На сем стою. Жизнь Мартина Лютера (ЛП)

Тогда проблема переходит с человека на Бога. Эразма занимал вопрос о нравственности как в Боге, так и в человеке. Несправедливо, что Бог создал человека, не наделив его способностью выполнить те условия, которые необходимы для спасения. В таком случае, как же можно его спасать или осуждать за то, что он не в состоянии сделать? "Это, безусловно, камень преткновения", - отвечал Лютер.

"Здравый смысл и природный разум в высшей степени искушаемы тем, что Бог единственно лишь по Своей воле оставляет, ожесточает и осуждает, как бы находя удовольствие в грехах и в подобных тому вечных мучениях, - Бог, Которому должно быть столь милостивым и благим. Такое понимание Бога представляется нечестивым, жестоким и нетерпимым, и против него во все века выступало множество людей. Сам я некогда был соблазняем до таких глубин пропасти отчаяния, что сожалел о своем появлении на свет. Невозможно отделаться от подобных мыслей, проводя наивные разграничения. Природный разум, сколь бы ни был велик соблазн, должен признать последствия, проистекающие от всеведения и всемогущества Божьего".

Но именно этого-то и не готов был допустить природный разум Эразма. Он полагал, что конфликт пролегает между силой Божьей и Его благостью; Лютер же - наоборот. В любом случае Эразм был сдержан в своих утверждениях. Он признавал сложности - некоторые люди, например, рождены слабоумными, и Бог несет ответственность за их состояние, но зачем же переносить эти головоломки нашей жизни в вечность и превращать парадоксы в догмы? "Это не мои парадоксы, - возражал Лютер. - Это парадоксы Божьи". На вопрос Эразма о том, откуда это ему известно, Лютер отвечал, цитируя! апостола Павла, говорившего, что судьбы Иакова и Исава были определены еще до того, как они появились из материнского чрева, В качестве контраргумента Эразм приводил другие тексты из Писания" имевшие иной смысл, поэтому вопрос так и остался невыясненным, Если бы это удалось сделать, то зачем продолжать в течение столетий дебаты вокруг него? Писание требует истолкования, и утверждения лютеран о том, что им дан Дух, Которым следует Писание толковать, не подтверждаются плодами Духа в их поведении.

Ответ Лютера Эразму приписывал ему дух скептицизма, легкомыслия и непочтительности к Богу. Бесстрастное обсуждение человеческой судьбы само по себе выдает равнодушие к величию Божьему. Стремление Эразма ограничиться вопросами ясными было для Лютера равносильно уходу от христианства по той причине, что христианство не может быть простым и очевидным для человека природного.

"Покажите мне хоть одного смертного во всей вселенной, сколь угодно праведного и святого, которому могло бы хотя бы единожды прийти на ум, что путь спасения для него заключается в вере в Того, Который одновременно и Бог, и человек, Который умер за грехи, Который восстал и восседает одесную Отца. Какой философ мог подобное вообразить? Какой пророк? Крест есть позор для евреев и безумие для язычников.... Если трудно уверовать в милосердие и благость Божьи, когда Он проклинает тех, кто этого не заслуживает, то следует признать, что будь справедливость Божья признана таковой человеческим пониманием, она не была бы Божьей. Поскольку Бог истинен, поскольку Он - единственный, Он совершенно непостижим и недостижим для человеческого разума. Посему и справедливость Его должна быть совершенно непостижимой. "О бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы суды Его!"

Они скрыты от природного света и раскрываются лишь для света славы. "Эразм, не преступающий границ природного света, - говорил Лютер, - может, подобно Моисею, умереть на равнинах Моавских, так и не взойдя в пределы земли обетованной наивысших исследований, которые принадлежат к набожности".

Вот как формулировал свою позицию Эразм: "Мудрый кормчий будет править между Сциллою и Харибдою. Я избрал быть зрителем этой трагедии". Подобная роль не была ему позволена, и его модель мировосприятия оказалась сокрушена, попав под конфессиональные жернова. 1де встречаем мы вновь именно его тип просвещенного католического ученого - терпимого, либерального, радеющего о возрождении классического наследия в единстве христианского мира? Руководство протестантизмом перейдет к неосхоластам, а католицизмом - к иезуитам.

Несмотря на все свои громогласные заявления, Лютер не остался равнодушен к упрекам в том, что его язвительность плохо согласуется с духом апостолов. Он обидел Генриха УШ, вызвал ярость герцога Георга и отчуждение Эразма. Может быть, он задел также и старого доктора Штаупица, который уже какое-то время не писал? Лютер спросил об этом и получил такой ответ от Штаупица:

"Любовь моя к вам неизменна, превосходя собою любовь женскую... но, как мне кажется, вы осуждаете излишне много явлений внешних и не затрагивающих оправдание. Отчего сутана зловонна для обоняния вашего, когда столь многие прожили в ней святую жизнь? Ничто не может быть безупречным. Мой любезный друг, я умоляю вас помнить о слабых. Не обличайте вопросы второстепенные, которых можно придерживаться в искренности, хотя в вопросах веры нельзя хранить молчание. Мы многим вам обязаны, Мартин. Вы выпустили нас из хлева на пастбища жизни. Ах, если бы только мы с вами могли побеседовать всего лишь один час и поделиться тайнами сердца! Уповаю на то, что вы вырастили добрый плод в Виттенберге. Молитвы мои с вами".

Вскоре после получения этого письма Лютер узнал о смерти Штаупица. Так обстояли дела тогда в католическом лагере - папа непримирим, Генрих УШ поносит его, герцог Георг в гневе, Эразм опровергает его, Штаупиц мертв.

Отступничество пуритан: Карлштадт

В таком случае совершенно очевидно, что стены можно восстановить лишь руками тех, кто со всей определенностью порвал с Римом. И здесь последовал следующий удар, куда более жестокий, чем первый. Между самими порвавшими с Римом не было единства. Разногласия проявлялись частично отступничеством от лютеранства, отчасти же возникновением различных форм протестантизма, отчуждавшихся от лютеранства. Лютер терзался. Первые беспорядки в Виттенберге явились для него травмой куда более тяжелой, чем все, что ему пришлось перенести от папства. Лютер уже начал осознавать, что он куда ближе к Риму, чем к радикалам. Во всяком случае он находится между этими двумя лагерями. "Я избираю средний путь", - говорил он. Теперь он оказался в том же положении, что и Эразм в Вормсе. Будучи прижатыми к стене, лютеране оказались посередине: справа от них были паписты, слева же - сектанты.

Любопытнее всего во всей этой ситуации было то, что во многих отношениях радикалы являлись наследниками Эразма, который видел величайшее зло католицизма не в возвеличении человека, как Лютер, но в придании излишнего значения внешней стороне религии. Особое внимание, которое сектанты уделяли внутренней и духовной ее стороне, имело огромные последствия как для теории, так и для жизни Церкви. Дух противопоставлялся букве Писания, о чем заявляли уже пророки из Цвиккау. Считалось, что Дух не нуждается в каком бы то ни было внешнем содействии, будь то искусство или музыка, как думал Карлштадт, или даже таинства как внешние пути получения невидимой благодати. Для членства в Церкви необходимо пребывать в Духе. Соответственно крещение в младенчестве - если не крещение вообще - отвергалось на том основании, что внешнее омовение "ни о чем не пророчествует". Идея национальной или территориальной Церкви также отметалась, поскольку жители в целом любой данной местности не могут соответствовать столь высоким требованиям, необходимым для членства в Церкви. По необходимости церковь Духа может быть только сектой, которая либо стремится сохранить чистоту своих воззрений, отделившись от общества, либо может попытаться взять власть над миром через правление святых. Такова концепция всех протестантских теократий. Внутри религиозной общины власть возлагается на исполненных Духом, будь они священнослужители или миряне, что, вполне вероятно, может привести к упразднению профессионального служения.

Другой, хотя и не совсем согласующейся с первой, идеей Эразма было стремление к восстановлению изначального христианства. Для такого восстановления использовались в основном концепции, согласующиеся с религией Духа, но уже первая попытка подобного восстановления очень быстро привела к новой вполне показной религиозности и законничеству.