Ницше contra Вагнер

Ныне я руку тяну

к кудряшкам случая,

довольно научен, чтоб случай,

словно ребёнка, вести, и перехитрить.

Ныне желаю я быть гостеприимным

к нежданному,

против самой судьбы не хочу я ощетиниваться

— Заратустра не ёж.

Душа моя

ненасытным своим языком

облизала уже всё хорошее и дурное,

во все глубины ныряла она.

Но всегда, словно пробка,

снова всплывала наверх.

Лоснится она на бронзово-смуглых волнах:

из-за этой-то души называют меня счастливцем.

Кто мне мать и отец?

Не отец ли мне принц Изобилье,

а мать — радостный смех?

Не их ли союз породил

меня, диковинную загадку,

меня, светлого демона,

меня, расточителя мудрости Заратустру?

Болен нежностью ныне

и влажным ветром,

сидит Заратустра и ждёт, ждёт на своих горах,

сварившийся и налившийся сладостью

в собственном соку,

под

вершиной своей,

подо

льдом своим,

усталый и блаженный,

творец на седьмой день творенья.

— Тише!

Истина проплывает надо мной,

словно облако, —

невидимыми молниями бьёт она в меня.

По широким медленным лестницам

сходит ко мне её счастье:

приди, о приди, возлюбленная истина!

— Тише!

Вот она, моя истина! —

Из медлящих глаз,

из бархатного трепета

разит меня её взгляд,

милый, язвящий девичий взгляд…

Она угадала, в чём моё счастье,

она разгадала меня — ха! что это она задумала? —

Огненно затаился дракон

в бездне её девичьего взора.

— Тише! Моя истина говорит! —

Горе тебе, Заратустра!

Ты похож на того,

Кто золото проглотил:

тебе ещё вспорют брюхо!..

Слишком уж ты богат,

ты, развратитель многих!

Слишком многих делаешь ты завистниками,

слишком многих делаешь бедняками…

На меня саму тень бросает твой свет, —

меня бросает в озноб: прочь уйди, ты, богач,

прочь, Заратустра, из твоего солнца!..

Ты мог бы дарить, раздарить свой излишек,

но сам ты — излишество!

Пойми ты, богач!

Сперва раздари себя самого

, о Заратустра!

Прошло десять лет, —

и ни капли тебя не коснулось?

ни влажного ветерка? ни росинки любви?

Но кто же

мог бы

тебя любить,

ты, богатейший?

Счастье твоё всё иссушает вокруг,

безлюбыми делает

— землёй

без дождей

…

Никто тебе не благодарен.

Но ты благодарен всякому,

кто у тебя берёт:

тебя узнаю́ я в этом,

ты, богатейший,

ты,

беднейший

из всех богачей!

Ты в жертву приносишь себя, тебя

мучит

твоё богатство, —

ты себя раздаёшь,

ты себя не жалеешь, ты не любишь себя:

всё время терзаем великой мукой,

мукой

переполненных

житниц,

переполненного

сердца —

но никто тебе не благодарен…

Беднее

должен ты стать,

неразумный мудрец,

коль хочешь любимым быть.

Любят только страдальцев,

любовь дают только голодным:

сперва раздари себя самого

, о Заратустра!

— Я — твоя истина…

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

notes

Комментарии

Ядро этого произведения содержится в письме Ницше Фердинанду Авенариусу от 10 декабря 1888 г. Здесь он указывает на те места в его произведениях, которые могут свидетельствовать о давней истории его противоречий с Вагнером:

Противоположность между декадентом и творящей из преизбытка сил, то есть дионисийской натурой … это противоположность, которая выражена в моих книгах, должно быть, раз пятьдесят, например, в «Весёлой науке», с. 312 сл. <т. е. «Весёлая наука» 370> … Вот с ходу несколько мест: «Человеч. слишком человек.» (написано более 10 лет назад) 2, 62 — декаданс и бернинизм в стиле Вагнера <«Смешанные мнения и изречения» 144>; 2, 51 — его нервозная чувственность <«Смешанные мнения и изречения» 116>; 2, 60 — одичание в том, что касается ритма <«Смешанные мнения и изречения» 134>; 2, 76 — католицизм чувства, его «герои» просто невозможны физиологически <«Смешанные мнения и изречения» 171>. «Странник и его тень», 93 — против espressivo^[11] любой ценой <«Странник и его тень» 165>; «Утренняя заря», 225 — искусство Вагнера обольщать профанов в музыке; «Весёлая наука», 309 — Вагнер насквозь актёр, в том числе и как музыкант <«Весёлая наука» 368> — и 110: восхитителен в утончённости чувственной боли <«Весёлая наука» 87>. «По ту сторону добра и зла», 221 — принадлежность Вагнера к больному Парижу, по сути как у французских поздних романтиков, как у Делакруа, у Берлиоза — все с неким fond^[12] неисцелимости в глубине и, следовательно, фанатики выразительных средств.