Элегии и малые поэмы

135 С мраморной шеи ее золотые снимите мониста

        И драгоценности все: надо богиню омыть.

        Высушив шею, ей вновь золотые наденьте мониста,

        Свежие надо цветы, свежую розу ей дать.

        Вам повелела она себя вымыть под миртом зеленым,

140 А почему так велит, знайте: причина ясна.

        На побережье, нагая, она свои кудри сушила;

        Тут подглядела ее наглых сатиров толпа.

        Это заметив, свое она тело миртом прикрыла:

        Скрылась из глаз и велит это и вам повторять.

145 Знайте еще, почему Мужской Фортуне вы ладан

        Курите там, где вода теплой струею течет.

        Женщины входят туда, свои покрывала снимая, —

        Всякий заметен порок в их обнаженных телах, —

        Все это скроет из глаз мужей Мужская Фортуна,

150 Если ее умолить, ладаном ей покурив.

        Не упусти же и мак растереть с молоком белоснежным,

        Не позабудь и про мед, выжав из сотов его:

        Ибо когда отвели Венеру ко страстному мужу,

        Это она испила, ставши супругой, питье.

155 Ласковой речью Венере молись: на ее попеченье

        И красота, и нрав, и целомудрие жен.

        Было при пращурах так, что римлянки стыд позабыли:

        К старице Кумской тогда все обратились отцы.

        Храмы велела она возвести в честь Венеры, — и вот уж

160 Стала Венера с тех пор женские нравы блюсти.

        Будь же к Энея сынам, богиня-красавица, вечно

        Ты благосклонна, храни толпы невесток твоих!

        Я говорю, а грозящий подъятым хвостом заостренным

        Вот уже стал Скорпион в водах зеленых тонуть.

165 Близится ночи конец, и румяниться начало небо

        Снова, и в росной заре слышатся жалобы птиц.

        Полусгоревший потух у прохожего факел дорожный,

        И за работу свою вновь принялся селянин.

        Плечи отца облегчать начинают от ноши Плеяды: [425]

170 Семь их считается, но видят обычно их шесть.

        Иль потому, что лишь шесть к богам восходили на ложе

        Ибо Стеропа была Марса женой, говорят,

        Майю, Электру, Тайгету увлек всемогущий Юпитер.

        Мужем к Келене Нептун и к Алкионе пришел:

175 Ну, а седьмая сошлась Меропа со смертным Сизифом,

        Стыдно ей, и потому прячется вечно она;

        Иль потому это так, что троянской разрухи Электра

        Видеть не в силах и лик свой заслоняет рукой.

        Трижды пускай небеса на оси обернутся извечной,

180 Трижды коней запряжет и распряжет их Титан, —

        Тотчас затем запоет берекинтская флейта кривая [426]

        И поведет чередой праздник Идейская Мать.

        Полумужчины пойдут, ударяя в пустые тимпаны,

        Грянут кимвалы, о медь медью ответно звеня;

185 И на бессильных плечах поедут носилки с богиней

        Стогнами Рима, и вой будет по всем сторонам.

        Сцена гудит, начинаются игры. Смотрите, квириты:

        Полные тяжеб суды ныне умолкнуть должны.

        Надо о многом спросить, но пронзительной меди звучанье

190 Боязно мне и кривой лотос пугает, свистя.

        «Как мне, богиня, узнать?» На ученых внучек Кибела [427]

        Глянула тут и помочь мне повелела она.

        «Ради богининых слов, питомицы вы Геликона,

        Молвите мне, почему радостен ей этот шум?»

195 Так я сказал. Эрато отвечала (а месяц Киферин

        Назван ведь, как и она, именем нежной любви):

        «Было Сатурну дано предсказание: лучший властитель,

        Скипетра будешь лишен будущим сыном своим.

        Он же, страшась своего, рожденного им же потомства,

200 Чревом безмерным своим всех поглощает сынов.

        Горестна Рея была, что в своей плодовитости слезной,

        Выносив столько детей, матерью быть не могла.

        Только когда родился Юпитер (вся древность — свидетель,

        Верь же старинной молве и про сомненья забудь), —

205 Камень, в свивальнике свит, в божественной скрылся утробе

        И таким образом был роком обманут отец.

        Ида крутая с той самой поры огласилася звоном,

        Чтоб в безопасности мог громко младенец кричать.

        В гулкие били щиты, стучали в порожние шлемы, —

210 Это куретов был долг и корибантов толпы.

        И представляя, как встарь они укрывали младенца,

        Свита богини гремит медью и бьет по щитам.

        Бьют вместо шлема в кимвал, а вместо щита по тимпанам:

        Но, как и раньше, звучит флейты фригийский напев».

215 Смолкнула муза, а я: «Как дает ей свирепое племя

        Львов непривычным ярмом гривы свои отягчать?»

        Я замолчал, а она: «Укрощает их дикость богиня —

        Видишь ты это и сам по колеснице ее».

        «Но почему же главу тяготит ей венец башненосный?

220 Разве впервые она башни дала городам?»

        Муза кивнула. «А как, — спросил я, — себя изувечить

        Дикий явился порыв?» Муза ответила так:

        «Отрок фригийский в лесах, обаятельный обликом Аттис

        Чистой любовью увлек там башненосицу встарь.

225 Чтобы оставить его при себе, чтобы блюл он святыни,

        Просит богиня его: «Отроком будь навсегда!»

        Повиновался он ей и дал ей слово, поклявшись:

        «Если солгу я в любви — больше не знать мне любви!»

        Скоро солгал он в любви; и с Сагаритидою нимфой,

230 Быть тем, кем был, перестал. Грозен богини был гнев:

        Нимфа упала, когда ствол дерева рухнул, подрублен,

        С ним умерла и она — рок ее в дереве был.

        Аттис сходит с ума, ему мнится, что рушится крыша;

        Выскочил вон и бежать бросился к Диндиму он.

235 То он кричит: «Уберите огонь!», то: «Не бейте, не бейте!»,

        То он вопит, что за ним фурии мчатся толпой.

        Острый он камень схватил и тело терзает и мучит,

        Длинные пряди волос в грязной влачатся пыли.

        Он голосит: «Поделом! Искупаю вину мою кровью!

240 Пусть погибают мои члены: они мне враги!

        Пусть погибают!» Вскричал и от бремени пах облегчает,

        И не осталося вдруг знаков мужских у него.

        Это безумство вошло в обычай, и дряблые слуги,

        Пряди волос растрепав, тело калечат себе».

245 Так аонийская тут объяснила премудро Камена

        В красноречивых словах корни безумия мне.

        «Но, вдохновляя мой труд, расскажи мне, откуда ж богиня

        К нам снизошла? Иль всегда в городе нашем жила?»

        «Диндим, Кибелу, ключи родниковые Иды прелестной,

250 Так же как весь Илион, Матерь любила всегда.

        В дни же, как Трою Эней перенес в Италийские земли,

        Чуть и богиня за ним на корабли не взошла;

        Но, усмотрев, что судьба еще не зовет ее в Лаций,

        Не пожелала она области бросить свои.

255 После ж, как пятый пошел уже век могуществу Рима, [428]

        Вставшего гордой главой над покоренной землей, —

        Жрец на Евбейские тут посмотрел роковые заветы [429]