На сем стою. Жизнь Мартина Лютера (ЛП)

Упоминаемый Лютером меч означал для него использование ограничений для сохранения мира как внутри государства, так и вне его. Политическая власть в его время не отделяла себя от военной, поэтому солдат выполнял две функции.

Используя меч, правитель и его люди выступали в роли орудия Божьего. "Сидящие в городской управе восседают на месте Бога, и суд их подобен тому, как если бы Бог судил с небес". "Если император призывает меня, - сказал Лютер, получив приглашение прибыть в Вормс, - значит, меня призывает Бог". Казалось бы, в свете этого не возникает вопроса о том, что исполнять функции гражданской власти может лишь христианин, но это вовсе не обязательно, поскольку Бог может использовать в качестве Своего орудия и самого последнего грешника, как, например. Он использовал ассирийцев в роли жезла Своего гнева. В любом случае принадлежность к христианству вовсе не обязательна для разумного политического управления, поскольку политика относится к сфере природы. В Лютере соединялись отрицание способности человека к совершенствованию и здравая вера в исходное человеческое благородство. Несомненно, что, если снять с людей все ограничения, они пожрут друг друга, подобно рыбам; но столь же несомненно, что светом разума все люди понимают недозволенность убийства, воровства и прелюбодеяния. Разумность классового неравенства в обществе также представлялась Лютеру несомненной. "Мне не требуется помощь Святого Духа для того, чтобы понять, что архиепископ Майнцский восседает выше епископа Бранденбургского". Здравого смысла вполне достаточно, чтобы подсказать человеку, как доить коров, строить дома и управлять государством. Даже "сообщают, что нет лучшего правления на земле, как под турками, которые не имеют никакого гражданского либо канонического закона, помимо Корана". Человеку природному можно доверить определять и осуществлять правосудие при условии, что он действует в рамках закона и правительства и не пытается оправдать себя. В подобном случае доверять ему нельзя. "Если управитель города позволяет себе руководствоваться личными чувствами, то он сам дьявол. Он обладает правом стремиться к восстановлению порядка законным образом, но никак не мстить за себя, используя свое положение".

Но если при таких условиях нехристианин может прекрасно управлять государством, зачем вообще христианину быть государственным деятелем? И если государство установлено Богом вследствие греха, то отчего не позволить грешникам управлять им, а святые смогут принять монашеский устав, отказавшись вообще от применения меча? Отвечая на эти вопросы, Лютер утверждал, что если дело касается самого христианина, то он должен смириться с ограблением, но у него нет такого права, если речь идет о его ближнем. Лютер как бы говорит, что нравственный кодекс христианского общества должен быть ориентирован на самых слабых его членов. Христианин, который отказался бы защищать самого себя, должен обеспечить правосудие другим. Если христианин воздерживается от этого, то государство может оказаться недостаточно сильным для того, чтобы обеспечить необходимую защиту. В таком случае христианин принимает и поддерживает власть меча - не для себя, но из любви к ближнему.

Не использует ли он в таком случае двойные стандарты нравственности? Лютера обвиняли в том, что он ограничивает применение христианской этики личной жизнью, отдавая государство во власть дьявола. Это полное непонимание его позиции. Лютер проводил разграничение не между личным и общественным, но между индивидуальным и корпоративным. Суть дела заключается в том, что если на человеке лежит ответственность за жену, ребенка, учеников, прихожан и подданных, он не может пребывать в такой же счастливой беспечности, как если бы дело касалось лишь его одного. Он не имеет права отказываться от прав, если это права других людей. Разграничительная линия пролегает между государством и всеми другими институтами, поскольку Лютер помещал семью в ту же категорию, что и государство, наделяя отца правами мирового судьи и обязывая его проявлять суровость, сколь различны ни были бы применяемые методы. Можно сказать, что Лютер призывал к буквальному соблюдению принципов Нагорной проповеди в личных отношениях. Он не наделял индивидуума правом защищать себя. Возможно, что поистине бескорыстный человек может сделать это каким-то чудом, но такой путь весьма опасен. Далее следует уяснить себе, что предложенная Лютером шкала не исчерпывается различием между индивидуальным и корпоративным. Церковнослужитель также не имеет права использовать меч ни ради себя, ни ради другого человека, поскольку у него иные обязанности. Городской управитель использует меч, отец использует кулак, служитель использует язык. Иными словами, существуют различные кодексы поведения в зависимости от призваний. Лютер использовал, упростив, взгляды св. Августина, который в своей этике войны различал четыре категории: в одну из них входит правитель, который определяет справедливость дела и объявляет войну; в другую - отдельный гражданин, который обнажает меч лишь по повелению правителя; третью категорию составляет священнослужитель, который воздерживается от использования меча, поскольку служит у алтаря; четвертая категория - монах, который воздерживается от меча, поскольку его жизнь строится в соответствии с идеалами совершенства. Лютер использовал эти категории, исключив из них монаха.

Но все эти кодексы должны иметь единую основу. Таким объединяющим фактором является христианская любовь. Именно в этом смысле положения Нагорной проповеди применимы ко всем явлениям, даже к войне, поскольку убийство физическое в глазах Августина и Лютера нельзя воспринимать как несовместимое с любовью. Убийства и грабежи во время войны следует уподоблять ампутации члена, совершаемой ради спасения жизни. Поскольку использование меча необходимо для поддержания мира, войну следует рассматривать как меньшее бедствие, предназначенное предотвратить большее. Но далее Лютер перекладывает проблему с управителя на Бога.

"Когда управитель осуждает на смерть человека, который не принес ему никакого вреда, он не враг его. Он делает это по повелению Божьему. В сердце человека не должно быть места гневу или горечи, поскольку здесь действуют лишь гнев и меч Божьи. Также и в войне, где, обороняясь, необходимо рубить, колоть и сжигать, мы видим один лишь гнев и мщение, но исходят они не из сердца человеческого, но по суду и повелению Божьему".

Таким образом, перед Лютером стояла в конечном счете богословская проблема. Он верил в то, что Бог погубил род человеческий во время потопа, что Он уничтожил огнем Содом, что Он стирал с лица земли страны, народы и империи. Поведение Бога заставляет считать Его всемогущим и вселяющим страх. Но Он - сокрытый Бог, и вера предполагает, что в конечном счете Его жестокость оборачивается милостью. "Посему гражданский меч из великой милости должен быть безжалостным, и во имя благости он должен нести гнев и суровость". Дуализм лежит не в какой-либо из внешних сфер, но в сердце Бога и человека. Поэтому деятельность управителя неизбежно должна преисполнить его скорбью. "Благочестивого управителя печалит осуждение виновных, а смерть, которую обрушивает на них правосудие, приносит ему истинную .скорбь". "Палач скажет: "Боже мой, я убиваю человека не по своему желанию, ибо в Твоих глазах я ничем не лучше его"".

Церковь и государство

Что касается взаимоотношений между Церковью и государством, то здесь дело осложнялось тем, что Лютер ввел два новых и неравнозначных понятия. Он назвал их царством Христа и царством мира. Ни одно из них реально на земле не существует. Они являют собой противопоставленные друг другу принципы, подобно граду Божьему и граду земному св. Августина. Царство Христа - это поступки людей, побуждаемых Духом Христа, и в этом случае они не нуждаются ни в законах, ни в мече. Подобного общества, однако, никто еще не наблюдал, даже в самой Церкви, в которой наряду с пшеницей есть и плевелы. Царство же мира - это поведение людей, не ограниченных законом и государством. Но фактически такие ограничения присутствуют. Церковь и государство в таком случае нельзя отождествлять с царством Христа и царством мира. И Церковь, и государство раздираются борьбой между демоническим и Божественным.