Классическая проза Дальнего Востока

Дева отбросила кисть, взмыла ввысь и исчезла неведомо куда. Но перед тем, как покинуть юношу, велела служанке передать ему такие слова: "Строги веления Небесного владыки. Настала пора - уже впрягают белого феникса; не окончена возвышенная беседа, тоска проникла мне в душу".

Вдруг налетел вихрь, сбил юношу с ног и вырвал у него заветные листы, видимо, затем, чтобы стихи гостьи из иного мира не распространились среди людей. Хон застыл в растерянности и погрузился в глубокое раздумье. "Сон ли то был? Вроде бы не сон... Наяву ли это было? Не похоже, что наяву... " Опершись на перила, он старался припомнить каждое слово прекрасной девы. Вновь и вновь переживая чудесную встречу, он сокрушался, что не высказал деве своих чувств, и в конце концов сложил такие стихи:

Прочитав стихи вслух, он огляделся вокруг и прислушался: гудел колокол в горном храме; в прибрежном селении пели петухи; луна ушла на запад, и в небе ярче заблестели звезды. Слышно было, как пищат крысы да цикады поют возле павильона. Скорбь и благоговейный трепет овладели Хоном - он страдал оттого, что не смог удержать красавицу. Спустившись к реке, юноша сел в лодку и, вконец расстроенный, поплыл к тому месту, где покинул своих спутников. На судне его стали спрашивать, где он провел ночь. Хон в ответ выдумал, будто еще с вечера ему пришло в голову порыбачить при луне. Взял-де он удочку, добрался до Чан-гёнмун - ворот Долгого счастья - и расположился возле скалы Обращенной к Небу. Думал было добыть, что называется, "золотую чешую", однако ночь оказалась холодной, и в студеной воде не удалось поймать даже карася. Такая досада!.. Никто из спутников не стал допытываться, так ли было на самом деле.

С той поры Хон все думал и думал о прекрасной деве. Он стал чахнуть, ослаб и исхудал. Когда он добрался до дому, мысли его путались, а речь была несвязной. Долго метался он в постели, но болезнь все не проходила.

Однажды юноша увидел во сне красавицу в изысканном одеянии. Она подошла к нему и сказала:

- Дева-госпожа замолвила за вас словечко перед Верховным государем. Ценя ее за таланты, Верховный государь соблаговолил определить вас в свиту бога созвездия Волопаса. Таково повеление Небесного владыки, и никто не смеет его нарушить!

Юноша проснулся в страхе и тут же велел домашним умыть его, переодеть, возжечь курения, подмести двор и разложить циновки. Потом он лег, подпер рукой щеку и незаметно отошел. Случилось это в девятом месяце, как раз во время полнолуния. Несколько дней пролежал он в гробу, но цвет лица его не менялся. И люди решили, что он приобщился к сонму небожителей.

Мышь под судом (фрагменты) [47]

В прежние времена амбары строили на отшибе, подальше от жилищ, чтобы уберечь зерно, если деревню охватит пожар. Со временем тропинки, ведущие к амбарам, зарастали бурьяном, загромождались камнями, густой зеленый мох покрывал стены ограды, а запах гнили пропитывал даже каменные ступени входа. Оно и понятно: жилища далеко, и люди здесь - редкие гости.

Жила когда-то в глубокой норе Мышь; туловище у нее было длиной в полча, шерсть - в два чхи; хитростью и лукавством превосходила она всех мышей, и те почитали ее своею наставницей. На уме у старой Мыши были одни только плутни да каверзы. Всякий знает: это она однажды устроила себе норку в горшке с рисом; она же повесила колокольчик на шею Кошке...

Как-то раз созвала Мышь-наставница своих подопечных и, поглаживая усы, повела речь о том, как тяжело стало жить.

- Припасов у нас нет, жилье не огорожено, всякий час угрожают нам то люди, то собаки: что и говорить, туго приходится! Проведала я, что в Королевской кладовой горы белояшмового риса гниют и никому до этого дела нет. Прогрызть бы нам стену, пробраться в кладовую, да и поселиться там - вот когда зажили бы мы припеваючи: и ели бы вволю, и веселились до упаду! Право же, Небо не обходит нас своими милостями! Эх, и заживем мы теперь!

Собрала Мышь-наставница всю стаю и повела к Королевской кладовой. Стали мыши стену грызть. Полдня не прошло, глядь, а в стене уже большая дыра. Юркнула Мышь в кладовую, огляделась и решила, что поселиться тут совсем неплохо. За нею ввалилась тьма-тьмущая мышей и ну шнырять да шарить, рыть да обнюхивать все углы. Видят, и впрямь: на земляном полу насыпаны горы риса - сразу весь и не съесть...

Лет десять прожила мышиная стая в Королевской кладовой. Почти совсем опустела кладовая.

Но тут очнулся ото сна Дух - хранитель кладовой. Взял он счетные книги и стал сверять по записям наличие зерна. До чего же он был удивлен и напуган, когда обнаружил, что в кладовой недостает много сомов риса. Созвал он тотчас же Святое воинство и приказал разыскать виновников. Вскоре схватили Воины Мышь-наставницу.

Грозно встретил Дух обвиняемую:

- Мерзкая тварь! Забыла, кто ты?! Дом твой - убогая пора, пища - в грязи и во прахе! Как посмела ты со своими прихвостнями прогрызть дыру в стене и поселиться в кладовой?! Как посмела уничтожить столетний запас зерна и оставить народ без риса?! Придушить бы все ваше племя до последнего мышонка - тогда только, наверно, и удастся искоренить воровство! А что до твоих сообщников и подстрекателей, никого не пощажу, всем воздам по заслугам!

Выслушала Мышь грозную речь, в притворном смятении пала ниц перед Духом-хранителем и, сложив передние лапы, запричитала:

- Осмелюсь слово молвить: хоть я и стара, и с виду невзрачна, но не так уж я плоха, ибо природа наделила меня многими талантами. Среди зверей я, конечно, не первая, но все-таки и не последняя: поэты древности писали обо мне в "Шицзине", Совершенный муж упомянул мое имя в "Лицзи". А это означает, что племя наше издавна знакомо людям. Но вспомните, ваша милость: даже Человек, этот двуногий царь природы, у которого нос торчком, а глаза - поперек лица, день-деньской на поле трудится, а поесть досыта никогда не может - вечно его голод терзает. Каково же мне, старухе? Как жить, если в норе пусто? А пожить охота, хотя и тяжко... И стала я отруби да бамбуковые гвозди грызть! Вот до чего дошла! Разве это с радости? С нужды это!

Велика моя вина, сознаюсь. Но что делать: семья голодает, дети мучаются. Сыновья погибли в ловушке у Восточного дома, внучата - в капкане у Западного. Да, страшное на меня обрушилось горе. Глаза мои потускнели и плохо видят, сама я одряхлела, одышка одолевает, где уж тут быстро бегать... Ни на что я теперь не гожусь. Да и кому я нужна такая? Правду говорю: не было у меня среди мышей сообщников!

И стала хитрая тварь зверей оговаривать, и не только зверей, а и растения, и Духов; они, мол, подстрекали ее преступление совершить! Без зазрения совести лгала она, лишь бы свалить на кого-нибудь свою вину...

Уселась коварная Мышь перед Хранителем кладовой и, глядя ему прямо в глаза, начала такими словами:

- Осмелюсь утверждать, все время говорила я правду: нет такого животного, которое хоть однажды не совершило бы провинности. Но ваша милость так добры - вы никого не покарали. Вот никто и не признался в своих преступлениях! Я же с самого начала не хотела лукавить. Вы считаете меня старой пройдохой, а ведь все эти звери в сто раз хитрее меня! Разве не досадно мне терпеть напраслину?

Возьмем, к примеру, Улитку: нет у нее ни семи отверстий, ни конечностей. Эта мелюзга, и согрешив, не ведает, что согрешила!