По тропинкам севера

Я присел на скалу и немного отдохнул; тут я увидел, что бутоны низкорослых — в три сяку — вишен полураскрылись. Умилительна душа цветов этих запоздалых вишен, погребенных под грудами снега — и не забывающих о весне! Это было подобно тому, как если бы под пламенеющим небом благоухали цветы сливы.

Я вспомнил стих Гёсон-содзё, но здесь очарование чувствовалось с большей силой. По уставу паломников, всякие подробности о горах сообщать другим запрещено. Потому я кладу кисть и не пишу.

Вернувшись в келью, я, по просьбе адзяри, записал хайку о паломничестве к Трем горам

Я ушел из Хагуро, у Цуругаока был встречен в доме Нагаяма Дзюко; написали рэнку. Сакити сопутствовал мне. В лодке мы спустились по течению к гавани Саката. Заночевали у врача по имени эн'ан Фугёку.

21. Когда исчерпаны были все виды бухт и гор, воды и суши, душа затосковала по Кисаката. Направившись на северо-восток от гавани Саката, я переходил горы, следовал вдоль берега, ступал по песку — протяжением всего десять ри; когда солнце уже понемногу клонилось к закату, — ветер с моря стал взметать прибрежный песок, заморосил дождь и скрыл гору Тёкай. Я брел в потемках наугад. «И при дожде все по-особому, и, когда прояснится, будет любопытно!» — так подумав, я забрался в крытую камышом хижину и стал ждать, пока перестанет дождь.

Наутро, когда небо совсем прояснилось и радостно засверкало утреннее солнце, я поплыл в лодке к Кисаката.

Прежде всего я подвел лодку к острову Ноина — Ноинсима — и посетил место его трехлетнего уединения. Сошел с лодки на другом берегу. Здесь, как память о Сайге, стоит старая вишня, воспетая в стихе: «Над цветами».

На берегу есть курган, — говорят, могила императрицы Дзинго [59]. Храм зовется Камандзюдзи. Я не слыхал, чтобы она здесь бывала. Как же так?

Усевшись в келье, в этом храме, я поднял штору и одним взглядом вобрал весь вид: на юге гора Тёкай упирается в небо, а отражение ее падает в море; на западе дорогу преграждает застава Муя-муя; на востоке возведена насыпь, и виднеется далеко дорога на Акита; с севера раскинулось море, и место, куда заходят волны, зовется Сиогоси. В бухте вдоль и вширь одно ри; она и приводит на память Мацусима, и отлична от нее. Мацусима словно смеется, Кисаката словно досадует. К унынию прибавляется печаль; кажется, что весь вид омрачает дух.

Праздник.

Увидав на скале гнездо сокола:

22. Жаль было расставаться с Саката, и день шел за днем; но вот загрустил я по небосводу Хокурикудо. Мысли о дальнем пути стеснили мне грудь: я слыхал, что до города Kara сто тридцать ри. Перейдя заставу Нэдзу, я вступил в провинцию Этиго и добрался до заставы Итибури в Эттю. В эти девять дней усталость от влажной духоты удручала меня, началась болезнь, и я ничего не записал.

Сегодня я оставил за собой опасные переходы этих северных мест — Оясирадзу, Косирадзу, Инумодори, Комагаэси; когда, усталый, я придвинул себе подушку и лег, в передней стороне дома, через комнату, послышались молодые женские голоса, — их было два. К ним примешивался голос пожилого мужчины; они разговаривали: это были куртизанки из города Ниигата провинции Этиго. Они совершали паломничество в храм Исэ, мужчина провожал их до этой заставы. Они писали письмо, которое наутро отсылали с ним домой, и передавали всякие суетные дела. «Отдались мы брегам, где плещут гребни волн, влачим жизнь, что век рыбака, и суждено нам не иметь пристанища нигде. И каждый день мы пожинаем возмездие за прошлую жизнь. О, как это горестно!» — слышал я и заснул под эти слова.