О праве войны и мира

договоры были согласны с достоинством государя; ибо король связан ими не своей клятвой, а потому что каждый связан законными договорами, в интересах третьих лиц.

2. Как и в других случаях, мы находим здесь необходимым различать среди актов государя акты верховной власти и его частные действия. Ибо в актах верховной власти совершенные им действия должны иметь ту же силу, как если бы они были совершены самой совокупностью граждан. Но подобно тому как законы, постановленные самой совокупностью граждан, не имеют против таких актов никакой силы, поскольку совокупность не может быть выше самой себя, так не имеют ее и законы, изданные государем. Оттого по отношению к таким договорам восстановление первоначального состояния не имеет места, поскольку оно вытекает из внутригосударственного права. Таким образом, возражение, приводимое против законной силы договоров, заключенных государями до достижения ими совершеннолетия, лишено оснований.

На какого рода акты царей распространяется действие законов, что изъясняется с помощью различений

II. 1. Конечно, если народ поставит государя, не сообщив ему полновластия, но ограничив его законами, то в силу этих законов акты, совершенные вопреки им, могут быть объявлены недействительными как полностью, так и отчасти, ибо народ в полной мере сохранил свои права. О тех же актах государей, правящих полновластно, но не владеющих царством как собственностью, по которым царство, часть его или доходные статьи отчуждаются, мы толковали выше и показали, что подобного рода акты по самому естественному праву ничтожны, как совершенные над чужим имуществом.

2. Частные действия царя должны рассматриваться не как акты всего государства, но как действия члена его и как совершенные с тем намерением, чтобы следовать правилам общих законов. Оттого-то и законы, которыми те или иные акты непосредственно или же по воле потерпевших объявляются недействительными, тоже займут здесь свое место, как если бы договор был заключен под соответствующим условием. Так, мы видим, что некоторые государи прибегают к посредству законов в борьбе против ростовщичества.

Тем не менее государь имеет возможность изъять как свои, так и чужие акты из-под действия этих законов; а что именно входит в его намерения, о том следует заключать по совокупности обстоятельств. Если же он действительно прибегнет к изъятию, то вопрос подлежит разрешению исключительно на основе естественного права.

К сказанному необходимо добавить, что если закон объявит недействительным акт не в пользу совершившего самое действие, но в осуждение ему, то такой закон не распространяется на действия государей, так что ни уголовные законы, ни иные не имеют против них принудительной силы. Ибо наказание и принуждение могут применяться не иначе, как одной волей по отношению к другой; следовательно, принуждающий и принуждаемый являются разными лицами, а для такого различия нет достаточного основания в одном лице.

Когда царь связал и когда не связан клятвой

III. Государь, как и частное лицо, может заранее лишить свою клятву силы, если он сам предшествующей клятвой отнимет у себя власть приносить какую-либо клятву. Однако сделать это по принятии клятвы он не может, ибо и в таком случае необходимы различные лица. Дело в том, что те акты, которые утрачивают силу впоследствии, уже раньше предполагают оговорку: “если только не станет возражать начальствующий”, но клясться под условием соблюдения клятвы в зависимости от произвола своей собственной воли - совершенно бессмысленно и противно природе клятвы. И хотя даже вследствие клятвы подобного рода бывает невозможно приобретение прав другим лицом по причине недостатка его личной правоспособности, тем не менее мы выше показали, что давший клятву связан ею по отношению к богу; это не в меньшей мере относится к государям, чем к прочим людям, вопреки мнению Бодена в указанном выше месте.

В какой мере царь связан обещаниями, лишенными основания?

IV. А что полные и безусловные обещания, которые были приняты другой стороной, естественно переносят права, то это мы доказали выше. Сказанное по поводу таких обещаний относится к государям не в меньшей мере, чем к частным лицам, так что бездоказательно, по крайней мере, в этом смысле мнение тех, кто отвергает, чтобы государь был связан когда-либо обещанием, данным им без достаточного основания (Ангел, на L. Lucius. D. de eviction; Курций Младший, “Заключения”, CXXXVIII, 4). Что это, однако, в известном смысле может иметь место, мы вскоре убедимся.

Обычное применение положения о то и, что законы имеют силу применительно к договорам царей

V. Впрочем, сказанное выше о том, что внутригосударственные законы не распространяются на договоры и соглашения государей, хорошо понимает и Васкес (“Спорные вопросы”, кн. II, гл. LI, 34). Однако же заключение его отсюда о том, что правила купли и продажи по вольной цене или найма без предварительного определения размера платы, наконец, эмфитевзиса без особой записи сохраняют свою силу и в отношении сделок, заключаемых государем, не может быть принято, так как перечисленные действия обычно совершаются государем не как таковым, но наравне с любым другим лицом. Дело в том, что в отношении подобного рода сделок сохраняют силу не только общие законы государства, но, как мы полагаем, даже законы того города, в котором находится резиденция государя, ибо там государь пребывает в силу особых оснований как член местного общества (Суарес, кн. III, гл. 35, 14). Но такой порядок, как мы сказали, имеет место лишь в том случае, если обстоятельства не обнаружат, что государю было угодно изъять свои сделки из-под действия соответствующих законов.

Другой пример, приведенный Васкесом относительно обещания, данного в любой форме, сюда подходит и может быть разъяснен на основании высказанных нами выше соображений.

Несет ли царь обязательства по отношению к подданным только в силу права естественного или также и по внутригосударственному праву; в каком смысле это правильно?

VI. 1. Почти все юристы согласны в том, что договорами, заключенными государем с подданными, он обязывается лишь в силу естественного, но не внутригосударственного права, каковой оборот речи, однако же, в высшей степени темен (Вальд, на L. I. D. de pactle. L. Princeps legibus, D. de legibus; L. ult. C. de trans. L. Si aquam, C. de eervit.; Ученые юристы, на С. I. de Const.; Бальд, на L. Si pecunlam. C. de condict. on causam, et in L. ex im-perfecto, C. de testamentis). Ибо выражением “естественное обязательство” юристы иногда злоупотребляют, применяя его к тому, что по природе считается долгом чести, хотя и не долгом на самом деле, как, например, выплата легатов без вычета по закону. Фальцидия (L. I, С. ad legem Falcidiam), Уплата долга, от исполнения которого должник освобожден ввиду наказания кредитора (L. S1 роепа D. de cond. ind.), воздаяние благодеяния за благодеяние (L. Sed et sl lege, Coneuluift, D. de pet. haered.), что все исключает взыскание недолжно уплаченного. Но иногда указанное выражение употребляется в более прямом смысле, для обозначения тех сделок, которые нас действительно обязывают и из которых либо возникают права у других лиц, как в случае договоров, либо не возникают, как в случае полного и твердого обещания.

Еврей Маймонид в “Руководителе сомневающихся” (кн. III, гл. 54) правильно проводит это троякого рода различие, и то, что не является долгом, по его словам, заслуживает названия “благодеяния”; а другие толкователи на книгу Притч (XX, 28) определяют это как “избыток благости“1. То, что составляет долг по строго формальному праву, евреями называется “судебным решением”, а то, что вытекает из долга чести, - “справедливостью”, или “правдой”. Так, толкователь евангелия от Матфея (XXIII, 23) употребляет слова “милосердие”, “справедливость”, “доверие”, при этом слово “доверие” у него выражает понятие, которое эллинисты обозначают словом “справедливость”. В первой книге Маккавейской (VII, 18 и 32) можно встретиться с употреблением слова “справедливость” в смысле формального долга.