Гусман де Альфараче. Часть вторая

— А теперь, сеньор, я нижайше умоляю выслушать еще одну мою просьбу: позавчера вечером я, погорячившись, ввязался в карточную игру с несколькими здешними кабальеро, и им не терпится отыграть у меня свои деньги, более пяти тысяч реалов. Они предлагают продолжать игру, да мне и самому не хотелось бы ее прерывать, потому что сейчас мне везет, а отворачиваться от даров фортуны не следует. Я могу выиграть много денег, ничем почти не рискуя. Однако в картах все или почти все зависит от случая, и игрок должен быть всегда готов и к удаче, и к неудаче; мне же не хочется быть настолько стесненным в средствах, чтобы, проиграв, я не мог расплатиться, а в случае чего и отыграться. Недостатка в деньгах я, по милости божьей, не испытываю: у сеньора нашего дядюшки хранятся мои сундуки с пятью тысячами эскудо, но мне не хотелось бы брать оттуда деньги, ибо я жду письма из Севильи, по получении которого мне придется, не откладывая ни на час, рассчитаться со всеми, кому я должен, и немедленно ехать в Рим. Там я либо получу для себя некий значительный бенефиций, либо передам его моему двоюродному брату, — смотря по тому, как сложатся обстоятельства, о которых известно дядюшке. И вот в предвидении будущего было бы неразумно трогать эти деньги, особенно имея под рукой несколько серебряных и золотых безделушек, которыми можно свободно располагать. Впрочем, эти вещицы мне тоже не хотелось бы спускать за бесценок и расставаться с ними без надобности.

Ваша милость видели эту цепочку и знаете, сколько она стоит. Я просил бы вас — без лишней, впрочем, огласки, чтобы меня не сочли безрассудным повесой и не говорили о моих ребячествах, — взять у меня эту цепочку под залог шестисот эскудо до ближайшего воскресенья, пока я не смогу вам выплатить эти деньги; в случае же выигрыша цепь останется у вас; я для того ее и принес, чтобы вы ее сохранили у себя, а разница в стоимости пусть останется вам.

Кстати я рассказал ему, как при подобных же обстоятельствах отдал одному человеку в залог совсем новую серебряную с позолотой посуду, а тот ею пользовался, и когда я получил ее обратно, она была в таком виде, что порядочному человеку неудобно было поставить ее гостям на стол, и мне пришлось ее продать, на чем я потерпел немалый убыток. Посему я и умолял его, во избежание подобных неприятностей, никому не показывать и не давать цепочку.

Он отказывался брать залог за такую пустяковую сумму; но я, хлопнув ладонью по крышке, защелкнул замок и вложил ларец ему в руки, говоря, что ни в коем случае не смогу принять от него деньги, если он не возьмет у меня цепочку. Ведь я принес ему именно эту вещь не потому только, что она дорогая и массивная, просто мне будет приятно, если она сохранится у него на память. Затем я прибавил, что все мы смертны, одному богу известно, что меня ждет, и лучше всего сделать так, как я прошу.

Он сдался на мои уговоры и обещал доставить деньги, как только выйдет из дому. Днем, когда я обедал у себя в трактире, ко мне вошел тот самый слуга, Эстефанелло, и принес шестьсот эскудо. Я велел поблагодарить, но не прошло и минуты после его ухода, как явился сам его господин. У меня вся кровь застыла в жилах и душа ушла в пятки.

Голова моя пошла кругом: я только что получил деньги и проводил слугу, и вдруг, вслед за ним, ко мне жалует сам хозяин! Я подумал, что сеньор открыл ларец, заметил подлог и поспешил вдогонку за слугой, чтобы воротить его. Но все обошлось, и я вздохнул с облегчением; улыбаясь самым приятным образом, он предложил свои дальнейшие услуги и сообщил, что эти деньги занял у одного из знакомых под проценты; но что это все пустяки.

А я подумал: «Пустяки-то пустяки, а вот посмотрим, что ты запоешь потом и такие ли это пустяки, как тебе сейчас кажется». А сказал я, что это ничего, ибо вещь стоит дороже, чем взятая им сумма вместе с процентами.

Он был еще у меня, когда явились те господа, что желали со мной играть. Я велел Сайяведре подать карты, и сражение началось. Родственнику моему сия месса показалась слишком длинной, он откланялся и ушел. Я же устроил славную облаву на их карманы, воспользовавшись на сей раз услугами Сайяведры, ибо церемониться было некогда: мы торопились поскорей допечь наш пирог. В скором времени у меня оказалось больше чем на пятнадцать тысяч реалов золота.

Кое-что я раздал присутствовавшим, а капитану, который тоже вскоре пришел, положил в руку пятьдесят эскудо, приобретя в его лице верного раба и преданного помощника. Он отвел меня в сторонку и шепнул, что я должен быть на галере в воскресенье вечером, то есть через четыре дня.

Понимая, что время не ждет, я затрубил большой сбор, разослав всем родственникам извещение о том, что свадьба назначена на понедельник и что я жду исполнения любезно данных мне обещаний.

Не с таким усердием стаскивают августовские муравьи в свои хранилища собранные на полях зерна, с каким мои родичи начали присылать со всех сторон ко мне в трактир драгоценности, соперничавшие между собой в количестве и качестве. Их набралось так много и все такой ценности, что мне стало почти совестно. Но я принимал эти вещицы приветливо, как дорогих гостей, ибо обошлись они мне совсем недорого. От дядюшки принесли наплечную цепь, шелковый пояс и гребень для прически, — все украшенное таким количеством золота, драгоценных камней и жемчугов, что одни эти предметы стоили не меньше трех тысяч эскудо. От остальных пришли броши, пуговицы, кружева, браслеты, серьги с подвесками, пряжки, перстни, застежки — все очень дорогое, превосходной работы и редкой красоты.

Сокровища все прибывали, и я, втайне, от капитана, переносил их на галеру и складывал в свои сундуки, стоявшие в трюме. За эти дни я посетил поочередно всех моих родственников, горячо благодаря их за любезность. Отплытие галер было назначено на утро в понедельник. В воскресенье вечером я сказал трактирщику:

— Сеньор хозяин, я ухожу играть в карты в один почтенный дом. Думаю, что там и отужинаю, а если игра затянется, то, возможно, заночую, если только не будем играть до самого рассвета. Так я попрошу вас приглядывать за моими вещами, пока один из нас не вернется; возможно, Сайяведра придет раньше.

С тем я и отбыл под покровом ночи, оставив сундуки в виде платы за постой. Правда, торопясь с отъездом, я не успел их опорожнить; они так и остались набитые доверху морской галькой общим весом в двадцать фунтов. Ночевал же я на галере, в гостях у капитана Фавелло, моего друга.

Не хватает слов, чтобы описать, с какими почестями вывез он меня из Генуи, какими заботами меня окружил, каким вкусным ужином угостил и какую приготовил постель! Он спрашивал, как мне удалось мое дело; я отвечал, что наилучшим образом и что подробности я расскажу позже. Больше он к этому предмету не возвращался. Мы поужинали, и я лег спать; впрочем, ночь провел неспокойно, хотя вполне достиг своей цели; но я был взволнован тем, что совершил.

Так или иначе, а ночь миновала. Когда я поднялся и стал одеваться, солнце только-только всходило. Царила полная тишина, не слышно было ни всплеска, ни шороха, словно кругом простиралась безмолвная пустыня; тут вошел ко мне капитан и сказал, что мы уже обогнули мыс Ноли [112]. Погода стояла великолепная. Впрочем, она недолго продержалась; нас ждала ужасная буря, как вы увидите из дальнейшего. Счастье не всегда благоприятствует человеку. Подобно луне, оно то прибывает, то убывает, и чем оно было благосклонней, тем горше с ним прощаться.

Во все время путешествия меня томило одно-единственное желание: узнать, что произошло среди моих генуэзских приятелей, когда я наутро не вернулся в трактир. Что подумал хозяин? А еще интересней было бы поглядеть хоть одним глазком, что там творилось на следующий день и как оплакивали мое исчезновение. Думаю, родичей моих не раз бросало и в жар, и в холод! То-то они меня проклинали! Ругали небось на все корки и ни одной не приберегли для бедняков! Как старательно меня разыскивали! Сколько судили и рядили о том, куда я девался, не убили ли меня грабители, не лежу ли я где-нибудь раненый. В конце концов они, конечно, сообразили, что я уплыл на галере и меня не воротишь. Немало же прошло ночей, пока к ним снова вернулся сон!