Принцесса Клевская (сборник)

– Вы не можете сомневаться, – отвечала она, – что я рада вас видеть, и я так часто краснею при встрече с вами, что вы не можете также сомневаться и в том волнении, которое у меня вызываете.

– Ваш румянец не обманывает меня, – произнес принц, – причиной ему стыдливость, а не движение сердца, и я не приписываю ему иного значения, более мне приятного.

Мадемуазель де Шартр не знала, что на это ответить; такие тонкости были выше ее разумения. Принц Клевский слишком ясно видел, как далека была она от тех чувств, которые могли бы его удовлетворить, ему казалось даже, что она их и не понимает.

Незадолго до их свадьбы вернулся из путешествия шевалье де Гиз. Он видел столько непреодолимых преград своим намерениям жениться на мадемуазель де Шартр, что не мог питать никаких надежд; и все же ему было больно узнать, что она станет женой другого. Эта боль не угасила его страсти и не умерила любви. Мадемуазель де Шартр не была в неведении относительно тех чувств, что питал к ней шевалье. Он признался ей по возвращении, что это она была причиной той глубокой грусти, которая омрачала его лицо. Он имел столько достойных и приятных качеств, что трудно было, делая его несчастным, не испытывать к нему никакой жалости. И мадемуазель де Шартр не могла от нее удержаться; но эта жалость не рождала в ней никаких иных чувств; она рассказала матери о том, как огорчала ее влюбленность шевалье.

Госпожа де Шартр удивлялась искренности дочери, и по справедливости, ибо ни у кого еще это свойство не было столь велико и естественно; но не меньше она удивлялась тому, что сердце ее так и осталось нетронутым, а еще больше – тому, что и принц Клевский не тронул его, как и другие. Поэтому госпожа де Шартр прилагала много усилий, чтобы внушить дочери привязанность к мужу и дать ей понять, сколь многим она обязана той сердечной склонности, которую он к ней питал, еще не будучи с нею знаком, и той любви, которую он доказал, предпочтя ее всем прочим партиям в то время, когда никто другой не осмеливался и думать о ней.

Брачная церемония состоялась в Лувре; а вечером король и королевы пожаловали вместе со всем двором ужинать к госпоже де Шартр, где им был оказан на удивление великолепный прием. Шевалье де Гиз не посмел отделиться от остальных и не явиться туда, но он так плохо справлялся со своей грустью, что ее нетрудно было заметить.

Принц Клевский видел, что мадемуазель де Шартр не изменила своих чувств, сменив имя. Положение мужа давало ему большие права, но не дало ему больше места в сердце жены. Итак, став ее мужем, он оставался ее воздыхателем, поскольку ему по-прежнему было чего желать сверх того, что он имел; и хотя она жила с ним в совершенном согласии, он не был вполне счастлив. Он сохранил к ней страсть неистовую и беспокойную, которая омрачала его радость. Ревность тут была ни при чем: ни один муж не бывал так мало к ней склонен, ни одна жена не давала так мало к ней повода. Однако она подвергалась всем опасностям придворной жизни; каждый вечер она бывала у королев и у Мадам. Любой молодой повеса мог с ней встретиться у нее самой или у герцога де Невера, ее деверя, чей дом был открыт для всех. Но она держалась так, что вызывала почтение столь глубокое и казалась столь чуждой любовному кокетству, что маршал де Сент-Андре, как ни был он дерзок и силен королевским благорасположением, восхищаясь ее красотой, не смел этого выказать иначе, как только заботами и готовностью услужить. Таким же образом поступали и многие другие; а госпожа де Шартр соединяла с благоразумием дочери поведение столь безупречное по всем законам приличия, что ей удалось в конце концов представить принцессу Клевскую женщиной совершенно недоступной.

Герцогиня Лотарингская, добиваясь мира, заботилась также о браке герцога Лотарингского, своего сына. Он и был заключен – с принцессой Клод Французской, второй дочерью короля [248]. Свадьба была назначена на февраль.

Тем временем герцог де Немур оставался в Брюсселе, целиком поглощенный своими английскими планами. Он постоянно принимал курьеров из Англии и посылал их туда; с каждым днем надежды его укреплялись, и наконец Линьроль его известил, что настало время завершить своим присутствием то, что началось столь успешно. Он воспринял эту новость с той радостью, какую может испытывать честолюбивый молодой мужчина, которого возносит на трон одна лишь его добрая слава. В глубине души он незаметно свыкся с величием такой судьбы, и если сперва он отвергал ее как нечто для него недостижимое, то теперь все трудности улетучились из его мыслей, и он больше не видел для себя никаких препятствий.

Он спешно направил в Париж все необходимые распоряжения приготовить великолепный экипаж, чтобы появиться в Англии во всем блеске, которого требовали влекущие его туда намерения, а сам заторопился ко двору, чтобы присутствовать на свадьбе герцога Лотарингского.

Он приехал за день до нее и в тот же вечер отправился к королю рассказать о своих делах и получить от него приказания и советы относительно дальнейших своих шагов. Затем он побывал у королев. Принцессы Клевской там не было, так что она его не видела и даже не знала о его приезде. Она слыхала, что все говорили о герцоге как о самом красивом и приятном человеке при дворе; в особенности же дофина так его описывала и так часто его поминала, что возбудила в принцессе любопытство и даже нетерпение его увидеть.

Весь день помолвки она провела дома, наряжаясь, чтобы отправиться вечером на бал и королевский праздник, которые устраивали в Лувре. Когда она там появилась, все были восхищены ее красотой и ее убором. Начался бал, и в то время как она танцевала с господином де Гизом, у дверей залы послышался шум, словно кто-то вошел и толпа расступалась перед вошедшим. Принцесса Клевская окончила танец, и, пока искала глазами того, кого хотела взять в кавалеры для следующего, король велел ей взять вновь пришедшего. Она оборотилась и увидела человека, про которого сразу подумала, что это не мог быть никто иной, кроме господина де Немура; он пробирался через кресла к танцорам. Наружность герцога была такова, что человеку, никогда его не видевшему, трудно было не испытать восхищенного удивления, в особенности же в тот вечер, когда он выглядел еще блистательней благодаря тщательной обдуманности наряда; но и принцессу Клевскую трудно было видеть в первый раз без глубокого изумления.

Господин де Немур был так поражен ее красотой, что, когда она подошла к нему и склонилась в реверансе, он не мог скрыть своего восхищения. Они начали танцевать, и в зале раздался гул похвал. Король и королевы вспомнили, что герцог и принцесса никогда не видели друг друга, и нашли нечто странное в том, что они танцевали вместе, не будучи знакомы. Когда танец кончился, они их подозвали, не дав им времени перемолвиться словом с кем бы то ни было, и спросили, не желают ли они узнать имена друг друга и не догадываются ли о них.

– Что до меня, Мадам, – отвечал господин де Немур, – то у меня сомнений нет; но поскольку у принцессы Клевской нет таких причин догадаться, кто я такой, какие есть у меня, то я весьма желал бы, чтобы ваше величество соблаговолили назвать ей мое имя.

– Я полагаю, – сказала дофина, – что ей оно известно так же хорошо, как вам известно ее.

– Уверяю вас, Мадам, – возразила принцесса Клевская, казавшаяся немного смущенной, – что я не так догадлива, как вы думаете.

– Вы очень догадливы, – отвечала дофина, – и, пожалуй, это даже любезно по отношению к господину де Немуру, что вы не хотите сознаться в том, что знаете его, никогда его не видев.

Королева прервала этот разговор, чтобы продолжить бал; господин де Немур пригласил дофину. Дофина была совершенной красавицей, таковой почитал ее и господин де Немур до своей поездки во Фландрию; но весь вечер он мог восхищаться одной лишь принцессой Клевской.

Шевалье де Гиз по-прежнему ее боготворил и был у ее ног; случившееся причинило ему острую боль. Он воспринял это как знак того, что судьба сулила господину де Немуру полюбить принцессу Клевскую; вправду ли можно было заметить волнение на ее лице или ревность подсказывала шевалье де Гизу то, чего и не было на деле, но он решил, что при виде герцога она не осталась равнодушна, и не мог удержаться и не сказать ей, что господин де Немур имел счастье познакомиться с ней при обстоятельствах столь приятных и необычных.