Дон Кихот (с иллюстрациями) (перевод Энгельгардта)

– Не понимаю, о какой надобности ты говоришь, Санчо. Выражайся яснее, если хочешь, чтобы я ответил тебе прямо.

– Неужто ваша милость не понимает, что означают мои слова? Да этому в школе грудных младенцев учат. Ну, одним словом, не хотелось ли вам сделать такое дело, от которого не отвертишься?

– Теперь понимаю, Санчо! Конечно, хотелось, и не раз, да и сейчас как раз хочется. Помоги мне, братец! Я уже не знаю, как и быть: боюсь – не случилось бы беды.

– Ага! – торжествующе воскликнул Санчо. – Вот вы и попались! Это-то мне и хотелось до смерти узнать! Теперь скажите, сеньор, неужели вы не слыхали, как люди говорят: «не понимаю, что с ним такое, – не ест, не пьет, не спит и на вопросы отвечает невпопад: не иначе, как околдован». А из этого следует, что околдованным бывает тот, кто не ест, не пьет, не спит и не испытывает естественной нужды, а вовсе не тот, кто, как ваша милость, пьет, когда ему предлагают, ест, когда ему дают, и отвечает на все, о чем его ни спросишь.

– Ты рассуждаешь очень здраво, Санчо, – ответил Дон Кихот, – но, очевидно, ты забыл, что бывают разные виды очарованности; вполне возможно, что теперь околдованные делают все то, что делаю я и чего прежде не делали. Во всяком случае я твердо убежден, что меня околдовали, и это успокаивает мою совесть. А как бы я терзался, если бы думал, что не околдован, а просто сижу в клетке, как праздный и малодушный человек, лишая своей помощи несчастных и нуждающихся, которым несть числа на свете.

– И все же, – ответил Санчо, – мне кажется, что для полного успокоения вашей милости следовало бы попытаться освободиться из этой клетки и снова сесть на вашего доброго Росинанта, который как будто тоже околдован, – посмотрите, как он печален и задумчив. Я вам обещаю всячески помочь в этом. А выйдя на свободу, мы опять попробуем пуститься на поиски приключений. Если же, на несчастье, это дело у нас не выгорит и нам не удастся удрать от недоброжелателей, решивших нас погубить, то обещаю вам, что я засяду в клетку с вашей милостью, как полагается верному и доброму оруженосцу.

– Ну ладно, братец Санчо, – сказал Дон Кихот, – как только ты найдешь благоприятный случай, чтобы привести в исполнение этот план и освободить меня, я во всем буду тебе повиноваться. Однако я не надеюсь на успех. Ты слишком просто объясняешь постигшее меня несчастье.

Но тут телега подъехала к поджидавшим впереди священнику, канонику и цирюльнику. Все спешились; погонщик тотчас же выпряг волов из телеги и пустил их пастись по зеленому лугу. Санчо попросил священника позволить его господину выйти на минутку из клетки, объяснив, что иначе может случиться происшествие, несовместимое с достоинством почтенного рыцаря. Священник понял, в чем дело, и ответил, что он с величайшей готовностью исполнил бы его просьбу, если бы не боялся, что Дон Кихот, очутившись на свободе, не примется снова за свое и не удерет на поиски новых приключений.

– Я ручаюсь за то, что он не убежит, – сказал Санчо.

– И я тоже, – прибавил каноник, – особенно, если он даст слово рыцаря не удаляться от нас без нашего разрешения.

– Даю вам слово, – ответил Дон Кихот, слышавший этот разговор, – и тем более охотно, что околдованные не вольны располагать собой, как им хочется, ибо волшебник может заставить их простоять триста лет на одном месте, а если они попытаются бежать, он всегда может вернуть их обратно. Поэтому вы спокойно можете выпустить меня из клетки.

Тогда каноник развязал Дон Кихоту руки и открыл дверцу клетки. Обрадованный Дон Кихот проворно вылез наружу; прежде всего он потянулся и размял свои члены, а потом подошел к Росинанту и, похлопав его по бокам, сказал:

– Я надеюсь, что господь бог и его благословенная матерь скоро исполнят наши желания, о цвет и гордость всех коней на свете! Ты будешь опять носить своего господина, а я снова отдамся тому служению справедливости, на которое господь призвал меня.

Затем Дон Кихот присоединился к обществу, которое в ожидании завтрака расположилось на зеленой траве. Каноник пригласил Дон Кихота принять участие в трапезе, на что наш идальго охотно согласился; хотя он и считал себя околдованным, но все же порядком проголодался. Каноник, заинтересованный странным безумием нашего рыцаря, усадил его около себя и, движимый состраданием, сказал:

– Неужели в самом деле, сеньор идальго, чтение пустых и безвкусных рыцарских романов так на вас подействовало, что вы тронулись в уме и думаете, что действительно очарованы? Неужели вы верите во все эти небылицы, которые столь же далеки от правды, как ложь от истины? Возможно ли, чтобы человеческий разум мог поверить, что на свете существовали все эти бесчисленные Амадисы, все эти трапезундские императоры, Фелисмарты Гирканские, скакуны, странствующие девицы, змеи, андриаки, великаны, волшебники, битвы, влюбленные принцессы, оруженосцы, ставшие графами, смешные карлики, любовные письма, всякие чары и чудеса, – словом, весь этот вздор, которым полны рыцарские романы? Лично про себя скажу, что, когда я их читаю, они доставляют мне некоторое удовольствие. Но когда я начинаю вдумываться во всю эту галиматью, меня невольно охватывает чувство негодования. Все эти романы приносят громадный вред и заслуживают полного уничтожения. Они нелепы, лживы и противоречат законам человеческой природы. А главное – они смущают умы самых рассудительных и благородных идальго, как об этом свидетельствует пример вашей милости. Ведь это они довели вас до такого состояния, что вас пришлось запереть в клетку и везти на волах, как возят из деревни в деревню какого-нибудь льва или тигра, показывая его за плату. Ах, сеньор Дон Кихот, сжальтесь над собою, вернитесь в лоно разума и употребите во благо тот рассудок, которым небо вас щедро наделило. Посвятите ваши блестящие способности изучению других книг, тогда вы и душу свою спасете, и славу умножите! Если же прирожденная склонность влечет вас к книгам о подвигах, тогда прочтите в Священном Писании книгу Судей; в ней вы найдете подлинно великие события и деяния, столь же истинные, как и отважные. Вот какое чтение достойно отменного ума вашей милости, сеньор мой Дон Кихот!

Дон Кихот с величайшим вниманием выслушал речь каноника, а когда тот кончил, долгое время смотрел на него и, наконец, заговорил:

– Если я не ошибаюсь, ваша милость стремится убедить меня, что на свете не существовало странствующих рыцарей; что все рыцарские романы ложны, пагубны и бесполезны для государства, что, читая их, я поступал плохо, веря им – поступал еще хуже, а подражая их героям – совсем скверно? Но неужели же вы отрицаете существование Амадиса Галльского, и Амадиса Греческого, и всех других рыцарей, подвигами которых полны эти романы?

– Ваша милость весьма точно передает мою мысль, – подтвердил каноник.

А Дон Кихот продолжал:

– Ко всему этому ваша милость еще прибавила, что чтение подобных книг причинило мне большой вред, так как лишило меня рассудка и довело до этой клетки; что я сделал бы лучше, если бы исправился и, вместо рыцарских романов, стал читать книги более правдивые, более занимательные и поучительные?

– Совершенно верно, – заметил каноник.

– В таком случае, – сказал Дон Кихот, – я утверждаю, что околдованным и лишенным разума являетесь вы сами, раз вы решились изречь хулу на то, что всем миром признано за истину. Человек, отрицающий, подобно вашей милости, правдивость рыцарских романов, заслуживает того наказания, которому ваша милость желали бы подвергнуть неугодные вам книги. Вы хотите меня уверить, что на свете не было ни Амадиса, ни всех других рыцарей – искателей приключений, о которых подробно рассказывается в романах! Это все равно, как если бы люди старались доказать, что солнце не светит, лед не холоден и земля не тверда. Какой же человек на свете сможет убедить нас, что история инфанты Флорипес и Гюи Бургундского – не истина? Или подвиги Фьерабраса на Мантибльском мосту во времена Карла Великого! Черт меня побери, если все это – не такая же правда, как то, что сейчас день! Если же это ложь, то, значит, не было ни Гектора, ни Ахилла, ни Троянской войны, ни двенадцати пэров Франции, ни короля Артура Английского, который и поныне еще летает, обращенный в ворона, между тем как в его королевстве ждут со дня на день его возвращения! Но кто же станет отрицать достоверность истории Пьера и прекрасной Магелоны, когда и до наших дней в королевском арсенале хранится колышек, при помощи которого отважный Пьер управлял деревянным конем, носившим его по воздуху. Там же находится седло Бабьеки, а в Ронсевале хранится рог Роланда [58], величиной с большое бревно. Из всего этого следует, что существовали и двенадцать пэров, и Пьер, и Сид, и другие подобные им рыцари,