Письма

155. Диакону Нилу.

Все искусства и науки украшает истина. Если же нет ее, то нет в них никакого попечения о благоприличии. Ибо философия, обещавшая у язычников доискаться истины, уклонилась от нее; риторика заботится только о силе и приятности речи; грамматика хвалится тем, что учит опытности в слове. Посему, если украшаются он истиною, то должны быть вожделенны для благосмысленных, а если вооружаются против нее, то справедливо будет презирать их.

156. Ему же.

Как должно разуметь сказанное: аще око твое или рука твоя соблазняет тя (Мф.5:29.30)?

Не лишено разумности евангельское изречение, а напротив того, исполнено смысла и рассудительности. Взять верх над вожделением и признается великим, и действительно великое дело, но гораздо важнее быть предусмотрительным, чтобы даже не началась эта болезнь. Сие–то самое предустраивая, Христос сказал: всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем (Мф.5:28). Называет Он прелюбодеем не того, кто увидел мимоходом и внезапно уязвился, извлек стрелу и уврачевал язву. Ибо не сказал: «кто воззрел», но кто взирает, кто намеренно привлек в себя страсть, питает ее в себе, постоянно посещает ту, которую увидел, с любопытством смотрит на чужую красоту и от частого лицезрения вкушает некоторый род удовольствия.

Посему ты, который со всею осторожностью устраиваешь дела свои, справедливо страшишься сего изречения, просишь истолковать тебе оное и не веришь тем, кто доходит до такой нечувствительности, что говорят: лицезрение нимало не вредит взирающему. Но я одобряю тебя, заботящегося о собственном своем спасении, о них же скажу, что осторожность лучше смелого честолюбия, и Божественные изречения предпочитать собственным рассуждениям — дело святое и самое справедливое.

Если же кто не убеждается этим, то пусть послушает хотя бы Приточника, который прежде евангельского изречения сказал: «Не останавливай на ней ока своего, но иди прочь и не медли на месте». Пусть послушает этого преукрашенного добродетелями писателя, который в одном месте говорит: добротою женскою мнози прелестишася (Сир.9:9), и в другом: не назирай чуждыя доброты (8). Не сказал: не смотри (это бывает иногда случайно), но: не назирай, устраняя внимательное наблюдение, пытливое рассматривание, воззрение с вожделением. Ибо сказано: от сея дружба яко огнь разгарается (9), то есть, от сего зарождается срамная любовь.

Даже и внешним мудрецам, не очень заботившимся об этой строгости нравов, казалось сие и благоприличным и истинным. И Сократ (приведу и их изречения, потому что они возбуждают к целомудрию), увидев, что некто поцеловал благообразного юношу, сказал: «Этот легко бросится на мечи и кинется в огонь, как осмелившийся поцелуем зажечь в себе такой костер».

А Диоген, увидев юношу, наряженного роскошнее, нежели как свойственно мужу, сказал: «Если пойдешь к мужчинам, то беда тебе, а если к женщинам, — то наделаешь бед; потому что нарядами мужчины уловляют женщин, а женщины и женоподобные — мужчин». Агезилай же прекрасному отроку, которого любил, когда тот хотел поцеловать его, воспретил это. И Александр не согласился даже видеть жену Дариеву, признав делом постыдным тому, кто берет в плен мужей, уступать над собою победу женам.

Если же надобно воспользоваться примерами, взятыми не только у язычников, но и у варваров, то не откажусь и этого сделать. Персидский царь Кир не осмелился видеть Панфию, которая ему предназначалась и о которой свидетельствовали, что красота ее чрезвычайна, и даже тому, кто видел ее часто и говорил при этом, что не терпит ничего худого, советовал не часто смотреть на нее, говоря: «Огонь жжет тех, которые близко, а красота — и тех, которые стоят далеко». И слово сие было не лживо, потому что утверждавший о себе, что он выше сластолюбия, пленен был Панфиею. И поскольку не мог склонить ее на свою сторону, потому что та была целомудренна, то угрожал ей насилием, пока не дала она знать о сем Киру. Тот, сознав, что человек этот потерпел сие оттого, что заключен был в клетке вместе с неодолимым зверем, объявил ему, превозносившемуся тем, что не получает вреда от лицезрения: «Если убедишь эту женщину, не препятствую, а если вознамеришься сделать ей насилие, не дозволю».

Итак, если евангельское изречение и писатель Притчей, и сочинивший книгу Премудрости, и еллинские и персидские примеры согласны в этом, то всеми силами должно обуздывать очи, избегать пытливого и невоздержного лицезрения, как уязвляющего смертельно, потому что от него вторгается в душу самый важный порок, овладевая существенными ее частями и, изгнав рассудок, всецело делает ее добычею страсти.

157. Пресвитеру Зосиме.

Известившись, что ты, которому должно прибегнуть к покаянию и просить прощения, в чем согрешил, продолжаешь прежние «подвиги», предаешься тем же сквернам, непрестанно усиливаясь прежние грехи затмевать новыми, я заплакал. Потом сказал сам себе: для чего ты, Исидор, трудишь себя напрасно, сея на камнях? Для чего стараешься оказать пользу тому, кто не хочет себе этой пользы? Для чего томишь себя и пребываешь во бдении, когда тот, для кого твое бдение, делает его напрасным, не выполняя написанного? Перестань трудиться попусту, мыть Ефиопа, бороздить огонь, варить камни. Но как скоро насытился я этими упреками себе самому, снова возникла добрая надежда, которая понудила даже невольно начертать опять и сии письмена. Посему, рассмотрев сам, как далеко зашел ты во зле, постарайся прибегнуть к покаянию.

158. Пресвитеру Феогносту.

Крайне дивлюсь, как те, которые не ограничивают своей суетности и притязаний на то, чтобы многие удостаивали их председательства, думают о себе выше, нежели сколько в праве, и наконец не соглашаются уступить в этом, почитая для себя обидою покориться справедливости.

159. Нилу.

Поскольку велика высота смиренномудрия и велико унижение кичливости, то советую тебе возлюбить первую и не впадать в последнее.

160. Грамматику Офелию.

Вопиют не только берега извергающего пену моря, как сказал Гомер, а ты написал, но и суша, и море с горестью изображают вновь совершенные Зосимою беззакония. Ибо до такого, как говорят, дошел он бесчувствия, что Божественные изречения почитает пустыми баснями, советующих, что должно, принимает за помешавшихся в уме, на всякий возраст и на всякий сан смотрит с презрением.

Кто же не прольет слез? Кто не оплачет не только его, но и осмелившегося вверить ему святое священство? Страшно кому–либо из людей простых и неизвестных осквернять себя таким множеством худых дел, гораздо же страшнее тому, кто вторгся в священство. Посему, знаем мы это и, часто слыша, сетуем, и не переставали увещавать, и не перестанем, пока дышим. Не пытайся, как неспособных слышать, учить нас не говорить о том, что не может быть предано ни забвению, ни молчанию. Ибо иные призывают его к жизни, как полумертвого, а иные оплакивают, как умершего. Но ни те, ни другие не имеют успеха, а только терпят от него осмеяние.

161. Диакону врачу Ниламмону.

Что Бог человеколюбив — знаю это во всей точности, но что самым строгим наказаниям подвергает Он пренебрегших его человеколюбием, — о сем и Священные Писания возвещают, и свидетельствуют события. Ибо Кто послал потоп? Кто Содомскую землю попалил с ее жителями? Кто наказал Иерусалим? Кто подверг плену Иудеев и рассеял по всей земле, как беглецов и казненных рабов? Посему, не будем грешить, полагаясь на одно человеколюбие, но помышляя и о правосудии, образумимся, чтобы Бог и там оказался к нам человеколюбивым, потому что произволение каяться позволяет Судии праведно являть человеколюбие.

162. Епископу Ираклию.

Начальствующие над подчиняющимися добровольно кажутся мне истинными начальниками, особенно когда подначальные примечательны по своей добродетели, и вожделенно начальствовать над ними. Думающие же начальствовать над подчиняющимися невольно, кажется мне, похожи более на терпящих наказание, нежели на имеющих право начальства.