, ведет к площади Ленина. Это как мы интересно, наискосок, через консервный прошли!

Прохожих было мало.

Солнце светило вовсю, слепящими пятнами скакало по окнам, но, странно, не выгнало ни детей на улицу, ни стариков на лавочки. В проулке стояли парни в кожанках, через дом оловянным солдатиком застыл щуплый миротворец, охраняя вход в подъезд - там, видимо, была какая-то военная контора.

Марек, шагая, передернул плечами.

Тревожно. Мрачновато, несмотря на солнце. Или это улица такая? Тротуар звенел под каблуками. Как в кино, где один звук выделяют из прочих и усиливают, заставляя греметь в ушах у зрителей.

Смешно. Поговорил с братом, вот и представляется невесть что. 'Атмосфера страха и ужаса незримо разливалась по городу...'

Тьфу!

Навстречу Мареку проехал полупустой автобус, с хлюпающей створкой-гармошкой и табличкой номера маршрута на лобовом стекле.

Улица Космонавтов, все в космосе.

Ан нет, в прорехе между домами в мусорных бачках рылся облезлый мужчина, лысый, в грязном пиджаке и штанах, заляпанных понизу чем-то белым.

Мелькнула витрина парикмахерской - скучающая женщина за стеклом сидела в кресле и теребила бусы. На накрашенном лице кривились губы. Смотрела женщина куда-то вверх, видимо, там был подвешен телевизор.

Есть жизнь, есть. Обычная, даже обыденная. Наверное, не богатая, меняющаяся, но, пожалуй, и не такая, какую представляет себе брат.

И сразу срифмовалось: 'Есть жизнь в космическом пространстве, настоянном на постоянстве привычных видов из квартир, что превращается в пунктир и познается в окаянстве...'

В партизанстве.

Марек вышел к перекрестку, и здесь уже стало людно, все-таки центральная улица, артерия города, фасад.

С лотка на углу продавали семечки. Молодой чубастый парень, сидя на раскладном стульчике, ворошил и тасовал газетные кульки с ловкостью 'наперсточника', одновременно пробуя свой товар. Шлепалась в угол лотка увлажненная слюной шелуха.

Марек подошел ближе.

- Сколько?

- А четвертачок - кулек. Турист, что ли?

Глаза у парня были шальные, веселые.

- Приезжий, - сказал Марек.

- Что-то приезжих развелось. Что ни приезжий, то в форме. В каждой подворотне. Или ты из соседней демократической республики?

- Нет, - качнул головой Марек, щупая остатки мелочи.

- А то я думал, на нашу сладкую жизнь потянуло.

- Я как раз посмотреть, сладкая ли она, жизнь-то.

Продавец прищурился.

- Ну, знаешь, сосем-посасываем. Сладости. У нас сладости тоже, знаешь, все приезжие раздают. Мы их факингами зовем за склонность к популярному выражению.

Марек выковырял монетку в пятьдесят центов. Все, опустел наличными.

- Возьмете?

Парень хмыкнул.

- Никак евросоюзовская?

- Пятьдесят центов. Как раз на кулек по курсу.

- А хрен с тобой, - улыбнулся парень, подставляя ладонь, - ребенку подарю.