Нескромные сокровища

Когда я почувствовал, что тело Сидализы холодеет в моих руках, я стал испускать пронзительные крики. Сбежались мои слуги и увезли меня из этих мест, полных ужаса. Я вернулся в Банзу и заперся в своем дворце; я был в отчаянии от смерти Сидализы и осыпал себя самыми жестокими упреками.

Я искренне любил Сидализу и был горячо ею любим, и у меня было достаточно времени, чтобы понять всю глубину постигшей меня утраты и оплакать ее.

– Но, в конце концов, вы утешились? – спросила фаворитка.

– Увы, сударыня, – отвечал Селим, – долгое время я думал, что никогда не утешусь; но тут я познал, что не существует вечного горя.

– Не говорите мне больше о мужчинах, – сказала Мирзоза. – Все вы такие. Я хочу сказать, господин Селим, что бедная Сидализа, история которой только что нас растрогала, была глупенькой, если верила клятвам. И теперь, когда Брама, быть может, жестоко карает ее за легковерие, вы приятно проводите время в объятиях другой.

– Успокойтесь, сударыня, – заметил султан. – Селим и сейчас любит. Сидализа будет отомщена.

– Государь, – отвечал Селим, – вероятно, вы плохо осведомлены. Неужели вы думаете, что встреча с Сидализой не научила меня, что истинная любовь вредит счастью?

– Конечно, так, – прервала его Мирзоза. – И, несмотря на ваши рассуждения, я готова держать пари, что сейчас вы любите другую еще более пылко…

– Не смею утверждать, что более пылко, – отвечал Селим, – уже пять лет я связан сердечной любовью с очаровательной женщиной. Не без труда мне удалось склонить ее к моим мольбам, ибо она всегда отличалась замечательной добродетелью.

– Добродетель! – воскликнул султан. – Смелее, мой друг! Я бываю в восторге, когда мне рассказывают про добродетель придворной дамы.

– Селим, – сказала фаворитка, – продолжайте ваш рассказ.

– И верьте всегда, как добрый мусульманин, верности вашей любовницы, – прибавил султан.

– О государь, – с живостью сказал Селим, – Фульвия мне верна.

– Верна она или нет, – отвечал султан, – это безразлично для вашего счастья. Вы этому верите, – и этого достаточно.

– Итак, вы любите сейчас Фульвию? – спросила фаворитка.

– Да, сударыня, – отвечал Селим.

– Тем хуже, мой дорогой, – прибавил Мангогул, – ибо я нисколько не верю ей. Ее вечно окружают брамины, а эти брамины – ужасный народ. Кроме того, у нее маленькие китайские глазки, вздернутый носик и такой вид, что она должна любить наслаждения. Скажите, между нами, как она на этот счет?

– Государь, – отвечал Селим, – мне думается, она их далеко не чуждается.

– Ну вот, – заявил султан, – никто не может противиться этим приманкам, вы должны это знать лучше меня, или вы…

– Вы ошибаетесь, – прервала его фаворитка, – можно быть умнейшим в мире человеком и не знать этого, – держу пари…

– Вечно эти пари! – воскликнул Мангогул. – Мне это надоело… Эти женщины неисправимы. Сначала выиграйте дворец, сударыня, а потом будете держать пари.

– Сударыня, – сказал Селим, – не может ли Фульвия быть вам чем-нибудь полезной?

– Каким же образом? – спросила Мирзоза.

– Я заметил, – продолжал Селим, – что сокровища до сих пор говорили лишь в присутствии его высочества, и мне пришло в голову, что гений Кукуфа, который совершил столько чудесных деяний ради Каноглу, вашего деда, вероятно, даровал и внуку способность заставлять говорить сокровища. Но сокровище Фульвии, насколько мне известно, еще не говорило; нельзя ли его порасспросить, таким путем выиграть дворец и заодно убедить меня в верности моей любовницы?

– Конечно, – отвечал султан. – Что вы на это скажете, сударыня?

– О, я не вмешиваюсь в такие скабрезные дела. Селим слишком близкий мой друг, чтобы из-за моего дворца подвергать его риску потерять счастье своей жизни.

– Что вы говорите! – возразил султан. – Фульвия добродетельна, – Селим в этом так уверен, что готов дать голову на отсечение. Он это сказал, и он не такой человек, чтобы отрекаться от своих слов.

– Нет, государь, – сказал Селим, – и если ваше высочество назначите мне свидание у Фульвии, я буду там первым.

– Подумайте о том, что вы предлагаете, – продолжала фаворитка. – Селим, бедный Селим, вы слишком торопитесь! И при всей вашей любезности…

– Не беспокойтесь, мадам. Жребий брошен, – я выслушаю Фульвию. Самое большее, что мне грозит, – это потерять неверную.

– И умереть, скорбя об этой утрате, – прибавила фаворитка.

– Что за чепуха! – сказал Мангогул. – Неужели вы думаете, что Селим стал дураком? Он потерял нежную Сидализу и, тем не менее, полон жизни, а вы воображаете, что, если бы он убедился в неверности Фульвии, он умер бы от этого. Если ему грозят лишь такие удары, я уверен, что он будет жить вечно. Итак, Селим, до свидания, встретимся завтра у Фульвии, слышите? Вас известят, в котором часу.

Селим склонился, Мангогул вышел. Фаворитка продолжала доказывать старому придворному, что он затеял рискованную игру. Селим поблагодарил ее за благосклонность к нему, и они расстались в ожидании великого события.

Глава сорок девятая

Двадцать седьмая проба кольца.

Фульвия

Африканский автор, обещавший нам дать характеристику Селима, решил привести ее здесь. Я слишком уважаю произведения древности, чтобы утверждать, что эта характеристика была бы уместнее в другой главе. «Существуют люди, – говорит он, – которым заслуги раскрывают все двери, которые благодаря красоте лица и изяществу ума в молодости являются любимцами женщин и в старости окружены почетом, ибо они сумели сочетать долг с удовольствиями и в зрелые годы жизни прославились услугами, оказанными государству, – одним словом, этих людей общество всегда принимает с восторгом. Таков был Селим. Хотя ему уже минуло шестьдесят лет, и он рано вступил на стезю наслаждений, – крепкое сложение и благоразумие избавили его от одряхления. Благородное выражение лица, свободные манеры, пленительная речь, глубокое знание света, вытекающие из долголетнего опыта, умение обходиться с прекрасным полом – все это создало ему при дворе высокую репутацию, и каждый хотел бы на него походить. Однако тот, кто вздумал бы ему подражать, не добился бы успеха, не обладая дарованиями и талантами, которыми Селим был отмечен природой».

«Теперь я спрошу вас, – продолжает африканский автор, – имел ли этот человек основания тревожиться за свою любовницу и провести ночь, подобно безумцу? Но факт, что тысячи мыслей роились у него в голове, и чем больше он любил Фульвию, тем больше опасался обнаружить ее неверность».

«В какой лабиринт я зашел! – говорил он себе. – И ради чего? Мне-то что за корысть, если фаворитка выиграет дворец? И что мне до того, если она его не получит?.. Но почему бы ей не получить его? Разве я не уверен в нежности Фульвии?.. О, я владею всеми ее помыслами, и если ее сокровище заговорит, то лишь обо мне… Но если измена… Нет, нет, я почувствовал бы это в самом начале. Я заметил бы неровности в ее обращении со мной. Неужели за эти пять лет мне не удалось бы изобличить ее во лжи?.. А между тем, испытание сопряжено с большим риском… Но отступать уже поздно. Я поднес чашу к устам, и надо испробовать напиток, хотя бы мне пришлось потом выплеснуть всю жидкость. Но, быть может, оракул будет мне благоприятен… Увы! Чего мне ждать от него? Почему бы другим не одолеть добродетель, над которой я восторжествовал?.. Ах, дорогая Фульвия, я оскорбляю тебя этими подозрениями, я забываю, чего мне стоило тебя завоевать. Мне сияет луч надежды, и я успокаиваю себя мыслью, что твое сокровище сохранит упорное молчание»…

Селим предавался этим тревожным мыслям, когда ему вручили записку султана, содержавшую лишь такие слова: «Селим, сегодня вечером, ровно в половине двенадцатого, будьте в известном вам месте». Селим взял перо и написал дрожащей рукой: «Повинуюсь вам, государь».

Селим провел остаток дня, как и предшествующую ночь, беспрестанно переходя от надежды к опасению. Не подлежит сомнению, что любовники обладают своего рода инстинктом; если их возлюбленная неверна, они испытывают волнение, подобное тому, какое охватывает животных при приближении непогоды. Охваченный подозрением, любовник подобен дикой кошке, у которой зудит в ушах в туманную погоду; у животных и у любовников есть еще то сходство, что домашние животные утрачивают этот инстинкт, и он притупляется у любовников, когда они становятся супругами.