Историки Рима

63. Византий был основан греками на самой оконечности Европы, в том месте, где пролив, отделяющий ее от Азии, уже всего. Перед тем как приступить к строительству, они обратились к Пифии Аполлона с просьбой указать им место, наиболее пригодное для основания города, и услышали в ответ, что он должен быть заложен «противу земель, где обитают слепые». Загадочные слова оракула относились к халкедонам, которые прибыли в эти края задолго до того и, несмотря на очевидные преимущества здешних мест, выбрали другие, худшие. Византий же и в самом деле стоит на плодороднейших землях и на берегу моря, отличающегося редким изобилием — несметные косяки рыбы, рвущейся из Понта, наталкиваются здесь на подводные скалы, пугаются их и, минуя противоположный берег, подходят к самому порту. Все это принесло предприимчивым жителям большие богатства, но впоследствии они были разорены непомерными налогами и теперь ходатайствовали об отмене или снижении их. Принцепс поддержал их просьбу, сказав, что недавние войны во Фракии и Боспоре истощили силы города и ему следует помочь. Было принято решение отложить срок уплаты налогов на пять лет.

64. В консульство Марка Азиния и Мания Ацилия 548 явлено было множество зловещих знамений. Молния сожгла воинские значки и палатки солдат, пчелы роем облепили крышу Капитолийского храма, рождались на свет младенцы — полулюди-полузвери, где-то родилась свинья с когтями, как у ястреба. Недобрым знаком сочли все и гибель многих магистратов — на протяжении нескольких месяцев один за другим скончались квестор, эдил, трибун, претор и консул. Агриппине, однако, страшнее всех знамений показались слова, которые вырвались однажды у пьяного Клавдия. «Мне суждено, — сказал он, — сносить преступления моих жен, чтобы затем карать их». Она решила, что дольше медлить нельзя и начала действовать. Еще прежде, движимая женским тщеславием, она погубила Домицию Лепиду. Дочь Антонии Младшей, внучатная племянница Августа, Лепида была двоюродной сестрой отца Агриппины и родной сестрой ее мужа Гнея, 549 а потому считала, что не уступает ей знатностью. Красотой, возрастом и богатством они тоже были почти равны. Обе развратные, обе способные на что угодно и равно не знавшие удержу в страстях, они старались затмить друг друга своими пороками не меньше, чем достоинствами, дарованными им судьбой. Теперь мать и тетка старались каждая привлечь на свою сторону Нерона, и борьба между ними разгорелась с невиданной дотоле силой. Лепида, обходительная и щедрая, все больше покоряла юношу, прежде всего, своим несходством с Агриппиной — вечно суровой, вечно готовой разразиться гневом, изо всех сил стремившейся передать сыну верховную власть, но неспособной примириться с мыслью, что он будет этой властью пользоваться.

65. Лепиду обвинили в намерении чарами извести супругу принцепса и в том, что толпы ее своевольных рабов, разбросанные по всей Калабрии, возмущают спокойствие Италии. На этом основании она и была приговорена к смерти, несмотря на сопротивление Нарцисса, которому поведение Агриппины день ото дня казалось все более подозрительным. Передавали содержание бесед, которые он вел с близкими ему людьми и в которых говорил, что его все равно ждет верная гибель, кто бы ни захватил власть, Британник или Нерон, но что он всем обязан принцепсу, а потому готов отдать за него жизнь. «Я добился осуждения Мессалины и Силия, — повторял он, — но, если теперь власть попадет в руки Нерона, можно считать, что я не принес принцепсу никакой пользы. Скрыть от него распутные похождения его бывшей жены было бы преступно, но еще большее преступление смотреть теперь, как новая жена губит своими кознями императорскую семью. Впрочем, распутства хватает и сейчас — чего стоит одна связь Агриппины с Паллантом; за обладание властью эта женщина готова отдать все — и честь, и чистоту, и женский стыд». Произнося подобные речи, Нарцисс обнимал Британника, заклинал его скорее становиться мужчиной и, простирая руки то к нему, то к изображениям богов, умолял его набраться сил, рассеять врагов отца и отомстить убийцам матери.

66. От всех волнений Нарцисс внезапно заболел и уехал в Синуессу, 550 ибо рассчитывал, что свежий воздух и вода целебных источников быстро восстановят его силы. Агриппина давно уже решилась на последнее злодеяние, и теперь ей важно было не упустить удобный случай. Помощников у нее было достаточно, и, посоветовавшись с ними, она решила отказаться как от быстродействующих ядов, ибо внезапная смерть принцепса могла навлечь на нее подозрения, так и от ядов, исподволь подтачивающих здоровье, — чувствуя приближение конца, Клавдий мог разгадать, что произошло, и любовь к сыну вспыхнула бы в нем с новой силой. Ей нужно было средство, которое бы медленно разрушало здоровье человека и в то же время лишало его рассудка. Мастер, способный изготовить такое средство, нашелся. То была женщина по имени Локуста, незадолго до того осужденная как отравительница и с давних пор выполнявшая поручения властителей. Она составила зелье, поднести же его поручили Галоту — евнуху, который обычно подавал к столу кушанья и отведывал их.

67. Все это стало вскоре настолько широко известно, что писатели того времени рассказывают со всеми подробностями, как Клавдию подали яд, налив его в особенно красивый и вкусный белый гриб, как он, то ли по своей тупости, то ли потому, что был пьян, не сразу ощутил действие зелья, как его внезапно прослабило, и он, казалось, освободился от яда. Страх охватил Агриппину. Она думала лишь о смертельной опасности, ей угрожавшей, и, не обращая внимания на присутствующих, подала знак врачу Ксенофонту, заранее вовлеченному в сговор. Тот знал, что идти на крупное преступление опасно, но довести его до конца — выгодно; как рассказывают, он сделал вид, будто хочет облегчить охватившие Клавдия рвотные судороги и ввел ему в горло перо, смоченное мгновенно действующим ядом.

68. В созванном между тем заседании сената консулы и жрецы возносили молитвы о здравии принцепса, тогда как он уже лежал бездыханный, весь перевитый повязками и укутанный одеялами, а Агриппина торопливо принимала меры, чтобы закрепить за Нероном императорскую власть. Прежде всего, как бы ища утешения в своей скорби, она обняла Британника, прижала его к себе и, то называя вылитым отцом, то придумывая разные другие уловки, не давала выйти из комнаты. Она задержала также сестер его, Антонию и Октавию, расставив стражу, закрыла доступ в покои и, дабы успокоить солдат и дождаться часа, который по исчислению звездочетов был благоприятен для осуществления ее плана, все время распускала слухи, будто принцепс чувствует себя лучше.

69. Но вот, в третий день перед октябрьскими идами, в полдень, внезапно распахнулись ворота Палатинского дворца. Сопровождаемый Бурром Нерон появился перед солдатами дежурной когорты и, встреченный приветственными криками, которыми по знаку префекта разразились преторианцы, сел в носилки. Рассказывают, будто часть солдат сначала растерялась; они оглядывались, спрашивали, где Британник, но, видя, что никто не пытается воспрепятствовать происходящему, подчинились ходу событий. Доставленный в лагерь, Нерон сказал несколько приличествующих случаю слов, пообещав преторианцам денежный подарок, щедростью не уступавший подаркам Клавдия, и был провозглашен императором. Отцы-сенаторы скрепили своим постановлением выбор, сделанный солдатами, провинции без колебаний последовали за ними. Клавдию решено было воздать божеские почести, похороны его проходили столь же торжественно, как похороны божественного Августа, и Агриппина постаралась затмить великолепием свою прабабку Ливию. Завещание, однако, оглашено не было, дабы злобная несправедливость, с которой отец отдавал пасынку предпочтение перед собственным сыном, не вызвала возмущения черни.