Историки Рима
Историки Рима читать книгу онлайн
История в античной древности была литературным жанром в той же мере, как научным. Описывая полулегендарное прошлое или близкое настоящее, античные историки широко использовали все выразительные средства художественной словесности, давали описания, портреты деятелей, искусно составленные речи. В их сочинениях была и эпическая широта, и драматический пафос. Для этой книги отобраны произведения (полностью и отрывки) пяти крупнейших историков древнего Рима, чье творчество составляет одну из вершин Римской художественной прозы. Эти произведения посвящены наиболее интересным моментам истории Древнего Рима.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
48. Тем временем Квадрат, узнав, что Митридат пал жертвой предательства и Армения находится в руках его убийц, созвал своих приближенных, рассказал им о происшедшем и спросил, следует ли наказать врагов. Лишь очень немногие думали о достоинстве государства, большинство советовало не вмешиваться. «Распри среди врагов и преступления их друг против друга, — говорили они, — не должны вызывать у нас ничего, кроме радости. Более того, нам следует давать им все новые поводы для раздоров. Именно так поступали многие римские принцепсы, щедро предоставлявшие тому или иному царю власть над Арменией с единственной целью вызвать волнения среди варваров. Заставьте Радамиста бежать, и он тут же окажется изгнанником, окруженным почетом и славой; нам несравненно выгоднее, чтобы он владел царством, захваченным с помощью злодеяния, и продолжал вызывать презрение и ненависть». Однако, дабы не создавать впечатления, что злодеяние остается безнаказанным, и опасаясь, как бы цезарь не прислал иных распоряжений, к Фарасману послали гонца с требованием оставить Армению и отозвать сына.
49. Прокуратором Каппадокии 541 был в эту пору Юлий Пелигн — человек всеми презираемый за трусость и уродство, но тем не менее близкий Клавдию, который, не став еще принцепсом, любил тешить свою лень беседой с подобными шутами. Собрав из жителей провинции вспомогательные когорты, этот Пелигн двинулся в путь как бы для того, чтобы восстановить положение в Армении, но больше грабил союзников, чем врагов. Войско его разбежалось, для защиты от варваров, тревоживших его своими набегами, ему нужны были силы, и он явился за помощью к Радамисту. Последний подарками привлек прокуратора на свою сторону. Пелигн сам посоветовал ему возложить на себя царский венец, присутствовал при этом и играл роль пособника в той церемонии, которая на самом деле и состояться-то могла только с его разрешения. Слухи о его позорном поведении разошлись весьма широко, и решено было принять меры, дабы люди не думали, что все римляне похожи на Пелигна. В Армению во главе своего легиона был отправлен легат Гельвидий Приск с поручением навести порядок, сообразуясь с обстоятельствами. Гельвидий быстро перевалил через горы Тавра и, действуя больше умеренностью, чем силой, уладил было положение, но получил приказ вернуться в Сирию, ибо дальнейшее пребывание его в Армении грозило вызвать войну с парфянами.
50. Дело в том, что Вологез счел обстановку благоприятной и намеревался захватить Армению, которая некогда была достоянием его предков, отторгнутым, как он уверял, лишь происками чужеземных властителей. Он собрал войско и рассчитывал посадить на армянский престол своего брата Тиридата — таким образом, у каждого члена его семьи было бы свое царство. Парфяне перешли границу, иберы оставили страну без боя, и новые хозяева подчинили себе армянские города Артаксаты и Тигранокерт. Вскоре, однако, наступила зима; из-за лютых морозов и нехватки продовольствия в армии начался мор, и Вологез был вынужден отказаться от своих завоеваний. Страна больше не принадлежала никому, и в ее пределы вновь вступил Радамист, еще более свирепый и безжалостный, чем прежде, в каждом видевший теперь изменника, каждого подозревавший в намерении взбунтоваться при первом удобном случае. Армяне привыкли к рабству, но на этот раз даже они не выдержали и с оружием в руках окружили царский дворец.
51. Теперь Радамисту оставалось надеяться только на быстроту коней, уносивших его вместе с женой. Жена его была беременна, сначала она крепилась из страха перед врагами и любви к мужу, но скачка продолжалась, ей растрясло живот, и она стала просить, чтобы ее лучше убили, но не оставляли на плен и поругание. Обняв жену, Радамист снова усаживал ее в седло, убеждал взять себя в руки, то восхищался ее доблестью, то бледнел от ужаса при мысли, что она может достаться врагам. Наконец, любовь заставила его решиться, злодейство было ему не внове, и он вытащил свой кривой меч. Он отнес к Араксу израненное тело и бросил его в реку, чтобы даже труп ее не достался преследователям, сам же еще быстрее помчался к иберской границе и вскоре добрался до отцовских владений. Однако Зенобия (так знали эту женщину), попав в прибрежное мелководье, вскоре начала дышать и постепенно ожила. Пастухи нашли ее, увидели, как она красива, как богато одета, решили, что то должна быть женщина знатная, перевязали ей раны и стали лечить своими народными средствами; когда же они узнали, как ее зовут и что с ней произошло, то отнесли ее в город Артаксаты. Отсюда Зенобию на средства города отправили к Тиридату; он принял ее ласково и обращался с ней как с царицей.
52. В консульство Фавста Суллы и Сальвия Отона 542 был отправлен в ссылку Фурий Скрибониан за то, что он якобы пытался выяснить у магов, скоро ли умрет принцепс. В обвинении говорилось и о поведении матери его Вибии, которая была сослана еще раньше и недостаточно покорно сносила свою участь. Отец Скрибониана был тот самый Камилл, который в свое время поднял восстание в Далмации, и цезарь, вторично сохраняя жизнь члену этой враждебной ему семьи, хотел доказать всем свое великодушие. Скрибониан, однако, недолго прожил в изгнании и вскоре умер, случайно или от яда, сказать трудно; на этот счет были разные мнения. Сенат принял постановление об изгнании из Италии звездочетов — очень суровое и ничего не давшее. Принцепс произнес речь, в которой воздал хвалу сенаторам, которые из-за бедности своих семей добровольно покинули сенаторское сословие; не сделавшие этого и таким образом к бедности своей добавившие еще и наглость, были из сената исключены.
53. Тогда же отцы-сенаторы рассмотрели доклад о мерах наказания женщинам, прелюбодействующим с рабами. Постановили, что, если прелюбодеяние совершалось без ведома хозяина, их следует обращать в рабство, если же хозяин дал свое согласие — считать вольноотпущенницами. Консул следующего года Барея Соран внес предложение присвоить Палланту — который, как объявил цезарь, был автором этого законопроекта — преторское достоинство и наградить его пятнадцатью миллионами сестерциев. Сципион Корнелий, в свою очередь, предложил всенародно выразить Палланту благодарность за то, что он, потомок аркадских царей, ради общей пользы забыл о своем знатном происхождении и согласился стать одним из помощников принцепса. Клавдий вполне серьезно сообщил, что Паллант рад оказанным ему почестям, но от денег отказывается, ибо предпочитает и дальше жить в бедности. И на всеобщее обозрение выставлены были медные доски с текстом сенатского постановления, в котором отпущеннику с состоянием в триста миллионов сестерциев воздавалась хвала за достойные наших предков умеренность и бережливость.
54. Столь похвальная умеренность была совершенно чужда его брату, по прозванию Феликс. Он давно уже был назначен ведать Иудеей и полагал, что, благодаря всесилию Палланта, может безнаказанно позволять себе любые злодеяния, используя в качестве повода для них недовольство, действительно существовавшее среди иудеев. Волнения в этой провинции возникли после того, как Гай Цезарь приказал поставить в храмах свои статуи; когда до Иудеи дошло известие о его гибели, приказ этот выполнять не стали, но опасение, что кто-либо из следующих принцепсов может потребовать того же самого, осталось. Своими бессмысленными попытками подавить недовольство Феликс лишь обострял положение. Не отставал от него и Вентидий Куман, ведавший той частью провинции, где обитали галилеяне, тогда как в землях, подчинявшихся Феликсу, жили самаритяне. Народы эти издавна враждовали между собой; теперь же, при правителях, не вызывавших у них ничего, кроме презрения, распри между ними начались еще пуще. Они грабили друг друга, засылали в земли противников разбойничьи шайки, устраивали засады, а иногда и подлинные сражения; награбленное добро и захваченные трофеи они неизменно отправляли прокураторам. Те на первых порах только радовались, но, видя, что смута растет, послали на подавление ее солдат, которых иудеи перебили. Если бы не вмешательство наместника Сирии Уммидия Квадрата, война запылала бы по всей провинции. Как следовало поступить с иудеями, стало ясно тут же — бунтовщики, повинные в гибели наших солдат, без сомнения заслуживали смертной казни. Не так просто было решить вопрос с Куманом и Феликсом (узнав о причинах волнений, Клавдий дал наместнику право суда также и над прокураторами). Феликса Квадрат провел на трибунал, дабы все могли увидеть его среди судей, и показал таким образом тем, кто собирался выступить против него с обвинениями, что это не сулит им ничего доброго. Куман один поплатился за преступления, которые совершали двое, и в провинции настало спокойствие.