Метроном. История Франции под стук колес парижского метро

Дойч Лоран

Метроном. История Франции под стук колес парижского метро

ВВЕДЕНИЕ ОТПРАВЛЯЯСЬ В ПУТЕШЕСТВИЕ

Деревушка на берегу реки Сарт, где я провел свое детство, находится так далеко от Парижа… Мы порой вырывались оттуда, на каникулах, чтобы поехать в столицу и повидаться с моими дедушкой и бабушкой… Огни города манили. Миновав Окружную, мы оказывались в Париже. Тут же нас охватывал яркий неоновый вихрь, в котором кружились толпы деловитого вида людей. Я помню зеленые вывески аптек и красные — табачных лавок, помню слепившие меня искры света. Это было Рождество в разгар лета! И я с восхищением углублялся в городские джунгли, которые пугали меня и влекли.

В возрасте пятнадцати лет, вдохновленный своей страстью к Истории, я поселился в Париже. Париж — такой анонимный, такой безличный, такой неумеренно огромный — казался мне тогда открытой книгой…

В этом городе, где я был чужаком, где в буквальном смысле слова никого не знал, моими первыми ориентирами стали названия улиц. А улицы эти я открывал с помощью метро. Воистину метро было путеводителем для провинциала в этом копошащемся муравейнике. Я с ненасытной алчностью и неутолимой жаждой нырнул в неведомую вселенную… Я исходил весь Париж, оглядел все станции, замучил самого себя вопросами… Почему «Инвалиды»? «Шатле» — что это такое? Какая по счету Республика? Этьен Марсель — кто это? «Мобер» — что это означает? Все станции метро вели в Историю.

Схема метрополитена — скелет Парижа. По ней можно проследить, как развивался город, некогда возникший на маленьком островке Сены. Ведь каждая станция и именем своим, и местоположением свидетельствует об определенном отрезке прошлого, о становлении не только Парижа, но и всей Франции. От Сите до Дефанс метрополитен представляет собой машину времени; проезжая станцию за станцией, видишь вереницу прошедших веков. Этот город был создаваем веками — двадцать один век понадобился, чтобы столица Франции стала такой, какой мы ее видим сегодня.

Я изучил, таким образом, историю Франции и историю Парижа. Параллельно я стал заниматься театром, затем кинематографом. Я осознал, что в моем распоряжении инструмент для исследования времени… Можно побывать в шкуре Лафонтена, Фуке, Моцарта, Сартра. История в некотором роде стала моим ремеслом, или, по крайней мере, я могу заниматься Историей благодаря моему ремеслу.

Я черпал вдохновение в истории Франции с того времени, когда мои оловянные солдатики переживали свои волнующие сражения. Сейчас ничего не изменилось, История остается мотором моей жизни и моих желаний, она стала для меня полем бесконечно возрождающейся материи, источником загадок, противоречий, недоумений…

В сущности, почему «Метроном»?

Моя книга претендует на то, чтобы стать неким измерителем ритма времени. И я предлагаю вам продвигаться от века к веку по станциям метро (по станции метро для каждого века), чтобы лучше понять Историю…

Я хотел бы вместе с вами идти, придерживаясь линий метрополитена, как нити Ариадны. Мы узнаем о надеждах, о взбрыкиваниях, о гневных порывах столицы. Занимайте места. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Лютеция»…

Лоран Дойч

I век

СИТЕ

Колыбель Цезаря

— На следующей выходите? — спрашивает робким голоском маленькая дама, чуть подталкивая меня из опасения пропустить свою станцию…

Поезд тормозит с сильным металлическим скрежетом. На следующей? Почему бы и нет? Супер! Начало моего путешествия — колыбель Парижа, остров Сите. Ведь не случайно этот остров имеет форму самой настоящей люльки… В ней вся суть столицы. «Это голова, сердце и костный мозг Парижа», — писал в XII веке Ги де Базош.

Станция — шахта города: мы находимся на глубине двадцати метров ниже уровня Сены. Подобно Жюлю Верну, автору «Путешествия к центру Земли», я ощущаю, что поднимаюсь ко временам изначальным. И нет нужды в выхлопе вулкана, чтобы проникнуть в подземное чрево, нет нужды в «Наутилусе», чтобы пройти под водой… У меня же есть метро!

В сопровождении все той же маленькой дамы я шагаю через четыре ступеньки, преодолевая бесконечную лестницу, ведущую к свету. И вот маленькая дама осталась позади. Оказавшись снаружи, я наталкиваюсь на чахоточный кипарис. Стараясь высвободиться, натыкаюсь носом на оливковое дерево без олив… Смотри-ка! Следы юга, хрупкое эхо итальянского пейзажа! Я нашел новую цель исследования.

Цветочный рынок подступает к метро, как если бы природа и прошлое отчаянно стремились отвоевать свои права. В сущности, отвоевать их невозможно: слева автомашины гудят в бесконечном спуске по бульвару Сен-Мишель, а справа тот же плотный ряд, но в противоположном направлении, поднимается по улице Сен-Жак.

Я стою на перепутье. Индустриальная улица Лютес [1] агонизирует, зажатая между двумя жизненными артериями, окруженная суровыми фасадами XIX века — административными зданиями, столь дорогими сердцу барона Османа. Я как можно быстрее оставляю позади себя эту улицу Лютес, чтобы вновь найти, за Цветочным рынком, Сену, которая медленно несет свои коричневатые воды…

Сделав несколько шагов, я оказываюсь на набережной. Чуть дальше выстраиваются в ряд зеленые лотки букинистов… Я жадно бросаюсь к ним и отхожу со старыми изданиями по истории моего любимого города. Париж — моя жена; в любом случае, Париж — это женщина! Андре Бретон выразил это в «Наде»: треугольная площадь Дофин — словно бы лобок этого желанного существа, изначальная матрица, из которой все родилось… Мне хотелось бы вновь вместе с ней пережить акт рождения.

А если бы стих рев автомобилей? Если бы исчезли здания с серыми фасадами, уступив место зеленеющим склонам, топким болотам, кустарнику, покрывавшему островок? Если бы берега Сены вновь стали дикими…

В 701 году от основания Рима, в 52 году до Рождества Христова, на острове Сите еще ничего нет… Никаких следов Лютеции, о которой Юлий Цезарь коротко упоминает в «Галльской войне». «Лютеция, городок паризиев, располагается на острове реки Сены». По правде говоря, это несколько туманно. Да и проконсула, проведшего здесь всего один день, больше занимало собрание галльских вождей, чем местонахождение этого городка. И когда Цезарь сел за свои записки, он назвал городок по слуху — Лютецией, опираясь на чьи-то слова и разрозненные военные рапорты. Он повторил то, что слышал от легионеров, которые сами были очень неточны в наименованиях.

Это правда, там, где ожидаешь найти великий город паризиев, нет ничего! Впрочем, будущий остров Сите еще разделен на шесть или семь островков, на которых с трудом можно заметить небольшой храм, несколько круглых хижин с камышовыми крышами и горстку рыбаков, небрежно забрасывающих в воду сети… За рекой, на правом берегу, простираются болота и очень густой лес на западе. На левом берегу опять болота и чуть поодаль — скалистый выступ. Однажды его назовут холмом святой Женевьевы.

Чтобы оказаться в крупном галльском поселении, нужно следовать по реке… В те времена дорога — это река, придется подождать прихода римлян, чтобы увидеть большие сухопутные дороги. Пока же поднимемся на борт одного из тех суденышек, что так любят галлы: на волнах качается длинный хрупкий челнок, сплетенный из ветвей деревьёв.

С незапамятных времен для всех, кто обосновался здесь, лодка — основное транспортное средство. Естественно, первым, что дали раскопки устойчивых неолитических поселений (пять тысяч лет до Р.Х.), оказались пироги, найденные в местности под названием Берси (Берси, фото-колыбель Парижа!). Их сегодня можно увидеть в музее Карнавале, убежище парижской памяти.