О себе

Вопрос: Как вы относитесь к планам прочесть Мередита, Гарди, Шелли, Китса, европейских и русских писателей?

Ответ: Господи, сэр, хотел бы я иметь время, чтобы выполнить такую огромную программу, как ваша. У меня его нет, даже чтобы обсудить ваши планы.

Вопрос: Вы нигде ничего не говорите о Фирдоуси, создателе персидского эпоса, авторе «Шахнаме»? Ставите ли вы его в один ряд с другими великими эпическими поэтами – с Гомером, Вальмики [125] , Вьясой [126] ? Как же так – вы, изучивший столько языков, так расширив этим свое образование, допустили такой серьезный пробел, не зная персидского?

Ответ: Я читал Фирдоуси давно в переводе, но перевод не давал никакого представления о поэтических качествах оригинала. Что до пробелов в образовании – что ж, я не знаю русской литературы, финской (не считая «Калевалы») и не читал в оригинале ни «Песнь о Нибелунгах» [127] , ни Пентаура [128] , сложившего на древнеегипетском поэму о победах Рамзеса, ни одного из дошедших до нас фрагментов. Я также не знаю арабского, но доволен и тем, что прочел «Тысячу и одну ночь» в переводе Бартона [129] , ставшем такой же классикой, как и оригинал. Тем не менее, пробелы велики и их много.

Вам не нужно мешать вдохновению, изучая размеры – у вас внутри есть любая техника, какая вам может понадобиться. Я сам никогда не изучал стихосложение, по крайней мере английское: всё, что я знаю, я знаю потому, что читал, писал, следовал своему слуху и мыслям. Если кто-то интересуется изучением техники стихосложения ради самого предмета, это другое дело – но это отнюдь не обязательно.

Основное правило относительно точности перевода, думаю, состоит в том, чтобы как можно ближе держаться оригинала при условии, что текст в результате будет читаться не как перевод, а как настоящее бенгальское стихотворение, и по возможности так, будто это и есть оригинал.

Признаюсь, я не практиковал то, что проповедую – всякий раз, когда я брался за перевод, меня ничуть не заботили чувства оригинала и без всякой жалости переделывал его так, как хотелось моей фантазии. Но это тяжкое, серьезное преступление, и подражать мне тут не стоит. В последнее время я стараюсь быть в переводе более добродетельным, не знаю, насколько успешно. Но так или иначе, это как раз тот случай, когда говорят: «Делай так, как я говорю, а не делаю».

Думаю, вполне законно переводить поэтическую прозу стихами. Я сам так делал, когда переводил «Героя и нимфу», по той причине, что красоту прозаического стиля Калидасы [130] на английском лучше всего передать стихами, или, по крайней мере, потому, что мне так было легче ее передать. Ваше критическое правило кажется мне слишком абсолютным; как и все правила, оно в принципе действует в большинстве случаев, но в меньшинстве (которое составляет лучшую часть, ибо зачастую меньшее лучше большего) не действует совсем. Если распространить это правило, получится, что Гомера и Вергилия можно переводить только гекзаметром. А как насчет противоположных случаев, когда многие прекрасные прозаические переводы поэзии оказываются намного лучше и точнее передают дух оригинала, чем какая-либо существующая поэтическая версия? Не надо других примеров, кроме английской версии «Гитанджали» Тагора. Если стихи могут быть столь замечательно (и потому законно) переведены прозой, то почему не может проза переводиться (с полным при том основанием и замечательно) стихами? В конце концов, правила создаются больше для удобства критиков, нежели как ограничивающий закон для творцов.

Вопрос: Странно, что вы постоянно забываете, что у вас есть замечательные переводы на английский язык «Викраморваши» Калидасы и поэмы «Герой и нимфа». Однажды мне уже приходилось напоминать вам об этом. Не может быть, чтобы вы хотели от нее отказаться? Кстати, вы, кажется, также перевели «Мегхадуту» Калидасы или «Облако-вестник» в terza rima [131] .

Ответ: Нет, я не отказываюсь от «Героя и нимфы». Я просто совсем об этом забыл… Я перевел «Мегхадуту», но перевод был потерян человеком, у которого хранился.

Вопрос: В «Жаворонке» Шелли мое сердце с трудом отзывается на одно сравнение:

Иногда мне это кажется даже ужасным. Тогда я думаю, нельзя ли выбросить эту сентиментальную чепуху и заменить ее чем-то более глубоким, по возможности в стиле Шелли, чем-то вроде:

Ответ: Попытка переписать Шелли лучше самого Шелли – затея опрометчивая и безнадежная. Вами предложенный вариант – это двадцатый век с его мистицизмом, неуместный в «Жаворонке», в нем нет той простой выразительности и мелодичности стиха Шелли. Не понимаю, почему «благородная дева» ужасна – она вполне отражает романтическое отношение к любви, в котором были сентиментальность и чувство, которое пыталось поднять любовь от грубой прозы жизни к ментально-витальному идеализму, который в свою очередь был попыткой воскресить к жизни эпоху рыцарства и трубадуров. Романтизм и, если хотите, нереальность, но ничего ужасного.

Это… письмо должно было, насколько я полагал, «остаться между нами»; там слишком много частного и личного, чтобы его публиковать. Много такого, что следует показывать только тем, кто способен оценить и понять, тогда как просто читатели могут решить, будто меня больше занимает защита, чем то, что я хочу разбить и опровергнуть критику, хотя мог бы дискредитировать ее для читателей, у которых нет своих твердых критических позиций и устоявшегося вкуса и которых можно сбить с толку хорошо построенной фразой и правдоподобными аргументами, какие использует Х.; такие читатели могут не увидеть, как Х., разницы между оправданием и обоснованием. Может возникнуть мысль, будто я сам сомневаюсь в ценности своих стихов, особенно ранних, и признаю справедливой оценку Х. То смирение, о котором вы говорите, в большой степени Сократовское смирение [133] со значительной долей иронии; но читатели, не привыкшие к тонкостям полутонов, могут понять это буквально, а в результате прийти к ошибочному заключению, будто я сдался перед обвинениями нелицеприятной критики. Поэту, который не ценит или мало ценит свои стихи, незачем их писать или публиковать; если я разрешил публикацию «Поэтического сборника», то значит, я посчитал его достойным публикации. Следовательно, возражение Y. имеет некоторую ценность. С другой стороны, может показаться, что я пишу панегирик на собственные стихи, защищая их, чего не следует делать публично, даже если оценка поэтом своего творчества так же тверда, как у Горация в «Exegi monumentum aere perennius» [134] , или так же возвышенна, как у Виктора Гюго. Точно так же ответ мой не предназначался для Х., и не думаю, что ему следует показать всё письмо, без купюр или некоторой редактуры, но если вы хотите и если думаете, что он не обидится на какие-либо замечания с моей стороны, то можете показать ему те места, которые относятся к его критике.