Аргонавты

Он знал, что недавно Федора утратила своего детеныша, своего первенца. Кентавренок, сын Федоры, любопытный, как все дети, попытался переплыть горную речушку вслед за взрослыми кентаврами. Но куда малышу с его слабенькими дрожащими ножками устоять против грозно ревущего потока воды, гремящей меж камней?

Был праздник весны. Племя кентавров, как водится, широко и с размахом торжествовало ставший длиннее день, радуясь свежей зелени, проросшей на снежных проталинах. Мужчины были хмельны от вина - женщины хмельны от сладких запахов, идущих от жирной черной земли, и прозрачного весеннего воздуха. Кентавры, разгулявшись, одним махом переметывались через бурлящий поток, несущийся с гор, хотя летом река иссыхала до тоненькой водяной ниточки; снега напитали ручей талыми водами - и азартно было думать, а сумеешь ли ты побороть страх перед клокочущей стихией, прыгающей по камням.

Уж не один, не двое перемахнули, будто бескрылые птицы, через бурлящую реку, как сын Федоры, взбрыкивающий в нетерпении рядом с другими ребятишками племени, вдруг кинулся к реке. На мгновение взлетело в воздух стройное тельце. Кентавренок, подобрав передние ноги, прыгнул и,- не рассчитав силенок, рухнул в алчный поток. Воды тут же подхватили малыша, понесли, ударили о подводные камни. Обезумевшая Федора кинулась к сыну - ее едва удержали трое взрослых кентавров.

А племя кентавров бессильно глядело, как все дальше, вертясь и подпрыгивая на уступах, уносится тельце кентавренка и все тише становятся его отчаянные крики, заглушаемые рекой.

И теперь мать, чьи соски сочились бесполезным молоком, мать, потерявшая ребенка, пришла напитать чужого. Хирон без слов благодарности склонил пред Федорой голову: истинное благородство не нуждается в поощрении и похвале.

Так, их стало трое в горной пещере, которую, правда, прищлось расширить, чтобы и Федоре нашлось место.

Дни странного семейства протекали тихо и неприхотливо.

С утра Хирон отправлялся пастись. Потом торопился сменить Федору, которая с каждым днем все больше привязывалась к мальчику. Ясон, подрастая, становился все забавнее и его первые словечки, которые он старательно пытался выговорить непослушным языком и неподдатливыми губами вызывали у Хирона и Федоры неподдельное веселье.

И чем старше становился мальчик, тем реже кентавры покидали пещеру и ее окрестности. Федора даже отказалась от своего любимого увлечения, хотя Хирон знал, что для его подруги нет большей радости, чем подобраться в сумерках к людским селениям и слушать людские песни и музыку.

- Оставь! - деланно бурчал Хирон, видя, как не спускает Федора Ясона с рук.- Что за жеманную девицу ты хочешь вырастить из парня!

Ласка и нежность еще никому не вредили! - возражала Федора.- Тебе, конечно, хотелось вырастить из мальчугана жестокого и бессердечного кентавра, по примеру наших сородичей, при упоминании о которых люди дрожат и замирают в ужасе?!

Ладно-ладно,- бурчал смущенный Хирон.- Все равно, вот Ясон подрастет, обучу его всему, что должен знать и уметь настоящий мужчина!

И подхватывая ребенка из заботливых рук Федоры, щекотал мальчугана заскорузлым пальцем:

Будешь ты у нас крепким, как дуб! Твоя рука будет крепко держать меч, а твои стрелы не промахнутся и в глаз летящего орла!

Ясон же, глядя на свет ясными веселыми глазами, заливался смехом, норовя ухватить приемного родителя за волосы.

Ишь, маленький, а своего не упустишь! - покачивал головой Хирон, пытаясь высвободиться из цапучих пальчиков.

И не раз Ясон так и засыпал, вцепившись в волосы Хирона, которому не оставалось иного, как стоять, боясь шелохнуться. Федора не дозволяла будить мальчика, молвя:

Пусть спит! Дети растут во сне, а он, видишь, какой маленький!

Ясон же, наоборот, рос, как весенний росток, что тянется к солнцу и свету. Был крепок не по летам, и в пять лет выглядел, как десятилетний.

Любимым занятием шустрого мальчугана было лазанье по деревьям и самый настоящий разбой. Сороки и другие пичуги, неосторожно решившие свить гнездо в непосредственной доступности мальчишки-сорванца, поднимали страшный клекот и гвалт, стоило Ясону появиться в лесу.

Уж как ни уговаривал мальчика Хирон, сколько раз шлепала его Федора, стоило на минутку спустить с Ясона взгляд, мальчик тут же устремлялся в лес, каким-то чутьем безошибочно выбирая дерево, на котором нашло пристанище пернатое и хвостатое существо.

Напрасно птица-мать, трепыхаясь перед лицом Ясона, натужно кричала, напрасно пыталась клюнуть протянутую к гнезду руку - Ясон всегда добирался до гнезда и, нащупав среди веточек и птичьего пуха и листьев яички или голых большеротых птенцов, запихивал добычу за пазуху и кошкой устремлялся вниз.

Если Хирон успевал заметить, куда исчез сорванец, то уж встречал кошку с хворостиной в руке, а потом, кряхтя, дотягивался до гнезда, возвращая ворованное. Но чаще Ясон с добычей ускользал в заросли и, кто его Енает, что он там с нею делал?!

Перерастет! -утешали себя приемные родители, памятуя, что в детстве любого ребенка есть странные годы и периоды, когда основным и главенствующим в характере ребенка становится беспричинная жажда разрушений и жестокость, заставляющая мучать щенят, бросать котят в костер, сворачивать головы цыплятам и отрывать крылья бабочкам.

Кентавры не смогли словами выразить то, что смутно чувствовали: Ясон таким образом пытается постигнуть устройство мира и законы, которые в нем правят. Хоть века пройди с тех пор, как первые люди, больше похожие на обезьян, бродили по хмурым чащобам, но ни одно дитя цивилизации не минует той странной тяги все попробовать на ощупь, не доверяя словам взрослых и даже собственным глазам.

Перерастет! - утешал Хирон Федору, когда озорник опять являлся, перемазанный липким месивом из яичной скорлупы и содержимого птичьих яиц.

Да, скорей бы! -вздыхала Федора и с укоризной призывала Ясона: - Иди уж, умою, горе мое!

Ясон, как зверек, чувствовал интонацию, подходил с опаской, но, стоило протянуть руку к уху сорванца, Ясон тут же оказывался на ближайшем дереве, куда, как известно, кентавру не добраться. И оттуда дразнился, чувствуя себя в полной безопасности.

Но все же рос Ясон при этом мальчиком добрым, если не сказать простодушным. Ни зависть, ни злоба на незаслуженные обиды, ни дурной пример, словом, все то, чему подвержен ребенок в любом селении, ничто из всего этого не мешало развитию характера Ясона. Он рос любопытным, задавая в день сотни «почему?», но, поскольку, весь мир мальчика - это горы, поросшие лесом, шустрые речушки да редкие гости - кентавры, то и вопросы Ясона были немудреные: о лесных обитателях, о растениях, о том, как это за зимой обязательно приходит весна, а не наоборот.

И Хирон справлялся с ответами: кому, как не кентавру, знать ответы, если племя кентавров потому и существовало, что жило в гармоничном единении с природой.

Так было, пока мальчику не исполнилось ровно пять лет. Федора, с утра обдумывавшая, как лучше порадовать мальчика в его праздник, и Хирон, судя по невозмутимо хитрому виду, уже придумавший затзю, оба они волновались куда больше, чем сам Ясон.

Мальчик, который в прошлом году был слишком мал, чтобы запомнить свой праздник, удивлялся лишь тому, что завтрак запаздывает. Хирон на все вопросы бурчит: «Потом!» А Федора смотрит с такой нежностью, что Ясону хотелось либо выть, либо плакать. Он терпеть не мог этих взглядов, которые, казалось, достигают сердца и пронзают всю душу стыдом и раскаянием.

Понятно, почему так смотрит Федора, когда Ясон нашкодит. Но сегодня-то, голодный и всем мешающий, он ведь не успел сделать ничего плохого?! Словом, мальчишку разрывали противоречия, и он бродил следом за взрослыми, задумчиво грызя ногти: и, о, боги! Что творится в этом мире! Никто не хлопнул его по рукам за вредную привычку.

Они на меня не смотрят! Делают вид, что меня нет! - размышлял Ясон.- А, раз так, значит, они меня не любят!

Теперь Ясон ходил следом за суетящимися по случаю праздника родителями не просто - он изучал каждый жест, каждый косо брошенный взгляд.