Как стать писателем за десять часов

Нередко одно удачное название рождает другое.

«Философия нищеты» — разве не великолепная строчка на обложке ученой книги, к тому же довольно точно раскрывающая ее смысл? Увы, смысл этот никак не устраивал двоих бородатых, самоуверенных, безмерно талантливых молодых людей — будущих основоположников научного социализма. Ответ Прудону звучал убийственно: «Нищета философии».

Один из лучших наших специалистов по англоязычной литературе Георгий Анджапаридзе как–то рассказал схожую историю. В Америке вышел роман известного писателя с завлекательным названием «Дураки умирают». Рецензия на книжку была озаглавлена уничтожающе: «Дураки покупают». Вот и пиши после этого романы!

Примеров можно привести много. Но как научиться находить хорошие заголовки самому?

Тут самое существенное вот что: надо твердо усвоить, что название книги, пьесы или статьи — это отдельное литературное произведение. Оно может иметь прямую связь с содержанием, но может и не иметь. В книжке Леонгарда Франка «Возвращение Михаэля» рассказывается о возвращении Михаэля. В романе Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел» ни о каком ангеле речь не идет — но заглавие запоминается, и еще как. А в волшебной истории Александра Грина «Бегущая по волнам» содержание и название связаны впрямую, но важно не это, а красота и загадочность титульного листа.

Хорошие заглавия надо собирать и хранить, как поэт собирает оригинальные рифмы, еще не зная, в какие стихи они войдут прочно, как гвозди в притолоку. Даже не мудрая, а просто броская фраза имеет ценность сама по себе. Вот вполз в трамвай пьяный и ляпнул с порога: «Никогда не люби крокодила»! С чего ляпнул, небось, и сам не знает, и какие еще крокодилы в Ярославле, и кто там на них так неосторожно запал? Но фраза ничего, может, когда и пригодится. А уж оправдать ее в рассказе или повести — не проблема. В крайнем случае, в трамвай, где едет героиня, вползет пьяный и ляпнет с порога это самое обложечное предостережение.

Особенно внимательно нужно читать стихи. Гениальное заглавие «По ком звонит колокол» Хемингуэй взял у почти забытого английского поэта Джона Донна. Тургеневское «Как хороши, как свежи были розы», Айтматовское «И дольше века длится день», Володинское «С любимыми не расставайтесь» — это ведь тоже стихотворные строки. Я и сам грешен: «Одни, без ангелов» — Александр Пушкин, «Остановиться, оглянуться…» — Александр Аронов.

Я сравнил заглавие с пропуском в литературу. Вряд ли это точно — пропуска в эту сферу деятельности никому и нигде не выдают. Хорошее название похоже скорее на входной билет, который приходится полностью оплачивать. На треть одаренностью, на две трети трудом. Больше нечем…

Час пятый. «А теперь расскажите анекдот»

В любое литературное произведение, будь то очерк или пьеса, рассказ или роман, можно входить по–разному. Допустим, сесть за машинку и гнать вперед, как Бог на душу положит. Есть писатели–импровизаторы, которые именно так и работают, и, бывает, получается — мощная фантазия обгоняет руку. Однако это метод рискованный — можно извести целую стопу бумаги, а потом окажется, что история расплылась по рукописи, как грязь по асфальту, половину страниц можно выбросить, да и оставшиеся, не понятно, нужны или нет. Персонажи то сбиваются в кучу, то исчезают, а вполне пристойно написанные события никак не складываются в сюжет. И коллега, приглашенный в качестве консультанта, осторожно интересуется, что, собственно говоря, автор собирался сказать.

Чтобы избежать подобных осложнений, перед первой строчкой рекомендуется помедлить и подумать. Прежде всего, определить основной конфликт.

Конфликт — это спичка, взрывающая пороховой склад. Острый конфликт сразу приковывает наше внимание — нам интересно, что там случится и чем оно все кончится. И если, допустим, вы съездили туристом на Мальту и теперь хотите написать про поразившую вас маленькую экзотическую страну, заранее подумайте, в чем будет конфликт ваших заметок. Увы, даже путевому очерку необходимо столкновение характеров или идей — иначе читателю быстро станет скучно.

Какой конфликт можно найти в благополучной стране?

В совковые времена эта проблема решалась просто: богатые капиталисты и бедные рабочие. Про то, что ихние бедняки живут в просторных домах и ездят на хороших машинах, просто не упоминалось, в любом тамошнем городе добросовестный советский журналист тут же кидался на поиски трущоб, безработных и нищих. Один мужичок лет пятидесяти очень недурно подрабатывал в подземном переходе в центре Лондона: он сидел там в живописном балахоне, который при нужном ракурсе мог сойти за лохмотья, с кожаной шляпой на коленях и за деньги позировал фотокорреспондентам из стран социалистического лагеря. Мужичок был доброжелательный, улыбался, острил, а отработав положенное, садился в машину и ехал домой. Его многочисленные фотографии шли в наших газетах под рубрикой «Звериный оскал капитализма» или что–нибудь в этом роде.

Сегодня врать про «их нравы» не модно, приходится искать конфликты пореальней.

Меня после недельной поездки на Мальту толкнул к перу прежде не приходивший в голову вопрос. Я гражданин великой страны, я горжусь, что она самая большая на свете, что Москва крупнейший город Европы, что русская культура славится и ценится во всем мире, что в прошлом веке мы победили Наполеона, а в этом Гитлера, пожалуй, даже тем, что по мощи ракет Россия до сих пор не уступает никому на планете. А чем, извините, гордиться мальтийцу, всю державу которого можно оглядеть с не слишком высокого холма в центре острова, а все взрослое население при большом старании уместилось бы на стадионе в «Лужниках»? Конфликтный вопрос заставил острее вдуматься в увиденное, и я понял, что перед мальтийцем мне чваниться нечем: рядовой гражданин карликовой страны, как правило, владеет четырьмя–пятью языками, ездит в Италию или Францию, как мы из Рязани в Тулу, местный фунт стоит два доллара, а по плотности туристического потока Мальта превосходит нашу прекрасную родину чуть не в тысячу раз…

Особенно отчетлив конфликт в драме: и комедийное, и трагедийное действие вращается вокруг него. Но и проза без конфликта все равно, что человек без хребта — просто кожаный мешок с содержимым.

В основе практически всех произведений большой литературы лежат мощные конфликты.

«Медный всадник» — противостояние маленького человека и грозного реформатора.

В «Горе от ума» конфликт глубочайший — он любит ее, а она другого: не предпочти Софья романтику прагматика, Чацкий, наверное, был бы снисходительней и к папе–Фамусову и ко всей тлетворной среде.

В «Войне и мире» море конфликтов, главный из которых — вторжение чужака в огромную страну, которая его не приняла и вытолкнула.

В Есенинской «Анне Снегиной» конфликт сформулирован пронзительно: «Мы все в эти годы любили, но мало любили нас».

В огромном, не простом для читателя «Фаусте» все держится на рискованном поединке гения познания Фауста и гения зла Мефистофеля.

Безусловно, конфликт может быть и не столь глобальным — важно, чтобы он был предельно важен для героев. Гоголевские Иван Иванович и Иван Никифорович навеки разошлись из–за слова, из–за «гусака», но смехотворная вроде бы ссора сломала жизнь обоим. Чеховский Червяков всего лишь нечаянно чихнул на лысину чиновнику покрупнее — а кончилась история смертью… Но даже ясного конфликта мало для начала работы. Прекрасно, когда вы знаете, что хотите сказать. Но художественное произведение — не речь с трибуны и не проповедь с кафедры. Вы не митинговый оратор, вы хороший или плохой, но писатель — а это значит, что ваше дело рассказывать занимательные истории. Чем займете внимание читателя, дело ваше, но скуки быть не должно.

Признания классиков и собственная практика убедили меня, что трудней всего писать пьесы. Скучноватый роман читатель может отложить и взять снова, может перелистнуть десяток занудных страниц, может, наоборот, нечто важное перечитать дважды — он сам определяет, в каком ритме желает знакомиться с разумным, добрым и вечным. У зрителя такой возможности нет. Отвлекся, задумался, зевнул — и потеряна нить, и уже не понятно, про что речь там, пустые разговоры на сцене раздражают, и волнует единственная проблема: дождаться антракта или смыться прямо сейчас?