Аргонавты

Орфей задумался на минуту: боги наказывают за самоубийство. Но жизнь казалась певцу кошмаром.

И не успел Харон привстать с камня, как Орфей бросился в черную реку. Воды подхватили его и понесли, ударяя о камни. Тело певца крутилось на порогах реки. Намокшая одежда тянула ко дну. Но невидящей мукой сияли глаза Орфея: даже в свой последний миг он думал об Эвридике.

И тогда явился на берег Аид. Повелительным жестом приказал волне выбросить тело певца на прибрежный песок.

Зачем ты помешал мне умереть? - вскинулся Орфей, угрожая царю царства мертвых кулаками.

Еще не пришло твое время!-холодно отвечал Аид, пряча потрясение. Сам царь Аид обходил стороной реку горестей, но беда певца оказалась более жгучей, чем миллиарды пролитых людьми слез. Стикс, его воды, отравляющие дыхание живого даже ядовитыми испарениями, Орфею не причинили вреда.

И Аид проникся чужим страданием, молвив:

Я знаю твою печаль! И хоть не бывало еще на свете, чтобы мертвый вернулся к живым, тебе я отдам твою жену Эвридику! Но только условие: ты пойдешь первым, а жена твоя следом!

И тотчас на плечо Аида спустилась голубка с человеческой головкой и лицом Эвридики.

И увидев любимую, пусть в облике птицы, впервые воспрянул Орфей. Подобрал свою кифару и ударил по струнам. Заслушались воды Стикса. Слезы выступили на ресницах сурового Харона. Сам царь мертвых задумался, опустив разящий свой меч.

А Орфей самозабвенно пел о любви, о надежде, о счастье.

Да, ты - великий певец! - молвил Аид, когда Орфей кончил, опустив инструмент и протянув к голубке раскрытую ладонь.- Мне даже жаль тебя отпускать,- добавил Аид, размышляя, не поторопился ли он с обещанием.

Но слово было сказано, и Аид со вздохом указал на ведущую из подземного царства тропу:

Ступай же, певец! И не оглядывайся: ты и так увидел в моем царстве многое из того, что не положено знать живому!

Кто же оглядывается на предыдущую ночь, когда впереди брезжит день! - воскликнул Орфей.

И тогда Аид приказал тени прекрасной Эвридики следовать за мужем.

Иди, женщина! Ты так мало знаешь о жизни, но тебе выпало счастье быть любимой гением! Пусть же твоя красота вдохновит певца на новые, еще более прекрасные мелодии.

И Орфей, поклонившись, поправил на плече кифару, надеясь, что немало еще минет лет, пока он вновь увидит угрюмый берег.

И хотя путь наверх был крут и труден, Орфею казалось, что крылья растут у него за спиной. А душа пела:

Моя Эвридика!

Орфей и не приметил, как оказался у самого выхода из подземелий Аида. Впереди брезжил день, и любовь, и надежды.

А вместо голой пустыни простирались в облаке цветения сады. Пронизанные солнцем деревья тянули к небу трепетные ветви. Лазурь была светла и чиста.

Мир улыбался Орфею. И такой восторг овладел им, что не сумел певец сдержаться, остановился. Пальцы нежно коснулись струн кифары, пробежали, прислушиваясь к чуткому инструменту. Новая песнь, песнь жизни и вечной любви, вдруг пригрезилась Орфею. И, как в былые времена, зачарованный околдовавшей певца мелодией окликнул Орфей жену:

Послушай же, Эвридика!

И оглянулся, готовый запеть: блеск влюбленных глаз Эвридики, родное лицо, улыбка - все было знакомым до маленькой морщинки в уголке века, когда жена улыбалась.

И Орфей запел, вкладывая в слова и мелодию те безумные дни, когда Эвридики не было рядом. Плакал инструмент, повествуя об утраченной любимой и одиночестве живого, столкнувшегося со смертью.

Плакали скалы, истекая слезами подземных родников. Плакал Аид, знающий более, нежели смертные, о людях.

Рыдала земля, обливаясь дождями.

Лишь жена улыбалась.

Что ты наделал, певец? Во исполнение минутной прихоти ты нарушил запрет Аида! Но у таланта всегда оправдание: никогда, ни до этого мига, ни после, не звучал столь сладко голос Орфея.

А Орфей, забывшись, снова и снова разрушал тишину царства мертвых живою песней, рассказывая, какими судьбами и почему он явился перед Аидом.

И задумались горы о слабости человека, способного сломаться под бременем горя. Нахмурилось небо, набрякло свинцовыми облаками. И земля замерла.

Лишь по-прежнему заботой и нежностью светилось лицо Эвридики.

И запел Орфей финальную часть, но даже он был бессилен словами передать тот восторг и трепет, которые способен выразить лишь поцелуй.

Встал Орфей, отложил кифару. Близко-близко родное лицо. И эта родинка в уголке губ. Но не улыбается Эвридика. Бледнеет и отдаляется прозрачная тень, словно свеча, потушенная ветром, словно пуховка одуванчика, задетая неосторожно.

Певец оглянулся - и потерял Эвридику навеки.

Лишь ветер принес обрывок серебристого вздоха:

Прощай, мой любимый! Пусть мы не вместе, я тебе благодарна. Я благодарна за краткость встречи, которая лишь преддворяет загробную жизнь. Мы не успели измучить друг друга, наша любовь не ведала ссор и предательств.

И не судьба ли певцу пройти через муки, чтобы закалить душу и сделать сердце более чутким?

Ступай же к людям, Орфей! И пусть твои песни звучат отголоском нашей любви, предостерегая идущих за нами следом влюбленных!

Было то или послышалось? Долго стоял понурый Орфей, не зная, что предпринять: броситься в Стикс - не исполнить наказа жены. Вернуться в мир? Но что же там делать?

...предостерегай влюбленных! - прокатилось далекое эхо.

И певец снова вернулся к людям. Но нет покоя мертвой душе, хотя кто догадается, слушая песни Орфея, чем живо его сердце на самом деле?

Может, в далекой Колхиде сможет Орфей узнать нечто, что сможет зажечь новый свет в его песнях?

Чем заменяют любовь, когда больше не будет любимой? Мудростью книг? Житейскими заботами? Или другой заботой: утративший веру, заставишь поверить других?

А вокруг суетились, поднимая сходни, мореходы Ясона. И говорили друг дружке:

Это поет не тот ли Орфей, который ходил за женою к Аиду?

Славно поет, но болтают, не тот, кто его слышал!

Да нам что за дело! Лишь бы живее под песни певца кипела работа.

Так чужая тоска послужила причиной веселья среди аргонавтов.

А Ясон уже отдавал распоряжения Гераклу.

Ясон еще раз вспомнил день, когда он впервые увидел Геракла. Оказывается, он был нормального роста, и след его ступни был не намного больше его, Ясона. Но душа его не ведала тревог. Он мог взяться за любое дело, зная, что исполнит все, за что возьмется. Геракл никогда не думал об угрозах и опасностях, о силе льва или великана, с которыми сражался, к тому же обладал терпением и выносливостью, мог сутками не думать о ночлеге и еде.

«Кому из нас под силу это одиночество, да еще в горах или в море, где на каждом шагу поджидает опасность?» - подумал Ясон.- «Геракл думал только о самом приключении, о схватке, о том, что она неизбежна и что необходимо победить. Не в этом ли истоки его побед?»

Ясон улыбнулся. Короткая летняя ночь подходила к концу. Утром, совершив жертвоприношение, под звуки флейт и барабанов Ясон и его команда отправились через Пагасийский залив на поиски золотого руна.

Глава 7

ЛЕМНОССКАЯ ИСТОРИЯ

Выйдя в открытое море, команда, разгоряченная греблей и солнцем, подняла паруса. И «Арго», словно большая белая птица, заскользил по волнам моря. Орфей запел гимн:

О, Добродетель,

Многотруднейшая для смертного рода,

Краснейшая добыча жизни людской,

За девственную твою красоту и умереть,

И плавания совершать неутомимые -

Завиднейший жребий в Элладе:

Такой силой

Наполняешь ты наши души,