Моя жизнь

Толстого представляла собой семью, в которой я был вместо отца и в меру

своих сил нес ответственность за обучение молодежи.

Несомненно, этот замысел не лишен был недостатков. Молодые люди жили со

мной не с самого детства, они выросли в неодинаковых условиях и в разной

среде и не были последователями одной религии. Разве мог я полностью оценить

по достоинству этих молодых людей, поставленных в новые условия, даже и взяв

на себя роль отца семейства?

Но я всегда отводил первое место воспитанию души или формированию

характера, и, поскольку я был убежден, что всем молодым людям в равной

степени, независимо от их возраста и наклонностей, можно дать

соответствующее духовное воспитание, я решил быть при них неотлучно как

отец. Я считал формирование характера первоосновой воспитания и был уверен, что если эта основа будет заложена прочно, то дети - сами или с помощью

друзей - научатся всему остальному.

Однако вместе с этим я всецело отдавал себе отчет в необходимости дать

детям и общее образование; поэтому с помощью м-ра Калленбаха и адвоката

Прагджи Десаи я организовал несколько классов. Я понимал и значение

физического воспитания. Физическую закалку дети получали, выполняя ежедневно

свои обязанности. На ферме не было слуг, и всю работу, начиная со стряпни и

кончая уборкой мусора, делали обитатели фермы. Надо было ухаживать за

фруктовыми деревьями и вообще возиться в саду. М-р Калленбах очень любил

работать в саду и приобрел в этом некоторый опыт в одном из

правительственных образцовых хозяйств. И стар, и млад - все, кто не был

занят на кухне, обязаны были уделять некоторое время садовым работам. Дети

делали большую часть работы - копали ямы, рубили сучья и таскали тяжести.

Таким образом, физических упражнений было более чем достаточно. Дети

находили удовольствие в этой работе, и поэтому они обычно не нуждались в

других упражнениях или играх. Конечно, некоторые из них, а подчас и

большинство притворялись больными и увиливали от дел. Иногда я смотрел на

это сквозь пальцы, но чаще бывал строг. Думаю, что строгость не очень им

нравилась, но не помню, чтобы они противились мне. Когда я бывал строг, я

доказывал им, что неправильно бросать работу ради забавы. Однако убеждения

действовали на них лишь непродолжительное время: вскоре они вновь бросали

работу и начинали играть. Тем не менее, мы справлялись с делом, во всяком

случае, дети, жившие в ашраме, прекрасно развивались физически. На ферме

болели очень редко. Конечно, немалую роль в этом сыграли хороший воздух и

вода, а также регулярное принятие пищи.

Несколько слов о профессиональном обучении детей. Мне хотелось научить

каждого мальчика какой-нибудь полезной профессии, связанной с физическим

трудом. С этой целью м-р Калленбах отправился в траппистский монастырь и, изучив там сапожное ремесло, вернулся. От него это ремесло перенял я, а

затем стал сам обучать желающих. У м-ра Калленбаха был некоторый опыт в

плотничьем деле; на ферме нашелся еще один человек, который тоже знал

плотничье дело. Мы создали небольшую группу, которая училась плотничать.

Почти все дети умели стряпать.

Все это было им в новинку. Они никогда и не помышляли, что им придется

учиться таким вещам. Ведь обычно в Южной Африке индийских детей обучали

только чтению, письму и арифметике.

На ферме Толстого установилось правило - не требовать от ученика того, чего не делает учитель, и поэтому, когда детей просили выполнить

какую-нибудь работу, с ними заодно всегда работал учитель. Поэтому дети

учились всему с удовольствием.

Об общем образовании и формировании характеров будет рассказано в

следующих главах.

XXXIII. ОБЩЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ

В предыдущей главе вы видели, каким образом на ферме Толстого

осуществлялось физическое воспитание и от случая к случаю обучение

профессиональное. Несмотря на то что постановка физического и

профессионального обучения едва ли могла удовлетворить меня, все же можно

сказать, что оно было более или менее успешным.

Однако дать детям общее образование было делом более трудным. Я не имел

для этого ни возможностей, ни необходимой подготовки. Физическая работа, которую я выполнял обычно, к концу дня чрезвычайно утомляла меня, а

заниматься с классом приходилось как раз тогда, когда мне больше всего нужен

был отдых. Вместо того, чтобы приходить в класс со свежими силами, я с

большим трудом превозмогал дремоту. Утреннее время надо было посвящать

работе на ферме и выполнению домашних обязанностей, поэтому школьные занятия

проводились после полуденного приема пищи. Другого подходящего времени не

было.

Общеобразовательным предметам мы отводили самое большее три урока в день.

Преподавались языки хинди, гуджарати, урду и тамили; обучение велось на

родных для детей языках. Преподавался также английский язык. Кроме того, гуджаратских индусских детей нужно было хотя бы немного ознакомить с

санскритом, а всем детям дать элементарные знания по истории, географии и

арифметике.

Я взялся преподавать языки тамили и урду. Те скромные познания в

тамильском языке, какие у меня были, я приобрел во время своих поездок и в

тюрьме. В своих занятиях, однако, я не пошел дальше прекрасного учебника

тамильского языка Поупа. Все свои знания письменного урду я приобрёл во

время одного из путешествий по морю, а мое знание разговорного языка

ограничивалось персидскими и арабскими словами, которые я узнал от знакомых

мусульман. О санскрите я знал не больше того, чему был обучен в средней

школе, и даже мои познания в гуджарати были не выше тех, какие получают в

школе.

Таков был капитал, с которым мне пришлось начать преподавание. По бедности

общеобразовательной подготовки мои коллеги превзошли меня. Но любовь к

языкам родины, уверенность в своих способностях как учителя, а также

невежество учеников, более того - их великодушие сослужили мне службу.

Все мальчики-тамилы родились в Южной Африке и поэтому очень слабо знали

родной язык, а письменности не знали и вовсе. Мне пришлось учить их письму и

грамматике. Это было довольно легко. Мои ученики знали, что в разговоре

по-тамильски превосходят меня, и когда меня навещали тамилы, не знавшие

английского языка, ученики становились моими переводчиками. Я всецело

справлялся со своим делом потому, что никогда не скрывал свое невежество от

учеников. Во всем я являлся им таким, каким был на самом деле. Поэтому, несмотря на свое ужасное невежество в языке, я не утратил их любви и

уважения. Сравнительно легче было обучать мальчиков-мусульман языку урду.

Они умели писать. Я должен был только пробудить в них интерес к чтению и

улучшить их почерк.

Большинство детей были неграмотными и недисциплинированными. Но в процессе

работы я обнаружил, что мне приходится очень немногому учить их, если не

считать того, что я должен был отучать их от лени и следить за их занятиями.

Поскольку с этим я вполне справлялся, то я стал собирать в одной комнате

детей разных возрастов, изучавших различные предметы.

Я никогда не испытывал потребности в учебниках. Не помню, чтобы я извлек

много пользы из книг, находившихся в моем распоряжении. Я считал бесполезным

обременять детей большим числом книг и всегда понимал, что настоящим

учебником для ученика является его учитель. Я сам помню очень мало из того, чему мои учителя учили меня с помощью книг, но до сих пор свежи в памяти

вещи, которым они научили меня помимо учебников.

Дети усваивают на слух гораздо больше и с меньшим трудом, чем зрительно.

Не помню, чтобы мы с мальчиками прочли хоть одну книгу от корки до корки. Но