Моя жизнь

порождаем сотни других; стремясь насладиться чувственными удовольствиями, мы

в конце концов теряем даже самую способность к наслаждению. Все это

происходит на наших глазах, но нет более слепого, чем тот, кто не желает

видеть.

После того как я рассказал о цели своих опытов в области питания и изложил

ход мыслей, которые привели меня к этим опытам, я намерен описать их более

подробно.

XXVIII. МУЖЕСТВО КАСТУРБАЙ

Трижды в своей жизни моя жена была на пороге смерти от тяжелой болезни.

Своим выздоровлением каждый раз она была обязана домашним средствам. В дни

ее первой болезни сатьяграха только что началась или должна была начаться. У

жены случались частые кровотечения. Врач, бывший нашим другом, посоветовал

лечь на операцию, на что жена согласилась после некоторых колебаний. Она

была страшно истощена, и операцию пришлось делать без хлороформа. Операция

прошла благополучно, но была весьма мучительной. Однако Кастурбай вынесла ее

с изумительным мужеством. Доктор и его жена ухаживали за ней с

исключительной заботливостью. Это происходило в Дурбане. Доктор отпустил

меня в Иоганнесбург и сказал, чтобы я не беспокоился о больной.

Однако через несколько дней я получил письмо, что жене хуже, что она очень

слаба, не может даже сидеть в постели и однажды впала в беспамятство. Доктор

знал, что не имеет права без моего разрешения дать ей вина или мяса. Поэтому

он телефонировал мне в Иоганнесбург, прося позволения кормить ее мясным

бульоном. Я ответил, что не могу разрешить этого, но, если она сама в

состоянии выражать свои желания, надо спросить ее, и она вольна поступать, как хочет.

- Я, - возразил доктор, - отказываюсь спрашивать мнение больной по этому

вопросу. Вы должны приехать. Если вы мне не дадите полной свободы назначать

больной питание, я снимаю с себя ответственность за жизнь вашей жены.

В тот же день я выехал поездом в Дурбан. Встретив меня, доктор спокойно

сказал:

- Еще до того как я позвонил вам по телефону, я дал мясного бульона м-с

Ганди.

- Доктор, я считаю это обманом, - ответил я.

- При чем здесь обман, если речь идет о назначении лекарства или диеты

больному. Мы, врачи, считаем правильным обманывать больных или их

родственников, если можем тем самым спасти больного, - решительно отвечал

доктор.

Я был огорчен до глубины души, но сохранил спокойствие. Доктор был хороший

человек и мой личный друг. Я считал себя в долгу перед ним и его женой, но

не желал подчиняться его врачебной этике.

- Доктор, скажите, что вы теперь намерены делать? Я никогда не позволю, чтобы моей жене давали мясную пищу, даже если бы отказ от нее означал

смерть. Я разрешу это, только если она сама согласится на это.

- Мне нет дела до вашей философии, - сказал доктор. - Я говорю вам, что

раз вы поручаете жену мне, я должен быть свободным в выборе того, что ей

прописываю. Если вам это не нравится, то я, к сожалению, вынужден буду

просить вас взять ее от меня. Я не могу смотреть, как она будет умирать под

моей кровлей.

- Вы хотите сказать, что я должен тотчас взять жену?

- Разве я прошу вас забрать ее? Я хочу только одного - быть совершенно

свободным. Если вы предоставите мне свободу, моя жена и я будем делать все, что в наших силах, чтобы спасти вашу жену, а вы можете ехать обратно, не

тревожась за ее здоровье. Если же вы не уразумеете этой простой вещи, я

вынужден буду просить вас взять вашу жену из моего дома.

Кажется, один из моих сыновей был вместе со мной. Он был полностью

согласен со мной и сказал, что его матери не следует давать бульон. Затем я

поговорил с самой Кастурбай. Она была так слаба, что не следовало бы

спрашивать ее мнения. Но я считал своей тягостной обязанностью сделать это.

Я рассказал ей, что произошло между доктором и мною.

Она решительно ответила:

- Я не буду есть мясной бульон. В этом мире редко удается родиться в виде

человеческого существа, и я предпочитаю умереть на твоих руках, чем

осквернить свое тело подобной мерзостью.

Я старался уговорить ее, сказав, что она не обязана следовать по моему

пути, и указал ей, как на пример, на наших индусских друзей и знакомых, со

спокойной совестью употреблявших мясо и вино как врачебные средства. Но она

была непреклонна.

- Нет, - сказала она, - пожалуйста, забери меня отсюда.

Я был в восторге. Не без некоторого душевного волнения решился я увезти

Кастурбай и уведомил доктора о ее решении. Он в бешенстве воскликнул:

- Какой же черствый вы человек! Как вам не стыдно было говорить ей об этом

в ее теперешнем положении. Уверяю вас, ваша жена сейчас не в таком

состоянии, чтобы ее можно было взять отсюда. Она не вынесет даже самой

легкой тряски. Она может умереть по дороге. Но если вы все-таки настаиваете, дело ваше. Если вы не согласны давать ей мясной бульон, я не рискну ни

одного дня держать ее у себя.

Итак, мы решили тронуться в путь немедленно. Моросил дождь, а до станции

было довольно далеко. От Дурбана до Феникса нужно было ехать поездом, откуда

до нашей колонии оставалось еще две с половиной мили. Я, конечно, сильно

рисковал, но уповал на бога. Я послал вперед в Феникс человека и предупредил

Уэста, чтобы он встретил нас на станции с гамаком, бутылками горячего молока

и горячей воды и шестью людьми, чтобы нести Кастурбай в гамаке. Чтобы

поспеть с ней к ближайшему поезду, я нанял рикшу, положил ее в коляску, и мы

двинулись в путь.

Кастурбай была в тяжелом состоянии, но в ободрении не нуждалась. Наоборот, она сама утешала меня, приговаривая:

- Ничего со мной не случится. Не волнуйся.

От нее остались кожа да кости, так как в течение многих дней она ничего не

ела. Станционная платформа была длинной, и требовалось пройти порядочное

расстояние до поезда. Рикша не имел туда доступа, поэтому я взял жену на

руки и донес до вагона. Из Феникса мы понесли ее в гамаке. В колонии она

постепенно стала набираться сил благодаря гидропатическому лечению.

Через два-три дня после нашего прибытия в Феникс к нам забрел свами. Узнав

о решительности и твердости, с которой мы отвергли совет врача, он пришел к

нам из чувства сострадания, чтобы убедить нас, что мы не правы. Насколько

помню, когда свами вошел к нам, в комнате были мои сыновья Манидал и Рамдас.

Свами стал разглагольствовать о том, что религия не запрещает есть мясо, и

ссылался на авторитеты из "Ману". Мне не понравилось, что он затеял этот

спор в присутствии жены, но из вежливости я терпел его. Мне были известны

эти строки "Манусмрити", но они не могли повлиять на мои убеждения. Я знал

также, что некоторые ученые рассматривали эти строки как позднейшие вставки, но даже если бы они и были подлинными, то это не имело в данном случае

никакого значения, так как мои взгляды относительно вегетарианства не

зависели от религиозных текстов, а вера Кастурбай была непоколебимой.

Священные тексты были для нее книгами за семью печатями, но она строго

придерживалась традиционной религии своих праотцов. Дети разделяли веру

отца, и поэтому не приняли всерьез доказательств свами. Кастурбай решительно

вмешалась и прервала монолог свами.

- Свамиджи, - сказала она, - что бы вы ни говорили, я не хочу исцеляться

при помощи мясного бульона. Пожалуйста, не тревожьте меня больше. Если вам

угодно, можете обсуждать этот вопрос с мужем и детьми. А я уже приняла

решение.

XXIX. ДОМАШНЯЯ САТЬЯГРАХА

Впервые я попал в тюрьму в 1908 году. Я увидел, что некоторые предписания

для заключенных совпадают с правилами самоограничения, которые добровольно

соблюдает брахмачари. Таким, например, было предписание о том, чтобы