Иудейский вопрос

Талмуд избегает называть Господа именем Иисус, встречающимся в нем чуть ли не один раз, зато вместо «Ieshu» (Иисус) [87] располагает богатым лексиконом более ярких и ярых наименований, в высшей степени характерных для религиозной психологии «святого семени». Вот эти названия: «Ben Stada» – «Сын Штада», т. е., изменившей своему мужу женщины [88]; «Ben Pandira», «Pandera», «Pantira» – «Сын Пандиры», «Пандеры», «Пантеры», вероятно, взято из греч. panthera, служащего, подобно латинскому lupa, символом самой крайней животной чувственности и ничем не брезгующего сладострастия: это только другое обозначение понятия «блуда» [89]; «Mamzer» – «незаконнорожденный« [90]; «Сын блудницы» [91]; «Валаам» – лживый прорицатель [92]; «осел» [93]; «бунтовщик» [94]; «глупец» и т. п. [95], – названия, вписанные в талмуд прямо со «скрижалей сердца» творцов этой единственной на свете книги: Иуд, Елиезеров, Шемуелей, Меиров и других многочисленных сподвижников их. Действительно, «иудеи» «дали» нам Христа, – но высмеянного, изувеченного, поруганного! Вместе с пророком, мы, подлинно, «изумляемся при одном взгляде на Тебя! Так обезображен Ты, Спаситель, больше всякого человека» [96]…

По нерасторжимой связи с Ним верующих, естественно, и на них смотрит талмуд ненавистным оком. «Min», «minim» – вот обычные наименования, прилагаемые талмудом в первом случай к одному христианину и в другом – к собранию верующих, означающие целый комплекс оскорбительных понятий о них, как об «изменниках», «отступниках», «эпикурейцах», «обманщиках», «безбожниках», «еретиках», – все, что хотите, кроме хорошего [97]! Мало того, по талмудическому взгляду, «минеи» хуже язычников, и потому с ними не следует входить ни в какие сношения: «убоина минеев – идолатрия, их хлеб – самарянский, вино их – идоложертвенное, фруктовые плоды не одесятствонаны, их книги – чародейные, сыновья их – бастарды» [98]. Приблизительно около 80 года нашей эры состоялось официальное осуждение «минеев» и составлена была приличная случаю формула проклятия их, честь изобретения которой принадлежит р. Шемуэлю га-Катону [99]. Громовая анафема разит из нее по всем трем временам: в давнопрошедшем она припомнила о прародительском грехопадении, за которое райский змий-искуситель получил звание «мин» [100]; в настоящем ее стрелы разят всех не-иудеев, и, наконец, в будущем, в загробном мире весьма значительная часть человечества обрекается на полное уничтожение. В этом отношении, по справедливому замечанию нашего почтенного гебраиста и знатока талмуда, проф. И. Г. Троицкого, «талмуд является в своем роде единственным религиозно-литературным памятником, не имеющим для себя оправдания не только в Св. Писании, но и в верованиях древних народов, соприкасавшихся с евреями, так как у всех их право загробного существования признавалось за всеми людьми» [101]. Талмудическое учение о так наз. «частичном» бессмертии, ведь, – это проповедь материалистического монизма чистейшей воды; ведь это дарвинизм, по крайней мере, за две тысячи лет до самого Дарвина; ведь это его формула «of the continuance of the law of the survival of the fittest» без милости и сострадания!

Если б кому угодно было усомниться насчет солидарности современных «ученых» иудеев с вышеизложенным взглядом талмуда на Христа и на Его последователей, то имеются убедительные данные для подтверждения совершенно обратного: и теперешние иудеи верны талмудическому камертону. Вот как, например, в «лучшей еврейской истории» [102] проф. Гретца излагается «Жизнь Иисуса»: «Иисус был первенцем какого-то неизвестного плотника Иосифа и жены его Мирьям». «Все современные христианские богословы должны (?!) признать Иосифа отцом Иисуса, если не хотят стать смешными мистической верой в возможность рождения Иисуса девой» [103]. «Итак, уже в силу своего происхождения, Иисус не мог стоять на той степени знания закона, какой достигли жители Иудеи, благодаря деятельности школ Гиллеля и Шаммая [104]. «Иисус нисколько не отошел от современного ему еврейства; он отнюдь не думал о том, чтобы стать реформатором в еврейской религии» [105]. Пристрастия суда к Иисусу мы не можем видеть, так как внешние факты были безусловно против него» [106]. «Издевательства над Иисусом, венчание Его терновым венком – насмешка над Его месcиaнско-царскими достоинствами, исходили отнюдь не от Иудеев, а от диких варваров – римлян. Они же пригвоздили его по приказу Пилата [107] к кресту» [108]. Но должно быть, даже, и в «лучшей истории» осталось хоть немного места для совести, так как дальше говорится о Спасителе, «ставшем, может быть (?), жертвою рокового недоразумения. Его смерть, хотя бы и невинная, стала поводом бесконечных страданий и разнообразных способов смерти (?) детей его же народа. Миллионы разбитых сердец и жизней еще до сих пор не искупили его смерти» [109]. Впрочем, надо иметь в виду то обстоятельство, что русской читающей публике преподносится «лучшая еврейская история» в такое время, в которое, по словам г. В. Битнера (автора предисловия), «нам еще очень, очень далеко (куда-ж еще дальше?) до свободы печати и свободного выражения религиозных убеждений» [110]. Послушаем же иудейского историка, как говорит он «на – свободе». Действительно, здесь он с цинической откровенностью называет Иисуса «die Neugeburt mit der Totenmaske» [111]. При взгляде на голгофскую Жертву, Гретц заверяет, что «для своего внутреннего улучшения иудеи совсем не нуждаются в этом судорожном потрясении, – по крайней мере, средние классы городских обитателей!» [112]. В новоизданном сочинении испанского иудея, Моисея де Леона, Спаситель называется «дохлой собакой, зарытой в навозной куче» [113]. Проф. Д. А. Хвольсон кого-то хочет убедить в той предвзятой мысли, что «Bсе евреи так же мало повинны в смерти Христа, как немцы в казни Гусса или французы – Людовика XVI, и что еврей, читая евангелие, чувствует себя в родной сфере. Нигде он не находит чего-либо недоведомого, напротив, очень часто – буквально сходное» [114]. Евангелие-то читал, а Самого Первоевангелиста распял!!!

Едва ли нужно доказывать положение, что в наличном составе иудейского оркестра первая скрипка представляется талмудом, что же касается хотя бы и великих ученых, то их дело только вторить ему, смотря по времени и обстоятельствам, то нежно, то грубо, то тихо, то громко. Поэтому, так импонирующие на первый взгляд своей сдержанностью мнения о мнимом согласии иудейства с христианством надо принимать cum grano salis. «В притворстве все мы грешны», по словам Шекспирова Полония, «известно, ведь, что мы лукавством превосходим, даже, черта», особенно же в виду освященного веками талмудического reservatio mentalis [115]. Так или иначе, но только, по ясному и точному учению талмуда, наш Спаситель есть «мин» в превосходной степени, а мы, верующие в Него, как в Богочеловека, – «миним», обреченные на бесследное исчезновение в будущем веке.