Элегии и малые поэмы

        Фрикс и Гелла спаслись от раздраженной Ино;

        Вот тебе ткань, чей цвет — как волна, [250] чье имя — морское,

        Верю, одеты в нее нимфы в пучинах зыбей;

        В этой сияет шафран (не таким ли сияет шафраном

180 Росной Авроры восход на светоносных конях?);

        В этой — пафосские мирты, [251] а в той — белоснежные розы,

        Та — аметистом цветет, та — журавлиным пером;

        Не позабыт ни миндаль, ни твой, Амариллида, желудь,

        Воск пчелиный — и тот ткани название дал.

185 Сколько рождает цветов весною земля молодая,

        Сонную зиму прогнав, каждой лозою цветя, —

        Столько и больше того есть красок на женских одеждах,

        Только умей распознать, что кому больше к лицу.

        Белой коже — черная ткань: такова Брисеида —

190 В черной одежде ее быстрый похитил Ахилл.

        Темной коже — белая ткань: прекрасная в белом,

        Так на скалистый Сериф вышла Кефеева дочь… [252]

        Я уж хотел продолжать, чтобы потом не пахли подмышки.

        И чтобы грубый не рос волос на крепких ногах, —

195 Но ведь уроки мои не для женщин Кавказских ущелий

        И не для тех, чьи поля поит мизийский Каик! [253]

        Право, тогда почему не добавить бы: чистите зубы

        И умывайте лицо каждое утро водой?

        Сами умеете вы румянец припудривать мелом,

200 Сами свою белизну красите в розовый цвет.

        Ваше искусство заполнит просвет меж бровью и бровью,

        И оттенит небольшой мушкою кожу щеки.

        Нет ничего дурного и в том, чтоб подкрашивать веки

        В нежный пепельный цвет или в киднийский шафран. [254]

205 Есть у меня о таких предметах особая книга, [255] —

        Хоть небольшая, она стоила многих трудов:

        Там вы найдете совет и о том, как поправить осанку —

        Верьте, в науке моей не позабыто ничто.

        Но красота милей без прикрас — поэтому лучше,

210 Чтобы не видели вас за туалетным столом.

        Не мудрено оробеть, увидя, как винное сусло,

        Вымазав деве лицо, каплет на теплую грудь!

        Как отвратительно пахнет тот сок, который в Афинах

        Выжат из грязных кусков жирной овечьей шерсти!

215 Я на глазах у мужчин не сосал бы косточки ланьей,

        Я у мужчин на глазах чистить не стал бы зубов, —

        То, что дает красоту, само по себе некрасиво:

        То, что в работе, — претит, то, что сработано, — нет.

        Это литье, на котором красуется подпись Мирона,

220 Прежде являло собой медный бесформенный ком;

        Это кольцо, чтобы стать кольцом, побывало в расплаве;

        Ткань, что надета на вас, грязною шерстью была;

        Мрамора грубый кусок Венерою стал знаменитой,

        Чья отжимает рука влагу из пенных волос, —

225 Так же и ты выходи напоказ лишь во всем совершенстве:

        Скрой свой утренний труд, спящей для нас притворись.

        Надо ли мне понимать, отчего так лицо твое бело?

        Нет, запри свою дверь, труд незаконченный спрячь.

        Что не готово, того не показывай взгляду мужскому —

230 Многих на свете вещей лучше им вовсе не знать.

        Весь в золотых скульптурах театр — но вглядись, и увидишь,

        Как деревянный чурбан тоненьким золотом крыт.

        К ним не дают подходить, покуда они не готовы —

        Так, вдалеке от мужчин, строй и свою красоту.

235 Волосы — дело другое. Расчесывай их беззапретно

        И перед всеми раскинь их напоказ по плечам.

        Только спокойною будь, сдержись, коли станешь сердиться,

        Не заставляй без конца их расплетать и сплетать!

        Пусть служанка твоя от тебя не боится расправы:

240 Щек ей ногтями не рви, рук ей иглой не коли, —

        Нам неприятно смотреть, как рабыня, в слезах и в уколах,

        Кудри должна завивать над ненавистным лицом.

        Если же мало красы в волосах твоих — дверь на запоры,

        Будь твоя тайна святей тайн Благодатных Богинь! [256]

245 Помню, подруге моей обо мне доложили внезапно —

        Вышла красотка, парик задом надев наперед.

        Злейшим лишь нашим врагам пожелаю подобного срама,

        Пусть на парфянских девиц этот позор упадет!

        Стыдно быку без рогов и стыдно земле без колосьев,

250 Стыдно кусту без листвы, а голове без волос.

        Вы не мои ученицы, увы, Семела и Леда,

        Мнимый Сидонянку [257] бык по морю вез не ко мне;

        Не о Елене пекусь, которую так домогались

        Умный супруг — воротить, умный Парис — сохранить;

255 Нет, меж моих учениц есть получше лицом, есть похуже, —

        Тех, что похуже лицом, больше бывает всегда.

        Те, что собой хороши, моей не прельстятся наукой:

        Данная им красота и без науки сильна.

        Ежели на море тишь — моряк беззаботно отважен,

260 Ежели вздулись валы — помощь нужна моряку.

        Редко встречаешь лицо без изъяна. Скрывайте изъяны

        В теле своем и лице, если под силу их скрыть!

        Если твой рост невелик и сидящей ты кажешься, стоя,

        Вправду побольше сиди или побольше лежи;

265 А чтобы, лежа, не дать измерять себя взорам нескромным,

        Ты и на ложе своем тканями ноги прикрой.

        Если ты слишком худа, надевай потолще одежду

        И посвободней раскинь складки, повисшие с плеч;

        Если бледна, то себя украшай лоскутами багрянца,

270 Если смугла — для тебя рыбка на Фаросе есть. [258]

        Ножку нескладного вида обуй в башмачок белоснежный;

        Голень, что слишком худа, всю ремешками обвей.

        Слишком высокие плечи осаживай тонкой тесьмою;

        Талию перетянув, выпуклей сделаешь грудь.

275 Меньше старайся движеньями рук помогать разговору,

        Ежели пальцы толсты или же ноготь кривой.

        Не говори натощак, если дух изо рта нехороший,

        И постарайся держать дальше лицо от лица.

        А у которой неровные, темные, крупные зубы,

280 Та на улыбку и смех вечный положит запрет.

        Трудно поверить, но так: смеяться — тоже наука,

        И для красавицы в ней польза немалая есть.

        Рот раскрывай не во всю ширину, пусть будут прикрыты

        Зубы губами, и пусть ямочкой ляжет щека.

285 Не сотрясай без конца утробу натужливым смехом —

        Женственно должен звучать и легкомысленно смех.

        А ведь иная, смеясь, неумело коверкает губы,

        А у иной, на беду, смех на рыданье похож,

        А у иной получается смех завыванием грубым,

290 Словно ослица ревет, жернов тяжелый взвалив.

        Что не подвластно науке? И смех подвластен, и слезы —

        Каждая знает для слез время, и меру, и вид.

        Ну, а что уж о том говорить, как нарочно картавят

        И по заказу язык нужный коверкает звук?