Мемуары

/Преследуемый преследователь. / Я вышел оттуда около семи часов вечера, потому как мне надо было приготовить ужин. Я не особенно перетруждался на кухне у Англичанки, по меньшей мере, когда к ней не должен был явиться посол; но дабы не возбуждать никаких подозрений у слуг, я обязан был всегда находиться при деле, потому-то я и выказывал самое большое прилежание, какое только было для меня возможно. Шпион очень хотел последовать за мной, если бы мог, и увидеть, наконец, где я обитал на самом деле, но так как он не принял еще всех своих мер, то позволил мне уйти одному на этот раз, отложив свое предприятие на следующий день. Он отправился, однако, к послу и отдал ему полный отчет о свершенном им открытии. Посол проявил живейший интерес по этому поводу, поскольку как раз в это время Месье Принц делал все возможные шаги, дабы склонить Кромвеля к заключению Договора против Франции. Он тотчас же уверился, что я был человеком его партии, особенно, когда шпион сказал ему, что я обладал большим разумом, чем хотел показать, или он уж совсем не разбирается в своем ремесле. Итак, заставив его пересказать все мои слова и действия, так сказать, вплоть до мельчайших жестов, настолько он оказался заинтригован, он сказал ему, что надо бы меня выследить на следующий день; он даст ему еще одного человека, а тот уже отчитается перед ним, что я из себя представляю. Я вовсе и не думал об этом, и, направившись по моему обычаю к тому же самому кабаре, вскоре был принят за простака, но так как я не желал, чтобы раскрылось, каким ремеслом я занимаюсь в настоящий момент, я приобрел постоянную привычку оглядываться назад, когда выходил оттуда.

Мне было нетрудно, благодаря этому средству, установить, что человек, пущенный по моим следам, не отступал от меня ни на шаг. Я постарался его запутать, но увидев, как после того, как я направлялся то в одну сторону, то в другую, мне было невозможно от него отделаться, я нашел кстати пойти прямо на него. Он был немного изумлен, когда увидел, как я резко развернулся, и забеспокоился, как бы я не начал искать с ним ссоры. Тем не менее, так как он был упрям, он не свернул со своей дороги. Он только остановился у какой-то двери, чтобы посмотреть, как я пожелаю поступить, и пойти за мной дальше, если я ничего ему не скажу. Но, не повернув головы и позволив ему продолжать его маневр, едва отойдя от него на три шага, я внезапно обернулся и сказал ему, что уже четверть часа назад заметил его преследование; теперь я желал бы знать, о чем он хотел мне сказать, потому что, если он и на этот раз не пойдет своей дорогой, я не тот человек, кто бы безнаказанно это стерпел. Он мне ответил с большим нахальством, что, значит, я хотел бы ему помешать прогуливаться по улицам; он никогда бы не поверил, что это было в моей власти, потому как Король Англии, кому единственному принадлежало право это запретить, дал, однако, свободу всем тем, кто жил в городе, делать по нему столько кругов, сколько им заблагорассудится. Его ответ показался мне достойным ничего другого, как примерного наказания. Я сей же час взял в руку шпагу и приготовился его атаковать, но так как он не имел совершенно такой же смелости, как пустого кудахтанья, он положился на свои ноги, дабы избежать моего гнева. Он бегал совсем недурно, и наверняка столь хорошо справился со своей задачей, что другому на его месте было бы трудно сделать это лучше. А так как я провожал его глазами при свете фонарей, он показался мне человеком тощим, и никакой жир не мешал ему бежать; итак, изрядно уверившись в его способностях с этой стороны, я не дал себе труда его преследовать, хотя тоже бегаю не слишком скверно, когда хочу этим заняться. К тому же, я не особенно стремился его догнать; напротив, все, что мне было нужно, так это избавиться от его присутствия.

Я не видел его больше с тех пор; я нагнал на него такого страха, пожелав на него напасть, что он меньше всего думал преследовать меня и дальше. Таким образом, я освободил себе дорогу и вернулся к Англичанке; она охотно бы желала, чтобы я все послеобеденное время проводил вместе с ней. Она находила, что так как ее мужа не было больше дома, и в этот самый час посол занимался депешами у себя, я был неправ, теряя столь драгоценное время. Но если это Превосходительство имело свои дела, я имел мои, точно так же, как и он; итак, я сказал ей без всяких церемоний, что ночи были достаточно длинны, и мне незачем посвящать ей еще и дни. Я проводил большую часть ночей вместе с ней, а так как разгадал, что малый, кого посол поместил подле меня, наблюдал за мной во всякий момент, я отыскал секрет, как сделать все его предосторожности бесполезными.

/Винные пары. / Он страстно любил вино, а так как у него не было средств покупать его в этой стране, где оно очень дорого, я угощал его им каждый вечер, дабы он оставлял меня в покое. Я даже заставлял его пить сверх меры, дабы, когда я переходил в комнату Дамы, у него находились бы другие занятия, чем подкарауливать меня. Однако, так как во всем нужен порядок, и особенно когда спишь с женой ближнего своего, я его уверил, что это вино ничего мне не стоило, дабы моя щедрость не показалась ему подозрительной. Я ему сказал, что нашел способ открывать дверь погреба Англичанки, так что мы с ним выпиваем за счет посла. Моя доверительность ему бесконечно понравилась. Он, по всей видимости, боялся, как бы у меня вскоре не обнаружился недостаток в деньгах, если бы оказалось, что он пил за мой счет. Итак, не в силах помешать себе в своем пьянстве отблагодарить меня со своей стороны, он мне признался, что посол испытывал ревность к моей особе, и скорее по этой причине, а не, для обучения приготовлению моего рагу он поместил его к Англичанке.

Он, конечно, поостерегся во время такого признания сказать мне, что хотя бы раз видел меня входящим в комнату Дамы, и что он уже докладывал послу, якобы я провел там ночь. Это заставило бы меня принять меры предосторожности, каких я не принял из-за недостатка осведомленности, и избежать в то же время того, что приключилось со мной несколько дней спустя. Однако, так как я боялся, если выражу ему признательность за его откровенность, как бы он не злоупотребил этим, когда придет в чувство, я сделал вид, будто не могу поверить в то, что он мне говорил, поскольку небо не более было удалено от земли, чем мысли посла от истины. Эта фраза вынудила его обронить несколько слов, из которых я мог бы извлечь для себя выгоду, если бы был таким же мудрым, каким был обязан быть. Он бросил мне в ответ, что я могу говорить по этому поводу все, что мне будет угодно, но что до него, то он думает об этом только так и не больше, но и не меньше. Я захотел было заставить его объясниться, но, признав, без сомнения, что он и так уже слишком много наговорил, и как бы посол однажды не призвал его за это к ответу, если тот когда-либо об этом прослышит, он прикинулся, будто и не знал вовсе, о чем наболтал, дабы уверить меня в том, что всему виной то состояние, в каком он находился, да бессвязные слова, слетевшие с его губ, притом, что в них не было ни малейшей доли правды.